Театр драмы Кузбасса закрыл свой 90-й, юбилейный, сезон в 2024 году премьерным спектаклем «Последние» по одноименной драме Максима Горького в постановке главного режиссера театра Антона Безъязыкова. Непростая незачитанная пьеса поднимает извечную проблему противостояния отцов и детей на фоне такого же не теряющего актуальности конфликта официальной идеологии власти и духа революционности. Спектакль-буревестник, пророчащий нам ураганные изменения, явно педалирует вневременность горьковских переживаний за судьбу страны, упаковывая это в сложные взаимоотношения членов одной семьи.
Написанная в 1907-1908 годах пьеса «Последние» создавалась автором, по сути, сразу по итогам Первой русской революции на волне жесточайшего подавления любого противоречащего власти слова, жеста, вздоха. Черные сотни разделяли и властвовали, полиция не отставала. Страна была расколота на тех, кто за власть, и тех, кто «честен», то бишь революционеров. Понятно, что Максим Горький, поэт-бунтарь, стремился озвучить мечты уставшего от гнета народа – мечты о светлом будущем, равенстве и справедливости. А где, как не в семье, явственнее всего сталкиваются две позиции, и, сталкиваясь, нередко становятся причиной семейного раскола?
Нам показана внутренняя драма семьи жестокого и безнравственного аристократа полицмейстера и взяточника Ивана Коломийцева, по вине которого страдает и его жена Софья, и пятеро детей. Причем если двое старших, Александр и Надежда, приняли воспитание отца и демонстрируют ту же философию потребления и приспособленчества, граничащие с пренебрежением законом, то младшие Петр и Вера, наивные мечтатели в розовых очках, претерпевают горькое крушение всех идеалов. Средняя же дочь Любовь, с детства горбунья по вине отца, обозлена на него, на себя и на весь мир, а посему прямо и жестко изрекает нелицеприятные истины, поддерживая перманентный градус напряженности в доме.
И, в конце концов, для большей правдоподобности Горький рисует тяжелобольного, но доброго, мягкосердечного и щедрого дядю этих детей, брата Ивана Якова, к которому так и не решилась уйти от мужа-негодяя всё терпящая жертва-жена Ивана Софья, мать, искренне не понимающая, где она ошиблась, и как же защитить детей от страданий.
Первое название пьесы Горького – «Отец». Дети – отражение того, что в них вложил отец. Дети, вырастая, становятся невольно судьями своих отцов, возвращая им все то, что получили. Но Иван Коломийцев протестует – как так, перечить его отцовскому авторитету? Как дети могут осудить его? Он напыщен в своей слепоте, он упивается своей вседозволенностью в доме смиренного брата. Открыто конфликтует с ним лишь Любовь, подозревающая, что она не его дочь, а дочь Якова, в чем и оказывается права.
И тем не менее, дети – отражение отца. Одни выросли циниками, другие выступают против его беспринципных методов, самые глупые бесхитростные – до последнего верят в образ героя, но тем горше их разочарование.
Все закономерно, по мнению постановочной группы, не поменялось ничего и в наши дни: ни с государством, ни с законом бумеранга, а потому Антон Безъязыков ставит спектакль с реверансом Году Семьи и семейным ценностям, но полностью пропитанный при этом духом отрицания, поющий гимн буре, призывающий ее грянуть сильнее.
Горьковская «Песня о буревестнике» красной нитью протянута через оба акта постановки. Устами нескольких персонажей очень настойчиво и неоднократно, то полушепотом, то озлобленным речитативом во весь голос, читается идейное произведение поэта и драматурга, так что основной посыл режиссера не оставляет в зрителях сомнений: перед нами как есть убеждения постановщиков.
Все прочее суть мысли о деградации русской аристократии, воздаянии отцам от детей, попытки воззвать к совести мерзавцев и трагический балаган разбитых надежд, растоптанной любви и утраченной веры, какие были, есть и будут, пока живо человечество в его несовершенстве.
Безъязыков размывает границы исторической эпохи, в которую происходит действие на сцене. Подобный прием, на мой взгляд, лучше удался в «Доходном месте» в силу глобального укрупнения и обезличивания исторических черт. В «Последних» мы присутствуем в 70-х годах в декорациях, мебели, одежде, но также мы видим полицейских начала XX века, слышим то «революционеры», то «террористы», а музыкальное оформление и вовсе ультрасовременное — динамичные перебивки между сценами, «Песня о буревестнике», переложенная на рэп…
Подобное происходило и происходит во все времена: есть, мол, несчастные, слабые люди, которые командуют, и есть те, которые позволяют командовать собой. И в обществе, и в отдельно взятой ячейке этого общества, в конкретном доме, из которого не сбежать, и где невозможно спрятаться. Но только в доме ли?
От Михаила Быкова, исполнившего роль Ивана Коломийцева, я, честно признаться, ожидала большей гротескности, большей гнусности, что ли. Иван пафосен и напыщен, он барин в своем доме, но Михаил выдает нам барина на сцене по праву ведущего актера театра. Его речевая подача, как обычно, эмоциональна, а в сценах гнева мне показалось, что артист этого самого гнева не испытывает, не в его это привычке.
