О жизни, судьбе и погоде в одной из самых романтичных повестей Пушкина
— В начале 1812 года, — сказал Бурмин, — я спешил в Вильну, где находился наш полк. Приехав однажды на станцию поздно вечером, я велел было поскорее закладывать лошадей, как вдруг поднялась ужасная метель, и смотритель и ямщики советовали мне переждать. Я их послушался, но непонятное беспокойство овладело мною; казалось, кто-то меня так и толкал. Между тем метель не унималась; я не вытерпел, приказал опять закладывать и поехал в самую бурю. Ямщику вздумалось ехать рекою, что должно было сократить нам путь тремя верстами. Берега были занесены; ямщик проехал мимо того места, где выезжали на дорогу, и таким образом очутились мы в незнакомой стороне. Буря не утихала; я увидел огонек и велел ехать туда. Мы приехали в деревню; в деревянной церкви был огонь. Церковь была отворена, за оградой стояло несколько саней; по паперти ходили люди. «Сюда! сюда!» — закричало несколько голосов. Я велел ямщику подъехать. «Помилуй, где ты замешкался? — сказал мне кто-то, — невеста в обмороке; поп не знает, что делать; мы готовы были ехать назад. Выходи же скорее». Я молча выпрыгнул из саней и вошел в церковь, слабо освещенную двумя или тремя свечами. Девушка сидела на лавочке в темном углу церкви; другая терла ей виски. «Слава богу, — сказала эта, — насилу вы приехали. Чуть было вы барышню не уморили». Старый священник подошел ко мне с вопросом: «Прикажете начинать?» — «Начинайте, начинайте, батюшка», — отвечал я рассеянно. Девушку подняли. Она показалась мне недурна... Непонятная, непростительная ветреность... я стал подле нее перед налоем; священник торопился; трое мужчин и горничная поддерживали невесту и заняты были только ею. Нас обвенчали. «Поцелуйтесь», — сказали нам. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо. Я хотел было ее поцеловать... Она вскрикнула: «Ай, не он! не он!» — и упала без памяти. Свидетели устремили на меня испуганные глаза. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия, бросился в кибитку и закричал: «Пошел!» (…) Не знаю, как зовут деревню, где я венчался; не помню, с которой станции поехал. В то время я так мало полагал важности в преступной моей проказе, что, отъехав от церкви, заснул и проснулся на другой день поутру, на третьей уже станции. Слуга, бывший тогда со мною, умер в походе, так что я не имею и надежды отыскать ту, над которой подшутил я так жестоко и которая теперь так жестоко отомщена.
— Боже мой, боже мой! — сказала Марья Гавриловна, схватив его руку, — так это были вы! И вы не узнаете меня?
Бурмин побледнел... и бросился к ее ногам...
Подкаст о "Метели" слушайте здесь.
Еще со школьных времен знакомый многим сюжет одной из повестей Белкина: молодые юноша и девушка, Владимир и Маша, соседи, влюбляются друг в друга, но родители девушки против их союза. Тогда они решают пожениться втайне. Однако в назначенную ночь разыгрывается буран, и жених приезжает в церковь с большим опозданием. Выясняется, что тем временем его возлюбленная уже обвенчалась с заезжим незнакомцем, так же заблудившимся и почти сразу уехавшим. Где же теперь ее новоиспеченный муж, как его зовут? Никто не запомнил толком даже, как он и выглядел. Маша возвращается к родителям. Произошедшее венчание остается тайной для них и для всего общества. Разочарованный Владимир уезжает в армию и погибает в войне 1812 г. Машин отец также умирает, она становится богатой наследницей. За ней ухаживают многие, но выделяет она раненого гусарского полковника по фамилии Бурмин, доброго, приятного и простого. Молодые люди влюбляются. Однако в ходе любовного объяснения оказывается, что Бурмин женат! Кто его жена и чем закончилась повесть, вы уже знаете.
Когда она была написана?
Эта повесть была завершена 20 октября 1830 года – во время знаменитой «болдинской осени» Пушкина, которая считается самой продуктивной порой творческой жизни поэта. Тогда же были завершены «Евгений Онегин», «Маленькие трагедии», написано множество стихов. Пушкину 31 год. За полгода до этого, в мае 1830 года, Александр Сергеевич со второй попытки, сделанной спустя два года после первой, обручился со своей ненаглядной Натальей Николаевной, однако отношения с ее родителями оставались сложными. Из-за ссор с ними он был даже готов освободить невесту от данного ему слова. В расстроенных чувствах уехал он из Москвы 31 августа в Болдино Нижегородской области, чтобы вступить во владение тамошней деревней Кистенево, выделенной ему по случаю женитьбы отцом.
