Над городом светила полная луна. Шел снег.
На перила Каменного Моста опирались двое. Высокий заснеженный мужчина с бронзовыми чертами смотрел куда-то вдаль. А невысокая девушка в ярком пуховике – Вероника – смотрела перед собой на перила, то и дело косясь на своего спутника. Она очень замерзла, но старалась не подавать вид.
– Это все так бессмысленно, – сказал мужчина с бронзовыми чертами. – Этот снег…
– До дьявола чист?* – обреченно подсказала Вероника.
Вздохнула, плотнее заматывая лицо в шарф. Она уже знала, что тянуть тут бессмысленно. Он бы и сам все вспомнил, только еще больше бы разволновался в процессе. Конечно, с ним никогда не было просто, но зимой много, много хуже, чем летом. Особенно в декабре. Особенно – в снегопады.
– И метели заводят… – задумчиво прозвучало сверху.
– Веселые прялки! – выпалила Вероника.
Она старалась говорить спокойно и с улыбкой. Не слишком радостно, конечно, это бы тоже было странно. Но по крайней мере она научилась не подхватывать его печальные интонации. Это не сразу стало получаться, поначалу он ее просто гипнотизировал голосом. Первые полгода она вообще не могла повернуть разговор, так и повторяла за ним, как завороженная.
Сейчас два года спустя расстановка сил поменялась. Но полной уверенности все равно не было. Это ведь не блины печь, тут каждый раз – как в первый.
– Я бы хотел все закончить.
– Почему же? – спросила Вероника.
Она конечно знала, почему. Предпочла бы не знать, конечно, но знала. Но бронзовому было важно каждый раз рассказать ей заново. Между полнолуниями память у него почти стиралась.
– Мне не нравится там. Они все смотрят на меня. Это так мучительно.
– Им нужно на вас смотреть, – сказала Вероника как можно ласковей. – Они любят вас.
И тут не соврала. Действительно любят. Если бы не любили, он бы не мог ходить. И даже говорить бы не смог. Даже в полнолуние.
– Они не знают, кто я на самом деле, – сказал ее спутник. – И не хотят узнать. Их интересует только внешнее.
Голос у него был скрипучий, мертвенный.
Вероника сочувственно погладила огромную кисть, лежащую на перилах.
Посмотрела вверх на луну.
Подумала, что она застряла тут еще на полчаса минимум, а Бим, наверное, уже ждет. Так ждет ее, бедняжка.
Вообще-то Бимов в городе было два, и оба на ее участке. Тот, что в парке с Троепольским, появился только в прошлом году, а вот тот, что на площади перед кукольным театром, стоял еще до рождения Вероники. Его так гладили и любили, с ним фотографировались, и терли на счастье черное (темно-желтое) ухо, что он успел пропитаться любовью насквозь. Куда там Высоцкому, куда Пушкину, круче Бима у них в городе никого не было. Он мог бегать по всему проспекту, и даже выть мог. Проблем с ним могло бы быть немало, но к счастью, Бим был очень хорошим мальчиком. Никогда не отходил далеко от площади, а утром всегда сам садился назад на постамент. Не дрался с другими собаками, не пугал прохожих, не выл на луну, самое худшее, что делал – пил из фонтана там же на площади. Ваня из матотдела говорил, что это вредно, может быть ржавчина. В остальном Бим был идеальным.
Но он очень любил, когда Вероника приходила к нему, гладила и хвалила. А когда опаздывала – беспокоился.
В парк тоже надо было зайти. Там все было сложнее, памятник Биму с Троепольским стоял прямо в траве, вокруг него гуляли собачники. Они оба уже наливались любовью – и человек, и пес. Но Бим, конечно, быстрее. Вероника прикинула, что еще пару месяцев, и пес сможет двигаться, захочет гулять. Нужно будет отправить запрос в Управление, попросить съемный поводок, шансы невелики, но попробовать надо. Там же в парке стоял Мандельштам, тоже новый, Вероника смотрела на него с надеждой, но он пока только глазами зыркал.
