...Много позже Ленка фигурировала где-то на обочине Марининой жизни, проявляясь то черным пятном в виде любимой шубки, доставшейся ей от сестры по наследству, то всплывала, как рыбка, посередине речки, в которой Марина с одноклассниками плескались всё лето.
Шестьдесят километров – большое расстояние, а тетя Катя
с Ленкой жили бедно. Не наездишься. И мама с Мариной бывали в станице уже нечасто, – бабушка Евдокия на сто первом году жизни умерла, купать стало некого.
Потом двоюродная сестра проявилась уже отчетливее. Она поступила в городское медучилище, и, несмотря на законное место в общежитии, жила в доме у “тётечки Нюрочки”. Так она называла Маринину маму, и Марине это не нравилось. «Подлиза!» – дразнилась Марина, признавая, впрочем, право сестры на хлеб-соль. Тем более что сытый дом большого начальника, каким в ту пору был Маринин отец, никогда не пустовал. Москвичи, ленинградца, пермяки, - все ехали на юг и, не доезжая до моря каких-нибудь сотню километров, оседали у тёти Ани на готовых харчах и жили подолгу прямо в палатках, разбитых посреди огорода.
Марина вспоминает это время как большой многолюдный праздник. А что мама выбивалась из сил, обслуживая ораву гостей, она заметила много-много позднее.
-Бедная мама! – не без небольшого ехидства сочувствовала Марина через много лет. – Как ты это выдерживала? И прокручивала перед старушкой калейдоскоп лиц, растворившихся во времени и пространстве.
-Хоть бы открытку тебе кто прислал, о здоровье справился!
Мама не принимала её сарказма. Она боготворила родню и не жалела для неё ни времени, ни сил, ни денег.
Вот и Ленка выросла под её крылом, получила диплом медсестры и выскочила замуж за свежего лейтенантика.
- Любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне..., - прочувствованно говорила Марина тост в виде стихов на свадьбе. Хотя брак этот в душе не одобряла.
Рядом с сестрой – яркой сочной блондинкой - жених выглядел бледным заморышем.
Что не помешало, впрочем, чете молодых дружно жить-поживать и добра наживать. С последнего места службы, из Монголии, было вывезено добра столько, что оно с трудом поместилось в среднетоннажный железнодорожный контейнер.
– Я же там в медсанчасти работала, а торговая база рядом, вот мне и перепадало всё самое лучшее, – взахлеб рассказывала Ленка. В супружестве она ещё больше побелела, щеголяла в красном кожаном пальто, лаковых сапогах на платформе, и сводила мужчин с ума своими зелеными, прозрачными, русалочьими глазами.
В их южный городок, где яблоку негде было упасть, она вошла как нож в масло. Без сожаления бросив медицину, «села на дефицит», то есть стала за прилавок ювелирного отдела универмага.
И красивые глаза её стали ещё ярче от блеска бриллиантов.
А вот Марина необратимо превращалась в синий чулок. Её тонкие губы, к которым принципиально не прикасалась помада, не любили раздвигаться в улыбке , а выражали неприступность и чопорность. Начались ли эти метаморфозы ранее кокетливой и смешливой студентки после ухода мужа, или после того, как ей понравилось валить на зачёте и доводить до слёз смазливых первокурсниц, понять трудно, но то, что приодеться она любила, замечали все.
Поэтому появление зеленоглазого чуда в облаке французских духов раздражало и уязвляло Марину, хотя она и себе не признавалась в зависти к сестре.
А здесь история о женщине, которая любила, но не вышла замуж. А может быть еще есть шанс встретить любящего мужчину? Интересно? Читайте!
Кстати, был и у Марины свой повод для зависти. Когда-то сосед-полковник вывез из послевоенной Германии вместе с коврами, картинами и кружевными комбинациями, в которых, как в вечерних платьях, щеголяла его жена, фарфоровый кукольный сервиз для дочки. Крошечные, с золотым ободком и нежной картинкой на тонкой прозрачной стенке эти чашечки так запали Марине в душу, что спустя много лет, выбирая тему для диссертации, она остановилась на немецком романтизме. А коллегам на кафедре объявила, что нашла разгадку странного заявления Достоевского о красоте, которая спасет мир.
– Русский мир, – вот что хотел сказать классик. Ведь чем Россия отличается от Европы? Отсутствием вкуса! Отсюда и некрасивая одежда, и неустроенный быт. И если вымыть мутные окна, снять с наших женщин замызганные халаты...
– То настанет царствие небесное, – закончил за неё преподаватель философии.
– Да ну вас! – махнула рукой спорщица и засмеялась вместе со всеми. Ведь и её мать до сих пор придерживалась спартанских взглядов и ни за что не хотела расстаться с фанерной тумбочкой и облезлым абажуром. У них в доме никогда не бывало ни красивой мебели, ни посуды. Зато без гостей за стол не садились.
Продолжение следует...