9 сентября Пушкин получил письмо от Натальи Гончаровой с заверениями в твердости своих намерений стать его женой. А в Москву тем временем пришла холера, и из-за карантинных ограничений, так хорошо знакомых уже нашим современникам по собственному опыту, встретиться с Гончаровой Александр Сергеевич так и не смог аж до декабря. Своей невесте он писал:
Наша свадьба точно бежит от меня; и эта чума с ее карантинами - не отвратительнейшая ли это насмешка, какую только могла придумать судьба? Мой ангел, ваша любовь - единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка ... Не лишайте меня этой любви и верьте, что в ней всё мое счастье. Позволяете ли вы обнять вас? Это не имеет никакого значения на расстоянии 500 верст и сквозь 5 карантинов. Карантины эти не выходят у меня из головы. Прощайте же, мой ангел.
Но скорое исполнение такого давнего желания, предчувствие семейного счастья освещают жизнь поэта в Болдине, знаменуют даже новое начало в его творчестве. «Повести Белкина» – первое сохранившееся прозаическое произведение Пушкина. Как трудно нам понять судьбу, на которую сетует в своем письме поэт – почти 200 тысяч человек умерло в России в тот год от холеры, и в то же время очаровательная нижегородская осень вдохновила счастливого в своей любви Пушкина на создание стольких бессмертных шедевров. О такой же сложности переменчивой судьбы мы читаем и на страницах «Метели».
В чем загадка «Повестей Белкина»?
В школе редко говорят о том, что «Повести Белкина» в целом – юмористическое произведение, и «Метель», несмотря на драматическую коллизию и даже смерть нескольких персонажей, не является исключением. А говорят об этом редко из-за сложной субъектной структуры «Повестей…».
Субъектная структура – это система говорящих лиц в произведении: кто, кому и о ком говорит. В самом простом случае это автор и персонажи. Но иногда автор дробится, рассыпается на множество субъектов, и у каждого из них – своя точка зрения на происходящие в произведении события. Так, в «Повестях Белкина» помимо собственно автора, Пушкина, есть издатель, Иван Петрович Белкин, добронравный, но в общем-то, заурядный и ничем не примечательный помещик. Он силится придать собранным им повестям нравоучительный характер. Часто это его усилие читатель и воспринимает в первую очередь, принимая за цель самого Пушкина. При этом Иван Петрович не сочиняет истории, а пересказывает своими словами сюжеты, услышанные от других. В частности, о событиях «Метели» ему поведала девица с инициалами К. И. Т., несомненно, как и главная героиня повести, увлеченная популярной в то время литературой. Пушкин в этой повести берет за основу и переосмысливает каноны сентиментального романа, которые в его время уже воспринимались как клише: отсюда и подбор героев, юных, неискушенных, пылких, но добродетельных, и препятствия на пути влюбленных в лице жестоких родителей, тайные встречи и переписка, личные секреты, и чувствительные объяснения.
Отсюда и явная ирония в словах автора:
Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и, следственно, была влюблена.
Это сближает её с другой пушкинской героиней, Татьяной Лариной: та тоже воспринимает мир через призму прочитанного в чувствительных книгах и тоже, взрослея, начинает понимать, что он устроен совсем иначе. Можно предположить, что отчасти эта и другие оценочные реплики продиктованы ироническим отношением самого Ивана Петровича Белкина, явно не одобряющего такой выбор книг для молодой девушки. В повествовании вообще происходит постоянное наложение друг на друга, совмещение точек зрения или героев, или рассказчицы, или издателя, при внимательном рассмотрении текста это очень заметно. Но развязка заставляет нас предположить наличие еще более властного, чем Белкин, субъекта рассказывания.
Жизнь, изображенная Пушкиным, оказывается куда сложнее, и судьба благоволит не тем, кто мог бы стать героем романа. Именно поэтому тайное венчание проходит совсем не так, как представляли себе Владимир и Маша. Драма о возвышенной любви, не понятой и не принятой закоснелым обществом, перерождается в фарс: Бурмин вступает в брак с незнакомкой, возможно, в состоянии алкогольного опьянения, воспринимая все происходящее как пикантное происшествие, которым можно будет поделиться с товарищами в полку. Но и тут история не заканчивается: казалось бы, пережившие катастрофу, наказанные и раскаявшиеся герои, встречаются случайно и снова затевают любовную игру. Марья Гавриловна, прекрасно зная, что она связана браком с неизвестным, поощряет ухаживания Бурмина, да и он не избегает ее общества. Какой же нравоучительный смысл, который мог бы удовлетворить Белкина, скрывается за счастливой развязкой «Метели»?
Да никакого. Некоторые исследователи полагают, что во всех «Повестях Белкина» торжествуют, одерживая победы на любовном фронте, герои-авантюристы, которые относятся к жизни легко, с юмором, возможно, даже с легкомыслием. В то время как серьезно-печальные персонажи, которые глубоко переживают все происходящее, в конце концов оказываются не у дел: это и Сильвио из «Выстрела», и станционный смотритель Самсон Вырин, и гробовщик Адриян Прохоров. Автор, конечно, симпатизирует им, но в то же время посмеивается – уж слишком явно они выбиваются из созданной им картины мира. Это часто остается незамеченным читателями, которые видят в повестях только морализаторство и сострадание к невинным жертвам насмешницы-судьбы.