А еще ведь оставался Пушкин в уголке парка… Это был не главный городской Пушкин, тот был бюст с руками, но без ног. Уйти он никуда не мог, тут спасибо скульптору. Но вот реакция у Солнца нашей Поэзии была всем на зависть. Один раз схватил припозднившуюся девицу, которая решила сделать с ним селфи. Потом по всем больницам ее искали. Парковый Пушкин был куда тише пока, еще не напитался. Но это не значит, что его можно было не проведывать.
В общем, надо было закругляться скорее. Вероника решила зайти с другой стороны.
– Но вы же сами писали…
– Что писал? – спросил ее спутник.
Голос у него был будто бы равнодушный, но на самом деле взволнованный. Его всегда интересовало, что она процитирует.
– Ну вот это, помните?
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
Вероника старалась читать не слишком радостно, а скорее хитро, как будто это их маленький секрет. Уверенности, что сработает, конечно, не было. Ее никогда не было, а с ним – особенно. Иногда он начинал спорить, что строчки ужасные и становилось только хуже. К тому же это ведь не конец стихотворения, дальше то там все идет по нисходящей.
Вообще, до перехода на этот участок она его стихи не любила. Всегда говорила, что предпочитает Маяковского, хотя и из него знала не очень много. Про флейту водосточных труб и еще эту, из песни Сплина.
Теперь конечно пришлось выучить. Во всех инструкциях писали, что лучше всего на объекты действуют их собственные тексты. За два года Вероника испробовала все известные стихи и еще десяток неизвестных. Сначала старалась выбирать повеселее, но опытным путем поняла, что нет ничего лучше «Лисицы». Почему-то именно эти желны и ощуры быстрей всего его успокаивали.
– Так и есть ведь, – сказала Вероника, отдышавшись, – Самое высшее в мире искусство.
– Не знаю… – ответил он как будто бы растерянно.
Явно хотел, чтобы она почитала еще. Но Вероника решила немного поторговаться. Подула на замерзшую ладонь, потом несколько раз согнула пальцы.
– Но хорошо ведь сказано?
– Вы считаете – хорошо? – быстро спросил Бронзовый.
За эти два года они много раз переходили на «ты», но он всегда забывал.
За эти два года вообще столько всего было. Один раз в прошлом декабре она не сумела его отговорить, и он все-таки прыгнул с моста. Там, конечно, невысоко было, но две машины под мостом разбились в хлам. И еще один раз в августе он почти повесился на каштане. Она тогда не успела к нему, ехала по пробкам. Веревка осталась от дня города, на ней фонарики висели.
– Отлично, – сказала Вероника, – Просто отлично. Так просто, но с такой силой. Прекрасная, мощная поэзия.
И не соврала в кой-то веки. Черный Человек ей и впрямь полюбился. И читается хорошо, и без ощуров.
Бронзовой довольно кивнул. Вероника решила развить успех.
– Я понимаю, ваша ноша тяжела. Но ведь передать ее некому. Вы столько оставили людям. Как же им вас не любить. Как же им не приходить и не смотреть на вас.
– Да, пожалуй, вы правы.
– Они постепенно научатся … понимать вас. Вы только их не бросайте. Дайте им шанс.
Бронзовый кивнул. Поднял руку к глазам, поймав ладонью лунный блик.
– Хорошо, отведи меня домой, – сказал он, как будто разом устал.
И они пошли домой.
Здесь было недалеко, только перейти дорогу и еще пятьдесят метров по аллее.
Вероника помнила про Бима и очень хотела идти побыстрее, но ее спутник шел медленно и тяжело, силы кончались. Сейчас, конечно, такой любви народной нет, подумала Вероника. Лет сорок назад он и до набережной вниз доходил.
Шел снег, светила луна.
Двое медленно шли через сквер назад к пустому постаменту. Худенькая девушка в пуховике и огромный бронзовый Есенин.
* Здесь и далее цитаты из стихотворения С. А. Есенина «Черный Человек».
Автор: ffairhair
Источник: https://litclubbs.ru/duel/2220-lyubov-vnutri-metalla.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: