***
- Многие века назад, в далекой стороне,
Жила-была принцесса, прекрасна, как во сне…
Зловоние человеческих испражнений вызвало удушливый кашель. Боль пронзила правое подреберье.
- Очнулась! Она очнулась!
Над Зоэ склонилась черноглазая цыганка. На вид девушке было не больше четырнадцати лет. Иссиня-черные, спутанные в калтуны, грязные волосы тронула седина. Из провалов глазниц на Зоэ посмотрели озорные глаза ребенка, наполненныенаивным любопытством и открытостью. Изможденное лицо девушки расплылось в улыбке, обнажив лишенную четырех верхних зубов десну.
Цыганка подсунула под голову Зоэ, свернувшейся калачиком на каменном полу, свою шаль и уселась «по-турецки» напротив.
Девушка-подросток начала раскачиваться из стороны в сторону. Ее глаза закатились, обнажив желтоватые белки.
- Ей было шестнадцать и думала она,
Что это просто сказка – вся ее страна…
Цыганка прекратила раскачиваться и внимательно посмотрела на Зоэ, все так же лежащую на боку с закрытыми глазами.
- Эй, - она толкнула Зоэ ногой, - не вздумай умирать, мне скучно одной, до завтра умирать не смей!
Зоэ попыталась открыть глаза, но кровь крепко склеила ресницы.
- Не спеши, - цыганка напротив весело рассмеялась, - сейчас от вони твои глаза наполнятся слезами и расклеятся сами, а если нет, то я ткну тебя посильнее под ребро, прямо туда, где больнее, и ты точно разлепишь свои зенки.
Она хихикнула, закатила глаза и вновь закачалась, в такт мелодии, громко звучащей внутри нее.
- Ты врешь, что тебе шестнадцать, - прошептала она, остановившись, рассматривая Зоэ, - вон ты какая откормленная, и грудь у тебя большая, ты старше.
Зоэ попыталась вдохнуть. Резкая боль под ребром напомнила о ночных мучениях. Слезы, вызванные зловонием подземелья, начали потихоньку освобождать из кровавого плена глаза. Сначала расклеились ресницы на правом. Сквозь розовую дымку Зоэ увидела изможденную девочку-подростка, которая сидела на полу, скрестив ноги.
Зоэ перевернулась на спину, всеми силами сдерживая крик, рвущийся от пронзившей ее телоболи.
- Мне не шестнадцать, - прошептала она, - ты права, мне восемнадцать.
- Я так и знала, - цыганка напротив закатила глаза и принялась раскачиваться из стороны в сторону.
- Она бежала к лесу, что рос недалеко
Не слушая запреты, не веря в колдовство…
- Кто ты? – прохрипела Зоэ, когда ее глаза наконец расклеились.
- Все зовут меня Эсмиральда, но ты можешь звать просто Мира.
- Мира, кто тебя так изувечил?
- Тот же кто и тебя, - цыганка подсела поближе к Зоэ, поплевала на грязные пальцы и принялась стирать с лица рыжеволосой запекшуюся кровь.
- Не волнуйся, - Мира склонилась над Зоэ и зашептала ей в самое ухо, - надо дотерпеть до вечера, тогда нас сожгут.
Цыганка громко захохотала, мелькнув распухшими от жажды миндалинами.
- Но я вижу будущее, - продолжила она, когда успокоилась, - я не умру сегодня, и ты не умрешь, поэтому не волнуйся, подожди до вечера.
- Мира, а вода есть? Очень хочется пить.
- Нет, воды нет, зато есть вот это, - рука девчушки ловко выудила из копны рыжих волос Зоэ мышонка.
- Откуда он, интересно, - прошептала она и быстро засунула голову несчастного в свой беззубый рот. Зоэ зажмурилась, ожидая, что Эсмиральда откусит голову мышонку. Девочка громко рассмеялась.
- Я не стану его убивать, не бойся. Это сделают за меня крысы, если мы с тобой не убережем его.
Она взяла лежащую плетью руку Зоэ, посадила в нее мышонка и загнула пальцы, пряча малыша в теплую ладошку рыжеволосой.
- Тебе надо одеться, не пойдешь же ты голая на казнь…хотя, сейчас лето, пусть курицы завидуют твоей красоте.
Зоэ подняла левую руку и ощупала себя. Шея, плечи, грудь, живот…
- Я голая! – воскликнула Зоэ и попыталась сесть.
- Эсмиральда засмеялась.
- Не помнишь, что было? Это к лучшему. А еще, тебе очень повезло, тебя привели сюда, значит – сожгут сегодня, не будут больше мучать и пытать. Ты легко отделалась, поздравляю!
- О боже! – прошептала Зоэ, - а ты сколько тут находишься?
- Три недели - вечность!
- За что ты тут?
- Я вижу будущее, - прошептала Эсмиральда, - я уже говорила…
- И что же нас ждет? – тело обнаженной Зоэ начала бить дрожь, зубы громко клацали, норовя укусить язык.
- Нас ждет костер, разве ты еще не поняла?
Эсмиральда затихла и снова начала раскачиваться из стороны в сторону. Ее глаза закатились кверху. Из горла девочки вырвался гортанный звук, и она затянула странную песню без слов, от которой стало совсем темно, и лучики света, льющиеся изузенького окошка под потолком, померкли, словно уже наступила ночь.
Зоэ собралась с силами и села, разглядывая темницу, в которую ее заточили. Небольшая, темная и сырая коморка с узеньким отверстием, наполняющим каземат прозрачным рассветом, предвестником прекрасного летнего дня, была совершенно пуста. Темно-серые стены стекали в такие же серые каменные полы. В углу сидела грязная старуха, тоже одетая в лохмотья. Она не мигая смотрела на каменную стену.
- А она кто? – прервала вопросом забытье Эсмиральды Зоэ.
- Не знаю, она не говорит. С ума сошла видимо. Два дня так сидит с тех пор, как ее привели сюда. Не обращай внимания, она не пойдет сегодня на костер, она уйдет раньше.
Эсмиральда вновь затянула протяжную песню.
Ее хрупкий силуэт, едва прикрытый грязными лохмотьями, раскачивался, как маятник часов. Девочка запела громче. Костлявые плечи Миры задвигались резче, солнышко снова заглянуло в темницу, упало на распухший, сломанный нос цыганки. Зоэ присмотрелась повнимательнее. Едва видимое золотое свечение окружало все быстрее трясущуюся в экстазе девочку.
- Да ты беременна, Эсмиральда! – закричала ошеломленная Зоэ.
Эсмиральда остановилась. Ее руки повисли, как сломанные крылья, а черные глаза погасли. Она посмотрела на Зоэ и громко заплакла, как маленькая, кривя беззубый рот.
- Иди сюда, - прошептала Зоэ и девочка бросилась в ее объятья.
- Все будет хорошо, - зашептала Эсмиральда, - не бойся, умирать не страшно…
- Ты не умрешь! Этого не случится! Зоэ крепко прижала девочку к себе, чувствуя, как горячие слезы цыганки прожигают дыру в ее сердце. В кулаке жалостно пискнул мышонок, которого едва не раздавила Зоэ.
***
Тяжелый вздох, сменившийся громким вдумчивым жеванием, пробудил ото сна Нинон. Женщина, измученная случившимися событиями и бессонной ночью, лежала, не шевелясь, на влажной, теплой земле, она пыталась понять, кто же это так горестно вздыхает и при этом так громко, усердно жует. Открывать глаза было страшно. Что она увидит там?
Нечто мягкое и теплое аккуратно ткнулось в ее ладонь. Затем последовал еще более печальный, с хрипотцой, вздох, и снова это странное жевание. Нинон затаилась. Звуки леса ласкали слух, аромат травы, прогретой теплым июньским солнцем, напоминал детство. Захотелось парного молока и горячего хлеба. Легкий ветерок играл листвой, составляя из бликов и теней, в плотно закрытых глазах Большой Мамочки, странную картинку, сказку из мрака и света. Солнечные лучи, просвечивая сквозь тонкую кожу, проливались в сознание женщины медовым золотом. Нинон представила толстый ломоть хлеба, как она окунает его в миску, до краев наполненную пузырящимся, ароматным медом. Вокруг кружат пчелы, норовя залететь Нинон в рот, а матушка хохочет звонко, иголос у нее такой родной, дрожит в полуденном мареве, и поднимается к небу, как пузырьки воздуха в янтарном меду. Потом мама берет кувшин и наливает до краев в кружку Нинон молока. А рядом за столом сидят Пьер и Николя, и Мари… Все, кого уже давно нет в этом мире, детвора, сестра и братья. Они тоже громко смеются, отмахиваясь от привязчивых пчел. Сначала молоко пьет мама, прямо из кувшина. Она поднимает голову, улыбается детям. Над ее тонкой верхней губой пышные, молочные, пенные усы. Громкий хохот детей смешит маму, а ребятня, стараясь превзойти родительницу, поглубже окунают мордахи в наполненные до краев парным молоком кружки, стараясь перещеголять друг другав молочноусости.
Нинон не смогла удержаться и сглотнула наполнившую рот слюну. Жевание прекратилось на мгновение. Кто-то склонился над женщиной, шумно дохнул в лицо, и продолжил жевать. Большая Мамочка поняла, что теперь таитьсябессмысленно, ее притворство раскрыто, и посмотрела сквозь щелочки глаз. Ярко-розовый нос, чуть раздвоенный, покрытый бурыми пятнышками, окруженный серыми, белеющими у окончания, волосками, горячо дохнул ей в лицо. Темно-карие, с узенькой черной щелью зрачка, большущие, окруженные длинными золотистыми ресницами глаза внимательно посмотрели на Нинон. Серна вздрогнула, испуганная пробуждением женщины, но не прекратила рассматривать незваную гостью.
Поняв, что опасности нет, Нинон привстала на локтях. Животное, склонившееся над ней, не изменило положения своего тела, поэтому женщине пришлось отползти чуть назад, чтобы избежать неминуемого иначе поцелуя в пятнистыйнос серны.
«Здравствуй, Златорогая Серна», - прошептала Нинон: «Ты пришла помочь мне и моей Зоэ?»
Лесная красавица повела ухом и втянула в себя воздух, несущий чужие запахи. Затем она всхрапнула громко и сделала шаг назад. Из кустов высунулась любопытная мордашка ярко-рыжего теленка, с таким же пятнистым носом и карими глазами. Серна обернулась и ласково хмыкнуларебенку тоненьким мыком, успокаивая его. Малыш вышел из-за куста, подошел к матери и горячо ткнул ее носом в живот, ловя вымя, наполненное теплым, сладким молоком. Лежащая на земле Нинон ему была совершенно не интересна. Серна постояла еще пару минут над женщиной, развернулась, и тихонько пошла прочь, виляя коротеньким хвостиком. Теленок двинулся следом, норовя попасть в такт шагам матери, чтобы не упускать изо рта сосок, брызжущий жизнью.
Когда счастливая семья скрылась в кустах, Нинон уселась поудобнее и осмотрелась. Безмятежность леса окутывала теплом и надеждой. Солнце поднялось высоко, почти в зенит. Женщина удивилась своему долгому сну, но тревоги не было в сердце. Была надежда, скорее даже вера, вера в чудесную помощь лесной Хозяйки, вера в скорейшее избавление внучки из темницы. Нинон медленно поднялась с земли, отряхнула травинки и листву, приставшую к подолу, и тихонько направилась домой, полностью доверясь силам природы. Тело женщины молило о неспешном возвращении назад, измученное двумя истекшими днями, и Нинон, доверившаяся зеленому исполину, послушно, неторопливо отправилась домой, наблюдая роскошь июньского леса. Белочки беспокойно сновали в ветвях, не тревожась присутствием гостьи из мира людей, птицы щебетали восторженно пришедшему дню, пятеро подросших ушастых зайчат прыснули прямо из-под ног Нинон, но прятаться не стали. Глазастые пушистики, замершие столбиками вокруг женщины, тихонько залопотали, обсуждая странную гостью, которую велено не бояться. Через минуту зайчата бесшумно испарились среди высокой травы, и Нинон решилась двинуться дальше. Путь был неблизким, к реке Нинон вышла, когда деревья протянули длинные тени в сторону дома. А спустя час впереди замаячил родной с детства проулок.
