Часть 20
Часть 20
Злости не было, была досада. "Вот если бы не стало ее вдруг, – думал иногда Василь, - вот тогда я бы вздохнул свободно". Мыслей своих Василь не то чтобы стыдился, но делиться ими не решился бы ни с кем. Рита стала ему прекрасной женой, о большем он и не мечтал, семьей дорожил и потерять боялся.
Сидя на скамейке за домом, вели Серафим с Василем такой разговор:
— Сон мне сегодня приснился странный. И такой, главное, явственный, будто и не сон вовсе. Не помню, чтоб раньше такое было – вполголоса говорил Серафим.
— Что-то, батя, на тебя не похоже… - удивился Василь.
— То то и оно, что совсем не похоже– закивал Серафим.
— Ты, батя, скажи, правду люди говорят, что живет неподалеку от Веретей, в Переслеге, ведьма Марыля?
— Что это? Зачем тебе это? – поразился в свою очередь Серафим.
— Сам не знаю, - задумчиво ответил Василь, - глупость какая-то бабская, а ведь пришло в голову спросить!
Накануне двенадцатого дня рождения внучки, Янина улеглась поздно и все же не могла уснуть. Она лежала на спине и смотрела в темноту, один за другим, перебирая образы. Ей вспомнилось, как привезли из Миор крошечную, осиротевшую Петру и сердце сжалось, потекли по щекам непрошенные слезы. Янина слез не смахивала, лишь смежила веки и тихонько вздохнула, стараясь не разбудить Серафима. Женщина ясно увидела перед собой потемневшие глаза Василя, его лицо, когда врач сообщил о Саше, услышала его страшный крик. Она вспомнила, как однажды и навсегда отказался Василь принять ребенка, отнявшего у него любимую. И вот, Янина вновь видела перед собой Петру, что делает первые, неловкие шаги, что бежит четырехлетняя, по полю, а в руках у нее букет. Для нее, для Янины собирала его девочка, цветочек к цветочку. В пшеничных волосах играет солнце, а зелень глаз смеется, искриться весельем. А вот она с аппетитом уплетает оладушки, нежная рожица перемазана сметаной и вареньем.
Одна картинка сменяла другую, и все горше становилось на сердце. Янина до самозабвения любила внучку. Любила она и других внуков, и своих сыновей, любила свой дом и свою жизнь в целом. Она не хотела ничего менять и не представляла, что ждет их всех уже завтра. В голове зашевелилась, проснулась, ставшая привычной боль. Постепенно она становилась все более монотонной, сводила с ума. Янина зажмурилась и зашептала:
— Отстань, Марыля, отцепись, оставь меня, сатана!
Боль в ту же секунду охватила голову, обожгла будто огнем и сползла стремительно на шею, смыкаясь кольцом, душа Янину, не давая вздохнуть.
— Завтра, помни! Завтра! - явственно услышала Яня и заскрипела зубами.
Как заснула, Янина не помнила. Глаза она открыла на рассвете и тотчас бросилась за печь, где стояла кровать Петры. Ей необходимо было увидеть ее. Девочка разметалась во сне, скинула одеяло. Лицо ее было гладким и безмятежным. Янина подняла одеяло, бережно накрыла им внучку, потом присела у нее в ногах, и задумалась:
"Что я же я натворила? Что наделала?! Что будет теперь со всеми нами"?
— Поздно, голуба, поздно, – четко уловила Янина и содрогнулась. Марыля была повсюду, и спастись от нее оказалось невозможно. Янина снова заплакала.
Через минуту она услышала, как заворочался Серафим, ей следовало бы приступить к повседневным делам, но Янина не могла себя заставить подняться. Не отрываясь, смотрела она на бесконечно любимое детское личико и, раскачиваясь из стороны в сторону, все плакала, все горевала. Вот и пришла расплата, вот и настал тот самый день.
— Думай, голуба, хорошо думай, - вспомнились Янине слова Марыли, сказанные много лет назад.
Серафим, между тем, поднялся, оделся кряхтя, и вышел в сени. Скрипнула дверь, Янина поняла, что муж окончательно проснулся и пошел на двор умываться.
— Что ты, мамочка? – распахнув глаза, спросила вдруг Петра хриплым со сна голосом.
