«Как жа такое можать быть? Родная мать бросат, а чужая баба только чичас яво увидела и ужо боитси потерять», — недоумевал Федор».
Часть 14
Любаша и Фрося возвращались с артели с пустыми бидонами и переговаривались ни о чем:
— Шибка холодна стала ужо, можна винягрету наделать на завтре.
— Добро! Фасолю замочу севодни, буряк отварю.
— А ты вядала, как мужики пироги умяли? А сказывали, што ня будут сладкия.
Женщины звонко рассмеялись. Подойдя к дому, они увидели Федора, тот топтался около Фросиной калитки, на руках у него был кулек, сильно напоминающий завернутого младенца.
Женщины остановились в недоумении.
— Здоровеньки будьте, тетка Фрося, Любаша. А я вот подошел, и вы идете. К себе у хату заходить ня буду, мене у город нада, ждуть мене. Работа стоить, — зачастил Федор. — У хату пойдемте, ребятенок у мене, замерзнеть совсема.
Словно в подтверждение его слов ребенок завозился, закряхтел. Первой отмерла Любаша.
— Айда у хату, шибча давай. Заморозил бедного дитенка. Сам-то синяй весь, а он как жа?
Фрося, чуть не превратившаяся в столб, тоже опомнилась и заговорила:
— Иде ты яво взял? Пацан аль девка?
Прошли в хату, Любаша протянула руки, Федор передал ей ребятенка.
— Сын енто мой, бабы! Лизка-поганка на днях родила, я к ей пришел, а оно вона как. Утром чуть свет глаза продрал: Лизки нет, а рябетенок криком исходится. Сбегла она, стервь.
В это время мальчонка, видимо, слегка отогрелся и принялся сердито кричать.
— Ой, голодный жа, наверное. Да чаво жа мы с им делать-то будям?! — схватилась за сердце Фрося.
— Ну, тетка Фрося, ежеля ты ня знашь, чаво с им делать, а я ужо и подавно. Мене чаво жа бросить яво в той квартире надоть была и тожать сбяжать?
— Да чавой ты? Господь с тобой! — махнула рукой Любаша. — Давай-ка сам тожа отогрейся нямного. Шас чаю покрепча налажу тебе.
— Ня могу я, итить нада. Обещалси…
— Ничаво, — строго сказала Любаша. — Ничаво тама не сделатьси без тебе. А ну давай тулуп свой скидавай, садиси за стол. Пирогов напякли мужикам вчерась, усе схрумкали, и тебе шас дам.
И было столько заботы в ее словах и добра, что Федор не смог возражать, тут же снял тулуп и присел на лавку. Он вспомнил… не Марью, нет! Он вспомнил свою мамку.
Вот ему лет десять, наверное, да, точно, как Ваньке, а, может, и еще поменьше. Зима, как сейчас, он пришел с улицы раскрасневшийся и замерзший. Мать принялась стягивать с него одежду: его собственные руки не слушались, так промерз. А потом мать поила его чаем с сухой малиной и еще какой-то травой. И тоже были пироги, вкусные, ароматные, с разной начинкой.
Воспоминания нахлынули на Федора, его разморило так, что снова захотелось стать тем ребятенком, которого так любила мамка.
— Любаша, слышь-ка?!
Федор встрепенулся от Фросиного голоса и вернулся в хату.
— Анька родила жа девку у прошлом месяце, — продолжила тетка Фросинья. — Нада ба узнать у ей: можа нашаго… пацана накормить? Как кличуть-то яво?
Бабка посмотрела на Федю.
Он пожал плечами.
— Шас сбегаю, — быстро сообразила Любаша, подхватилась, накинула шаленку, тулуп, но успела сунуть Феде стакан чая.
— На-кось.
— Бяз имени до сей поры? — покачала головой бабка.
— Да ня спросил я у ее, а она ня казала, — Федор отхлебнул чай, обжегся.
Приятное тепло потекло по нутру, заполняя сладостной щекочущей истомой все тело.
«Остаться ба, лечь да уснуть! А проснуться годов тридцать назад! Малой я, а мамка рядом, усе няпочем!»
— Аяяй как няхорошо енто, — опять Фрося выбила Федора из забытья. — Имя давай щажа яму! — приказала она.
— Ну пущай Гришкой будять. Григорий Федорович! Как тебе?
— Справный хлопец будять, — похвалила бабка.
— Ну ты давай чай пей, пирогами закусывай! А можат, выпить хочешь? Таки налью лязнуть наливочки. Есть у мене.
Федор покачал головой:
— Низя мене! Сказывал жа тебе, уйду чичас у город. Обещалси Кузьме Ляксандровичу севодни жа вернутьси.
Мужик откусил добрый кусок пирога и с наслаждением прикрыл глаза. Ему попался пирог с брусникой, и снова Федя вспомнил мать, она точно такие же вкусные, румяные пекла.