Тихая настороженность уставилась на женщину черными дырами окон. Запахло страхом. Ленивые тощие собаки, нежащиеся в теплой пыли дороги, приподнимались, когда Нинон подходила к ним, а затем, когда женщина проходила мимо, вставали и плелись следом, унылым эскортом. «Что же это?» - думала Нинон, наполняясь ужасом, все сильнее прижимавшим ее к земле. Сзади раздался скрип. Женщина обернулась. Из каждой лачуги, которую успела миновать Нинон, выглядывали ее обитатели, соседи, которых она лечила от хвори и кормила горячими лепешками. Обыватели напряженно следили за ее печальным возвращением, гвоздя тяжелыми взглядами. Вот, впереди показалась родная лачуга. Двери распахнуты настежь. «Видимо, воронье уже слетелось на тризну», - подумала Нинон, понимая, что мародеры успели забрать, что только было возможно из ее жилища. «Что же это? Неужели я ошиблась?» Каждый следующий шаг давался все труднее, но дойти было нужно. Нинон уже поравнялась с уютным, увитым виноградом, пряничным домиком Жаклин. Женщина собрала последние силы, понимая, что как бы ни был труден этот путь, будет другой, еще труднее. За темным окошком мелькнул силуэт соседки и на крылечко вышла румяная, рыжеволосая хохотушка – молочница. Сплетница и кокетка, давно враждовавшая с Вулар. Соперничество женщин было скорее надуманным и показным, поскольку Жаклин ничуть не уступала в красоте своим ведающим соседкам, да и сердце имела доброе. Но к ангельской внешности и доброму сердцу пышной красотки прилагался склочный характер и острый язык, которыйчастенько шерстил округу резким словом, сцепившись с кем-нибудь из несговорчивых соседок. А самой своенравной была, конечно, Вулар младшая. Поэтому, очень часто, именно перебранка двух красоток забавляла округу.
- Иди сюда, - прошипела Жаклин, вытаращив на Нинон ярко-синие глаза. Большущий шмель закружил у круглого лица молочницы, любуясь блестящими рыжими кудряшками женщины, упрямо выбивающимися из-под кружевного, накрахмаленного чепца.
Нонин вздрогнула и замерла перед крылечком молочницы.
- Иди сюда, - снова зашипела Жаклин, - смотрят же все, давай скорее.
- Может не надо? – едва выговорила испуганная Нинон.
- Надо, - Жаклин сбежала с крылечка, подхватила медлящую соседку под руку и потянула в полумрак своего расписного домишки.
- Все равно теперь, - шептала она, - задвигая засов на тяжелой двери, - видели уже все! Да и все равно! Пусть только посмеют сунуться, сгноблю! У меня связи, пусть только посмеют!
- Жаклин, дорогая, ты зачем меня к себе привела, если это опасно?
- Ох, Нинон! Ты где была все это время! Да это ладно, хорошо, что тебя не было! Зачем ты вернулась?
- Что ты несешь, Жаклин, я домой пойду, мне надо переодеться и к внучке идти.
- Нет, не ходи домой! Приходили за тобой! Тебе надо убираться отсюда поскорее. – Жаклин суетливо осматривалась по сторонам. – Сейчас я тебе соберу что-нибудь в дорожку, и уходи, как можно дальше.
- Никуда я не пойду! Ты что придумала! У меня Зоэ в темнице!
- Ах ты ж боже ж мой! – воскликнула Жаклин и слезы брызнули из ее глаз водопадом. Она прижала голову Нинон к своей пышной груди и запричитала, роняя горячие слезы на лоб соседки:
- Ты уж не думай, что я плохая, я помочь хочу. Уходи моя соседушка отсюда побыстрее…
- Да что ты говоришь! – Нинон попыталась вырваться из крепких объятий Жаклин, но не смогла. Молочница еще сильнее прижала голову Нинок к груди, а потом отстранилась, вытерла лицо передником и присела перед измученной соседкой на корточки.
- Ты моя милая Нинон, сейчас меня послушай внимательно, не перебивай, времени у нас мало, - быстро зашептала Жаклин, внимательно глядя в наполнившиеся ужасом серые глаза соседки.