— Ничего, деточка, ничего… - ответила Янина, но слезы все еще обильно струились по ее лицу и Петра, увидев их, тут же села:
— Ма? – позвала она, - что с тобой? Ты меня пугаешь… почему ты плачешь?
Янина притянула к себе теплое тельце и крепко прижала к себе.
— Ничего, доченька, у взрослых так бывает. Это ничего, – еле сдерживаясь, чтобы не завыть в голос, выдавила из себя Янина.
Вместо этого она вытерла слезы краешком пододеяльника и, выпустив Петру из объятий, сказала:
— С днем рождения тебя, родненькая. Вставай, умывайся, а я завтрак приготовлю. Потом съездить нам с тобой требуется кой-куда…
Не дожидаясь вопросов, Янина поцеловала Петру в лоб и поднялась. Янина резала хлеб, сыр, ветчину, варила кашу и яйца, а сама ни на миг не забывала о том, что пришел конец. Всему конец.
— О! – зашел в хату Серафим и с удовольствием потер руки, - готов, завтрак-то? День сегодня какой, Яня! Воздух! Вышла бы ты на крыльцо, подышала. Хрустит воздух-то!
Янина продолжала хлопотать у стола, не отвечая на слова мужа.
— А где Петра? Буди ее! – велел Серафим. – Подарок у меня для нее. Не зря вчера в Браслав ездил. — Петра! Ходи сюды! – крикнул Серафим.
— Я здесь! – со смехом отозвалась Петра, выглядывая из-за двери.
— А ну, - Серафим поманил внучку и крепко поцеловал ее, когда та подошла и склонилась к деду, - смотри внимательно, ничего не видишь?
На обеденном столе, среди тарелок и чашек, Петра обнаружила небольшой сверток:
— Это? Это мне? – радостно воскликнула Петра, схватив подарок.
— Ну-ка, милая, разверни бумагу! Погляди, что там! – лукаво улыбаясь, предложил Серафим.
Нетерпеливо разрывая обертку, Петра спешила добраться до сюрприза, коим оказались золотые сережки с изумрудами:
— Спасибо! – взвизгнула девочка, - Красивые какие! Деда!
Серьги были действительно хороши, Серафим приметил их сразу и купил, не раздумывая. Цвет камней был такой же, как глаза у внучки.
Будь обстоятельства другими, Янина возмутилась бы, мол, зачем дитю двенадцати лет, ТАКИЕ подарки! Но… ничего не сказала, лишь вздохнула и подавила рыдание, отвернулась, чтобы ничего не заметили близкие.
— Кто это тут у нас кричит на всю округу, ни свет, ни заря? – раздался голос Адоля, переступившего порог.
— Смотри, Адоль, какие сережки мне дед подарил! – затараторила Петра. – Красивые? Правда же, красивые? Необыкновенные!
— А я вот специально для них тебе шкатулку принес, – Адоль протянул Петре изящную, лакированную шкатулку из темного дерева, крышка которой была тонко расписана цветами и ягодами. – Шкатулку я сделал, а Зося расписала. Нравится? – Адоль, протянул свой подарок.
— Божечки! Еще как нравится! – Петра положила серьги в шкатулку и прижала ее к груди. – Спасибо! – с чувством поблагодарила она.
Петру поздравили и одарили подарками все, кроме Василя. Тот сидел себе в мастерской, как ни в чем не бывало, будто его праздник и вовсе не касался.
"Хорошо не запил", - подумала Яня, заглянув в мастерскую и увидев сына за работой. После появления Риты, Василь более не топил в водке горе в день рождения Петры. Теперь он день этот ничем из других не выделял.
"Василь, поди, и не заметит исчезновения-то… а заметит, так небось не расстроится", - мелькнула у Яни мысль.
Едва закончился завтрак и разошлись все по рабочим местам, Янина принялась готовиться к отъезду. В хате прибрала, все по местам. Полы вымыла, пыль протерла, пирогов напекла, щей на три дня вперед наварила. За час до обеда Янина нашла Петру с братьями и сестрами на поляне у озера:
— Слышь, Петра, ходи сюда! – позвала она и помахала рукой. Глаза ее были сухими, лицо сосредоточенным.