Сценический оппонент Ивана – госпожа Соколова, мать невинно обвиненного им юноши, убедительно сыграна супругой Михаил Дарьей Мартышиной, и да простит меня муж, но мои симпатии на этот раз на стороне жены. Актриса показала действительно строгую и сдержанную аристократку с большой внутренней силой и высокой нравственностью, которая не привыкла унижаться, но! Но она мать, и это то, что для Горького важнее: все матери суть сёстры, даже если их дети в жизни – политические противники.
Хорош дуэт Быков-Мартышина в многоповторной сцене мук совести Ивана: свет, звук, актерское исполнение, правильные акценты режиссера – мы почти верим в то, что Коломийцев-старший задумался о низости своего поступка по ложному обвинению молодого революционера.
Светлана Шилова, чей бенефис праздновался сразу после спектакля 27 июня, выступила в роли Софьи, жены Коломийцева, матери семейства, безропотной жертвы, оказавшейся меж любовью к детям (а ведь ее так просто спутать с потаканием) и страхом перед мужем, перед переменами. Светлана – актриса сильная, в постановке она выдает она из немногих и шептальный реализм, и минимум жеста и пафоса, но я не почувствовала в ее Софье побитости и измотанности.
Как и Федор Бодянский слишком стержневой для роли брата Ивана Якова, по пьесе чересчур мягкого, чистого, терпеливого человека, с отчаянием в сердце глядящего на гниение семьи и терпящего все происходящее ради Софьи, которую он всю жизнь искренне любит. Глубоко уважая работу Федора, отмечу, однако, что ждала большей обессиленности и рыхлой пластики, даже некоей бесформенности в теле.
Блестяще мерзок и узнаваем Александр, старший сын, в исполнении Андрея Куликова. Он на 100% в сценической истории, взаимодействует с партнерами и окружением крайне убедительно, другого от Андрея уже не ждешь, но тем не менее он всякий раз поражает степенью вживания в свою роль.
Гораздо более удивил меня Кирилл Гоммершмидт в роли младшего сына Петра. Кирилл буквально вырос между «Позывным «Кузбасс» и «Последними». Он горячо выкрикивает заученные у других людей бунтарские идеи в лицо отцу, разбрасывается обвинениями, хвастается знакомством с удивительным человеком (читай: «честным революционером») с максимализмом юности, а к финалу – горько его осознание себя «пустым чемоданом».
Три актрисы, сыгравшие дочерей Коломийцева, в той или иной мере попали в горьковский образ, но с разной степенью глубины. Верю, что Алиса Зелинская (Надежда) еще вырастет и разовьется, пока же она выдала узнаваемый штамп избалованной меркантильной приспособленки.
Екатерина Грибанова в роли озлобленной и бескомпромиссной горбуньи Любови весьма громка, этим напомнила свою Жанну из «Человека в закрытой комнате», и в целом, от этой актрисы я жду умения говорить на сцене тихо. Кроме того, на мой взгляд, персонаж с деформированной спиной не способен так шустро двигаться, быстро ходить, как это делает Екатерина.
Прекрасно раскрывается Софья Чинкова (Вера), передавая весь ужас болезненного взросления и прощания с наивной верой в героический образ отца/мужчины/мужа. И вместо детских косичек – распущенные волосы, и вместо восторженных интонаций – отчаянное «А пошли мне героя..! <…> Иметь детей – это страшно!».
«Последние» украшены еще тремя актерскими работами. Очень старая и полуглухая няня Федосья в исполнении народной артистки РФ Лидии Цукановой вышла удивительно бодрой. Деловитого, спокойного и прагматичного зятя Коломийцевых Леща сыграл Максим Лифанов, который у меня ассоциируется с ролями наглых напористых и громкоголосых мужчин. Не менее громкоголосый Роман Орлов вышел на сцену в роли околоточного Якорева, пытающегося устроиться за счет приданого юной Веры и разбивающего ее мечты. Двуличие этого низшего полицейского чина Роман показал через отталкивающий жест причесывания волос и истерично-возмущенное «Я шутить с собой не позволю! Я не женщина!», хотя в целом, роль Якорева показалась мне довольно плоской.
В течение трех часов бесконечной перепалки персонажей друг с другом, манифестов персональных истин и попросту ругани я ждала и ждала актерского ансамбля. Сделала вывод, что его не случилось, и лишь спустя пару дней, когда я посмаковала послевкусие постановки, пришло осознание: ансамбль произошел в отсутствии ансамбля. Ведь семья разрозненна, самые близкие люди не слышат и не понимают друг друга.
Несмотря на это, Антон Безъязыков оставляет зрителю надежду на возрождение семейных ценностей в финальных словах Ивана Коломийцева, возвещающего: «Семья – вот наша крепость, наша защита от всех врагов...». В спектакле опущены безнадежность, боль, горечь и фальшь финала Максима Горького. Сцена обрывается на словах Коломийцева (Михаил Быков), и вдохновленные зрители начинают аплодировать. …позабыв о «жажде бури».
