Очень часто слышу, что чем старше человек становится, тем больше ему по душе чтение воспоминаний, мемуарной литературы. Одна из причин - не хочется вымысла, фантазий, настоящая жизнь реальных людей порой не уступает по накалу страстей, по неожиданным поворотам сюжета сочинённому. Сама я пока не замечаю у себя отказа от придуманного авторами, да и воспоминания мне всегда были любопытны, но сейчас точно чаще стали пробираться в мой круг чтения. Книга Тэффи, Надежды Александровны Лохвицкой, давно ждала своего часа. Я предвкушала долгие приятные вечера, но реальность оказалась иной.
Еле-еле удалось растянуть удовольствие на пару вечером: 400 страниц текста пронеслись со стремительной скоростью! Явных причин точно не меньше двух: 1) Тэффи - чудесная рассказчица, 2) мне очень интересен именно этот период истории в литературе. Единственные мемуары, которые я уже перечитывала не раз, - это "На берегах Невы" и "На берегах Сены" Ирины Одоевцевой. А у Тэффи почти о тех же и в то же время! И даже сама Одоевцева один раз мелькает.
Книга входит в серию "Личный век" от издательства "Иллюминатор", об одной книге этой серии я уже вам рассказывала:
Александра Бабушкина во вступительной статье отмечает:
И Тэффи всегда помнит, что человеком быть очень трудно. Особенно в тот страшный период. Тэффи пережила три революции и две великих войны, видела людей в самых ужасающих обстоятельствах беженского пути, знала предательство, но тем не менее сохранила и трезвую голову, и чуткое сердце, и умение посмеяться в безвыходной ситуации.
И смеётся в этой книге она чаще всего над собой, а о других, с кем сводила её судьба, пишет очень бережно, стремясь на первый план выдвинуть симпатичные, привлекательные черты. Наконец-то я смогла по-другому посмотреть на Дмитрия Мережковского и Зинаиду Гиппиус:
Первые две главы посвящены тому, как Тэффи стала писать и откуда у неё такой псевдоним, а затем два блока: "Моя летопись" и "Воспоминания".
Главы, посвящённые её современникам,("Моя летопись") разные по объёму: о ком-то много и долго, о ком-то сдержанно, кратко. Конечно, она и о недостатках пишет (ведь Надежда Александровна многое подмечала очень точно), но тактично, больше уделяя внимание тому, что ей в человеке или в его творчестве было интересно. У Тэффи остроумны и воспоминания.
В конце статьи желающие могут попробовать узнать тех, о ком Тэффи рассказывает, по небольшим цитатам. Кстати, все эти очерки создавались в разное время и первоначально публиковались по одному, только позже они были собраны вместе:
"Воспоминания" - рассказ о поворотном моменте в её биографии: Москва - Киев - Одесса - Новороссийск - Екатеринодар - пароход, потому что "сейчас вернуться в Петербург трудно, поезжайте пока за границу... К весне вернётесь на родину". И даже в этом рассказе Тэффи верна себе, хотя горькой иронии тут намного больше:
Уверенность, что буквально никто не собирается нас расстреливать, наполняла душу радостным удивлением и довольством. Дождик уютный, даже не очень мокрый... Право же на свете совсем недурно живётся.
А каков эпизод с мытьём палубы на пароходе!
Будет и страшно не только за свою жизнь, и больно от поступков знакомых. Абсолютная неопределённость и полная неразбериха, но столько надежды, радости даже от небольших просветов:
Издание без иллюстративного материала, только текст, есть примечания, чаще связанные с упоминанием Тэффи самых разных людей:
Я читала рассказы Тэффи, знала, что она активно печаталась в журналах, писала фельетоны, но о стихах, пьесах почти ничего и не знаю. Как раз в этих воспоминаниях больший акцент на её театральной деятельности. Мне кажется, что ничуть не меньше, чем о других, из этой книги можно узнать и о самой Надежде Александровне.
Под впечатлением от прочитанного даже оформила предзаказ на сборник фельетонов Тэффи!
Предлагаю и вам мысленно совершить путешествие на век назад, вспомнить всё, что знаете, и по характеристикам Тэффи угадать, о ком идёт речь!
Сразу даю подсказку: 6 цитат = 6 фотографий. Порядок произвольный, а ответы в галерее!
1)
В памяти останется небольшого роста худенький человек с необычайно вежливыми и любезными манерами, всегда ровный, приветливый, не раздражающийся. Весь какой-то "старинный".
2)
Сам ... производил очень приятное впечатление. В начале своей петербургской карьеры был он немножко провинциален, завивался барашком. Как все настоящие остряки, был всегда серьёзен. Говорил особенно, как-то скандируя слова, будто кого-то передразнивал. Вокруг него скоро образовалась целая свита. Все подделывались под его манеру говорить и все не переставая острили.
3)
.. никогда не позировал. Не носил байроновских воротников с открытой шеей и блузы без пояса, что любил иногда даже Александр Блок, который мог бы обойтись без этого кокетства. ... держал себя просто. Он не был красив, немножко косил, и это придавало его взгляду какую-то особую сторожкость дикой птицы. Он точно боялся, что сейчас кто-то его спугнёт. С ним можно было хорошо и просто разговаривать. Никогда не держал себя мэтром.
4)
Мы все ... любили. Он был занятный собеседник, неплохой товарищ и, в общем, славный малый. В советской России такие типы определяются выражением "глубоко свой парень".
Его исключительный, сочный, целиком русский талант заполнял каждое его слово, каждый жест. Ходил он по Парижу, словно Иванушка из сказки по царским палатам, с разинутым ртом, и ни Париж ему, ни он Парижу ни с какой стороны не подходили. Французскому языку до конца дней своих не выучился, разыскал с помощью художника Шухаева русскую баню и мятные пряники и так, целым, нетронутым монолитом, и отбыл на родину.
5)
Бесшабашный кутила, пьяный буян, но и во внешней жизни своей целиком не укладывался он в эту скверную рамку. Было в нём многое, о чём следует рассказать.
Он, конечно, не был добряком, как думают некоторые на основании его рассказов. Но в нём было благородство, в нём было доброжелательство. Он не хватал и не прятал от друзей каких-нибудь выгодных возможностей, как это, к сожалению, часто бывает. Он всегда с готовностью рекомендовал издателям товарищей по перу, говорил о них с переводчиками.
6)
... любил позу. Да это и понятно. Постоянно окружённый поклонением, он считал нужным держаться так, как по его мнению, должен держаться великий поэт. Он откидывал голову, хмурил брови. Но его выдавал его смех. Смех его был добродушный, детский и какой-то беззащитный. Этот детский смех его объяснял многие нелепые его поступки. Он, как ребёнок, отдавался настроению момента, мог забыть данное обещание, поступить необдуманно, отречься от истинного.
Проверяйте себя в галерее и делитесь, кого было угадать проще всего, а кто вызвал сложности!
В серии "Личный век" издательства "Иллюминатор" сейчас всего три книги, и все они мною прочитаны. Сельму Лагерлёф читала несколько лет назад. Очень интересно, что же там выйдет ещё!