На что ориентировался автор при создании?
Не только к жанру французского романа, полемизируя с ним, обращается в «Метели» Пушкин. Стоит обратить внимание и на эпиграф повести:
Кони мчатся по буграм,
Топчут снег глубокой...
Вот в сторонке божий храм
Виден одинокой.
. . . . . . .
Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Вещий стон гласит печаль!
Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
Воздымая гривы...
Это фрагмент из баллады Жуковского «Светлана», в то время широко известной. Образованный читатель не мог не принять во внимание эту отсылку, да еще и так ёмко описывающую ситуацию самой «Метели». Баллада – это гибридный стихотворный жанр. Главной чертой его сюжета является соприкосновение мира живых и мира мертвых. Точнее, из загробного мира в земной приходят гости и вступают в контакт с человеком, причем для последнего такой контакт неизбежно оборачивается катастрофой: гибелью, сумасшествием, потерей душевного покоя. Сначала по тому же пути идет и сюжет «Светланы»: в крещенский вечер девушки гадают на суженого. Одну из них, Светлану, невеселую из-за разлуки с женихом, подружки оставляют в комнате со свечой перед зеркалом – в отражении она должна увидеть своего нареченного. Она и видит: он возвращается к ней и зовет её с собой сейчас же венчаться. Снежной ночью едут они по полю, и вдруг кони, сани и жених исчезают, а девушка оказывается перед одинокой избушкой. Она входит внутрь и видит гроб: в гробу ее мертвый жених. Он встает, страшно скрежещет зубами… Но, конечно, всё это оказывается сном. Всё же Светлана смущена – не иначе как это дурное предзнаменование. И тут, нежданно-негаданно, во двор въезжают сани: это ее возлюбленный, живой, здоровый и так же крепко любящий возвратился к ней насовсем.
Получается, и эта баллада вовсе не баллада, а ироническая насмешка над каноном. Ужасы и страсти оказываются ложью, они исчезают при свете дня.
Улыбнись, моя краса,
На мою балладу;
В ней большие чудеса,
Очень мало складу.
(…)
Вот баллады толк моей:
«Лучший друг нам в жизни сей
Вера в провиденье.
Благ зиждителя закон:
Здесь несчастье — лживый сон;
Счастье — пробужденье.
Вот что пишет в финале Жуковский. Жизнь как таковая с ее основательностью, материальностью является здесь благом и противостоит ненадежному загробному миру традиционной баллады – «вера в провиденье» сама выведет на правильный путь, а непогоду лучше переждать.
Касательно эпиграфов к «Повестям Белкина» существует нерешенный вопрос: кто их подбирает – издатель Иван Петрович Белкин, для которого важны, собственно, переклички в сюжете, в настроении и в нравоучительном смысле произведений (ездить в ночи венчаться – неправильно, нужно сидеть дома и ждать свершения своей судьбы)? Или сам автор, берущий во внимание то, как обыгрываются и в балладе, и в повести устоявшиеся жанровые традиции?
Очевидно огромное количество пересечений в текстах «Светланы» и «Метели»: и сама личность главной героини, и ночная дорога, и церковь, и страшные сны, которые Маша видит перед побегом, и мертвый жених, который оказывается ненастоящим суженым, и, конечно, счастливая развязка. Но в «Метели» всё оказывается куда сложнее: побег, свадьба, гибель любимого у Марьи Гавриловны происходят не во сне, а наяву. Она не может просто отмахнуться от происшедшего, а должна пережить его. Образ метели, непогоды поэтому становится не просто олицетворением балладных злых сил, а образом самой жизни, как она есть, беспорядочной, хаотичной, бесцельной. От чего зависит, кому в ней горевать, а кому – радоваться? Мы можем разглядеть свой путь едва ли на несколько шагов вперед. И внутри нас начинается метель сомнений, смущения, негодования.
Вместо итога
Но в художественном произведении всегда есть высшая сила – это воля автора, который видит всю картину, всех героев в ней целиком. Стоит ли и нам довериться высшей силе, предоставив ей контролировать наши жизни, с авантюрной легкостью соглашаясь на каждое предложение, которое она делает? Не ловушка ли это? Вспомним, в каких обстоятельствах Пушкин писал это произведение. Сам он, несомненно, верил в бога, а также в хорошие и дурные предзнаменования. Но не стоит забывать, что опыт и мнение автора как человека, в произведении особым образом преломляются и видоизменяются. Может быть, автор-человек и хочет «что-то сказать» своим произведением, но читателю нет смысла задаваться вопросом об этом. Герои Пушкина, несмотря на нескольких рассказчиков этой истории, наблюдающих за ними, остаются внутренне свободны в своем выборе. Возможно, и нам стоит всегда оставлять у себя в душе пространство для свободного выбора, не обусловленного канонами, правилами, предписаниями, чужим мнением – и тогда жизнь сама предоставит нам возможность для реализации наших представлений о счастье? Как говорил сам Пушкин:
Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия провидения.