- Девочку нашу уже не спасти, ее сожгут через час...
Звенящая темнота сгустилась над Нинон, погасив краски. Перед женщиной осталось только круглое лицо молочницы, которая быстро шевелила губами, беззвучно рассказывая что-то. Звон в ушах усилился и вскоре, лицо Жаклин померкло, исчезнув в сгустке мрака.
- Да что же это я… Вот же глупая, вывалила все разом…
Причитания молочницы стали различимы спустя несколько минут. Дневной свет вернулся. Нинон, сидя на скамье, придвинутой к пахучей смолянойстене, с удивлением наблюдала за суматошно собирающей в холщовую сумку провиант соседкой.
- Да что же это я…
Жаклин увидела, что Нинон пришла в себя, и остановилась.
- Тебе надо срочно уходить отсюда, иначе тебя тоже заберут и будут пытать.
- Казнь через час? – переспросила Нинон. Жаклин кивнула и слезы снова брызнули из ее глаз.
- Дом разорен? – Жаклин снова кивнула и громко высморкалась в передник.
- Я же не успею добежать до площади! Не успею попрощаться с внучкой!
- Не ходи туда, милая Нинон, Зоэ тебя поймет! Нельзя тебе туда ходить!
- Что ты говоришь такое! – Нинон встала, стараясь больше не выпускать солнечный свет из глаз. «Все потом, сейчас надо поспешить к Зоэ», - подумала она и шагнула к выходу.
- Не ходи туда, дорогая моя, они убьют тебя!
- Не убьют!
Нинон подошла к порогу и отперла щеколду.
Распахнувшаяся дверь звонко стукнула по блестящему низенькому лбу соседа, он вскрикнул от неожиданности и отскочил к стайке собак, все еще стоящей кучей в сторонке, ожидая Нинон. Большая Мамочка быстро сошла с крыльца и поспешила к аббатству, минуя разинувших рот зевак, тех кто остался тут, не решившись пойти на казнь. Собаки дружно засеменили за ней, затаптывая босые отпечатки ног женщины в пыльной дороге своими, путая следы. В сереющем вечернем небе прокатился злобный рык, предвещающий бурю. Налетевший шквалистый ветер согнул кроны столетних платанов, нещадно сдирая с них сочную листву. Он с силой захлопнулоставшуюся открытой дверь пряничного домика молочницы. Жаклин присела на скамью и завыла в голос, роняя горячие слезы на холщовую сумку, с собранной в дорогу снедью.
***
Вскоре Эсмиральда затихла. Зоэ крепко прижимала к себе девчушку, костлявые плечи которой все продолжали вздрагивать, в такт ее быстрому дыханию.
«Что же делать? Этого не может быть! Невозможно!»
Назойливый рой из мыслей атаковал девушку, мешая сосредоточиться.
«Только не со мной! Со мной не могло случиться такого!»
Паника горячей волной накатила на Зоэ, заполнив зловонное пространство острога до потолка. Стало тяжело дышать. Мира грузно повисла на руках Зоэ, совершенно лишившись сил от слез. Женщина в углу развернулась лицом к обнявшимся девушкам и громко закричала, указывая грязным кривым пальцем на Зоэ. Через мгновение взгляд старухи потух, она повалилась набок, крепко обнявсогнутые в коленях ноги, и затихла.
«Вот и все», - прошептала Эсмиральда и крепче прижалась к Зоэ, казавшейся такой надежной и сильной.
«Нет, не все», - прошептала в ответ девчушке Зоэ. Она посмотрела на мышонка, все так же сидящего в ее ладошке, затем аккуратно отодвинула от себя Эсмиральду, собралась с силами и встала. Горячая кровь струйкой побежала из-под правого подреберья девушки, приятно согревая живот. Левая рука непослушно повисла вдоль тела, напомнив о сломанной ночью ключице.
- Возьми мышонка, - едва успела вымолвить Зоэ, ее рука, не желавшая слушаться хозяйку, безвольно разжалась, выронив серого гостя.