— Да, ма? – не заставив звать дважды, подбежала Петра.
— Помнишь, утром говорила тебе, дело у нас с тобой есть. Иди, переоденься и ступай на край деревни. Там я буду тебя ждать. И не говори никому, что уезжаешь! – наказала Янина.
Ни о чем не спрашивая, уверенная, что Яня приготовила ей сюрприз, Петра кинулась в дом переодеваться.
Янина ждала ее, сидя в телеге.
Всю дорогу Петра спала, от мерного покачивания, однообразного пейзажа, ее быстро сморило и противиться она не стала. Дно телеги Янина предусмотрительно устлала сеном и одеялами. Петра свернулась клубочком, набросила на себя одно из одеял и провалилась в глубокий, спокойный сон.
Янина смотрела по сторонам, мысленно прощалась с дорогими сердцу местами. Слез больше не было, не было и страха. Голова не болела и испытывала Янина странное чувство удовлетворения, объяснить которое, не могла.
У лесного озера Янина остановила лошадь и разбудила Петру.
— Где это мы? – осматриваясь, удивилась Петра.
— Идем! – вместо ответа позвала Яня.
Взяв Петру за руку, Янина увлекала ее в лес.
Не успели они пройти и полкилометра, как из-за дерева показался огромный косматый волк.
— Волк, мама! – вскрикнула Петра.
— Не бойся, детка, это Полкан. Давний мой знакомец, – спокойно пояснила Янина. – Не волнуйся, дочка, он нам худого не сделает.
Полкан повернулся и затрусил в чащу, поминутно оглядываясь, желая убедиться, что гостьи послушно следуют за ним.
— Я ничего не понимаю, мама, куда мы идем? – не отставала Петра. – Зачем так далеко уходим в лес?
— Все потом, солнышко, все потом, - Янина крепко сжимала руку Петры, не отпуская ее ни на мгновенье.
Вскоре лес расступился, перед глазами путниц предстала уже знакомая Янине поляна, полная спелых, сочных, манящих ягод.
— Что это, мама?! – Петра высвободила руку и присела на корточки. – Черника?! Вот это да! Не сезон же! Разве бывает такое?! Можно? – Петра оглянулась на Яню.
— Ешь, дочка, беды не будет, – разрешила Янина и улыбнулась.
Глядя на то, как Петра наслаждается ягодами, женщина ощутила вдруг, что сознание медленно покидает её.
"Не-е-е-т... пожалуйста, нет"' - успела она подумать и отключилась.
Очнулась Яня на берегу, рядом с телегой. Петры рядом не было. Несколько мгновений не соображала, где находится, осознав, вскочила, будто ужаленная и заорала истошно:
— Пе-е-е-е-е-е-е-етра-а-а-а-а-а!
Ответом ей был насмешливый шелест ветра в опавшей листве. Янина схватилась за голову, забегала, заметалась.
Как она очутилась здесь? Что стало с Петрой? Последнее, что помнила Янина, это присевшая на корточки внучка, собирающая ягоды.
— Мары-ы-ы-ыля-я-я-я! – крикнула Янина в сторону леса.
Не помня себя от ужаса, Янина бросилась в чащу, бежала, не разбирая дороги, натыкаясь на деревья, то и дело падая, и вновь поднимаясь.
Но сколько бы Яня ни кружила, в каком бы направлении ни шла, снова и снова выходила к озеру.
Сжав зубы, едва сдерживая слезы, Янина пыталась опять и опять, результат был один. Чистая, равнодушная гладь озера встречала ее.
— Да что же это?! – вконец обессилев, вслух произнесла Янина и в изнеможении уселась на берег.
Уронив голову на руки, она зарыдала так, что казалось разорвется, не выдержит сердце.
В верхушках деревьев сипло кричали вороны:
— Уходи! – чудилось Яне. – Не сиди здесь! Уходи! Уходи!
Выплакав слезы, Янина кулем повалилась на песок и затихла. Душа ее умерла, вместо нее осталась немая, безграничная пустота.
Пролежав неведомо сколько, Яня вдруг решительно поднялась и вошла в воду. Льдом обожгло ее, но она продолжала идти и шла до тех пор, пока не сомкнулись тихие воды над ее головой.
Надежда Ровицкая