Запыхавшаяся, но довольная Любаша заскочила в хату, внеся морозного колючего воздуха. Отогревшийся было Федор поежился.
— Давай, тетка Фросинья, завертай…
— Гриню! — подсказала Фрося.
— Завертай Гриню, — кивнула Любаша, — понесу яво до Аньки. Покормять и молока дасть. Заливаетси она. Яе девчонка ня сосеть стольки. Си сь ки во! — и Люба характерным движением показала, какая большая сейчас грудь у Ани, но, перехватив взгляд Феди, засмущалась, засуетилась.
Вдвоем они потеплее укутали мальчишку, и Любаша уже было собралась уходить, но в это время Федя окликнул ее:
— Любавушка, ты, енто, прости мене, дурака! Как успомню тот день, када мы с Лизкой приехали… — Федя махнул рукой.
— Ничаво я ня помню. Давай вона чай пей… с пирогами!
И Люба ушла с младенцем. Фрося торжествующе посмотрела на Федора.
— Малец — енто хорошо, канешна, — бабка трижды перекрестила дверь, за которой только что исчезала Люба. — А вот баба, которая тебе яво родила — гамно! Ты што жа думашь, Любка дитев рожать ня можат?
Фрося хмыкнула и пристально, прищурившись, посмотрела на Федора.
— Усе бабы могуть! А вот становиться настояшими матерями — ня усем дано. Ты вот знашь, што мои усе сыновья полягли у войну, у мене их тожа четвера было, а муж ишшо в первую сгинул.
Федор кивнул.
— Так што знаю, чаво говорю! За робятами своимя хорошо глядела. Да ты жа и сам што? Ня видял рази, каво у хату привел? К юбке ейной прярос! Вот чаво.
— Ладно, тетка Фросинья! Бес попутал! Да, видать, так Гриня на свет чижало пробивалси! Поглядим, чаво из яво получитси.
— Таперича Стешку таскашь у дом! — не унималась Фрося. — Нада ужо тебе остепениться, Федька!
— Понял, вот приеду — решать буду. Стешу у дом привяду! Хороша баба и…
— Чаво жа мальца нама принес тада, ежеля Стешу у хату привядешь? Лана, пацанята! Мы их любим! А ентот? Гриня! Он пока нама някто! Щас Люба явитси, и уноси Стешке своей, — обиженно припечатала Фрося. — Пущай она смотрить, а мы за робятами усе время будем. Любы они нама шибко. Стешку у дом привядешь с ее робятами, мы усе равно за своими самя смотреть станем. Ей подмога, однако. А мальца дожидайси и няси до Степаниды. На, мол, мальца моего, Гриню! Накормлен! Гляди яво сем ден, потома я вернуси… будям месте жить.
— Да сам знай, чаво казать, — недовольно махнул рукой Федор, — ты мене прямо клешши к горлу ставишь, тетка Фросинья.
— Чавой-то? — притворно удивилась бабка.
— Да ня хочу я Стешке мальца отдавать! Ня верю я ей.
— А-а-а! — протянула Фрося. — Вона чаво! Ня веришь ей, значить, а замуж яе возьмешь, а не Любашку. А нама веришь? Но замуж ня зовешь!
— Вама верю лучша, чем себе.
— Тада хороший случАй тебе — Стешу проверить. Иди до яе щажжа и про мальца кажи. Вот и поглядишь — гамно из яе вылязеть аль мед.
Стали поджидать Любу. Она пришла довольная, улыбающаяся, раскрасневшаяся, крепко прижимая ребенка к груди.
— Спить! — прошептала она. — Анька казала, хороший малец, жадный.
Любаша тихонько счастливо рассмеялась.
— Говорить, настояшший мужик! Ухватил сосок…
Любаша засмущалась, положила ребенка на кровать и стала раздеваться.
Бабка посмотрела на Федю:
— Бяри мальца и иди давай!
Мужик аккуратно взял ребенка.
— Куды? — всполошилась Любаша.
В ее глазах Федор увидел настоящий испуг.
«Как жа такое можать быть? Родная мать бросат, а чужая баба только чичас яво увидела и ужо боитси потерять».
НАВИГАЦИЯ ПО КАНАЛУ
На выручку Феде пришла Фрося.
— Любаша, пущай он сходить, надоть яму, а ты чаю выпей, вона, как замерзла совсема.
Люба нехотя присела за стол. Федор видел, как ей тяжко отдавать ребенка.
Он благодарно глянул на Фросю и вышел из избы.
«Стешка — баба хорошая, — рассуждал он, идя до ее хаты, — ня думаю, што откажеть».
Татьяна Алимова
Все части здесь ⬇️⬇️⬇️
А чтобы не заскучали в выходные, вот вам еще один рассказ⬇️⬇️⬇️