Мышонок плюхнулся на каменный пол, но вместо того, чтобы убегать, замер на месте, а потом привстал на задние лапки, желая получше рассмотреть ту, кого ему предстояло спасти. Мира аккуратно взяла малыша в руки, поднесла поближе к лицу, разглядывая усатого гостя. Луч солнца, взошедшего уже достаточно высоко, смог наконец пробиться сквозь сумерки подземелья. Он озарил бурую шкурку животного. Пылинки, дрожащие в воздухе, засверкали над тоненькими усами лесного гостя.
- Это полевка, - задумчиво проговорила Эсмиральда, - странно, что привело ее в наш каземат?...
- Мне кажется, я догадываюсь, кто его сюда привел, - прошептала Зоэ. Она медленно, цепляясь за стены, доковыляла до лежащей на боку старухи. Женщина, совершенно седая, со впалыми черными щеками, лежала, широко раскрыв мертвые глаза навстречу чему-то невидимому Зоэ.
- Окочурилась?
- Да. Помоги мне закутаться в шаль, - попросила Зоэ девчушку, - я не могу думать голая.
Эсмиральда подхватила с пола вещицу, сложившую до этого Зоэ подушкой, и аккуратно укрыла плечи подошедшей девушки, стараясь при этом не выронить мышонка.
- Ты можешь не беспокоиться о лесном госте, - проговорила ей Зоэ, - он никуда не денется от нас. Его прислала сюда Хозяйка леса, чтобы спасти меня, - Зоэ замялась, - чтобы спасти нас, - громко проговорила девушка, лицо которой густо залила краска стыда.
- Чтобы спасти нас! – еще раз, для надежности повторила Зоэ.
Эсмиральда засмеялась.
- Как же, по-твоему, нас может спасти мышь?
- Понятия не имею, но он тут для этого.
Цыганка тяжело вздохнула, опасаясь, что у ее спутницы помутился рассудок.
- Моя Нинон ходила ночью к Хозяйке леса, теперь я это знаю, - Зоэ замерла, размышляя над сказанным, с трудом веря в свои смелые предположения, понимая, что спасти от гибели их может только великое чудо.
- Но куда же подевался Исрафель, - печально прошептала Зоэ, - что я совершила такого, что мой Ангел оставил меня на погибель.
- У тебя есть свой Ангел? – восторженно воскликнула Эсмиральда, - расскажи об этом, пожалуйста, расскажи! – взмолилась девчушка.
- Расскажу, обязательно, когда выберемся отсюда.
В этот момент послышались шаги за дверью, ключ тревожно простонал в замочной скважине. Дверь распахнулась и в сумрачный каземат шагнул, склонившись под низким проемом, господин Киконк. Мужчина осмотрел клетушку, в которой были заперты две юные жизни и сморщился. Затем он прошел к лежащей без движения старухе, пнул ее несколько раз в спину, потом в голову, снова поморщился и произнес, совершенно лишенным красок голосом: «Тем, лучше, казнь пройдет быстрее». Он отвернулся от скрюченного трупа и уставился на арестанток, стоящих перед ним, крепко обнявшихся и дрожащих от негодования.
- Детоубийца, - прошептала Эсмиральда и плюнула в палача. Плевок оказался удивительно метким, и попал прямо в лоб стоящему в двух метрах от девушек Киконку. Мужчина сморщился, достал надушенный шелковый платок, медленно стер им с лица слюну, и выбросил его на пол.
«Что ж», - проговорил он, - «Я стерплю твою очередную выходку, маленькая, безмозглая тварь, поскольку жить тебе осталось ровно до заката. Наслаждайся своим метким плевком безнаказанно, я не стану тебя больше бить, на эшафот ты взойдешь сама».
Киконк кивнул солдату, стоящему в дверях.
«Принеси одежду ведьмам», - процедил он сквозь зубы, - «И убери отсюда эту падаль», - он махнул головой в сторону мертвой старухи, затем посмотрел на Зоэ, нечто вроде сожаления проскользнуло в его черных глазах огоньком и угасло. Киконк развернулся и быстро вышел из каземата. Солдат бросил к ногам девушек сверток, затем подошел к мертвой женщине, взял ее за руку и поволок к выходу.
Спустя минуту ключ снова простонал в замке, шорох шагов замер. Девушки остались одни.
Продолжение следует …..
Начало тут!