Первый раз больнее всего.
Так говорят. Хотя, признаться, я давно уже забыл, каково это было для меня в первый раз. С другой стороны, хоть бы даже и в тысячный, воскресать всегда неприятно.
Забавно. Раньше люди думали, что самое неприятное — это умирать. Причем рассуждали они об этом еще в те времена, когда и проверить это никто не мог. Странные, искрометные, стремительные времена, когда все были заперты на одном-единственном шарике.
Совсем не то, что теперь.
*****
Конечно же, инициатива отправиться в этот круиз принадлежала Эсмеральде. Не то, чтобы я совсем не интересовался диковинами нашей Галактики. Нет, я и сам был не прочь посмотреть на хрустальные радужные закаты Кристобаля-2 или на миграцию туманных левиафанов в верхних слоях газовых гигантов Большой Пятерки. Но сама идея этого круиза показалась мне… какой-то суматошной, что ли. Не вымученной, нет, ни в коем случае, и не легкомысленной. Ничего подобного.
Просто когда я задумывался о том, что на огромном лайнере кроме нас с Эсмеральдой будет еще множество людей, мне становилось как-то не по себе. На тот момент они мне были совершенно не нужны. «На кой черт мне сдалась вся эта толпа с ее радостями, горестями (хотя вряд ли кто-то бы стал так уж безнадежно горевать в самом дорогом и экзотическом круизе Галактики), когда рядом со мной Эсмеральда?» — думал я.
Естественно, мне и в голову не пришло скрывать эти мысли от Эсмеральды. Я выложил все это ей сразу же, как только она впервые предложила отправиться в круиз. Мы тогда снимали номер в одном из мегаполисов мира-кольца Веселой Змеи, и от моей реакции прозрачные оконные мембраны живого дома, в котором мы обитали, дернулись и помутнели. Они были очень чувствительны к эмоциям, а я в своем отказе прибег к довольно резким выражениям.
— Ну что ты, милый, — сказала тогда Эсмеральда, улыбаясь одними уголками рта, но так ослепительно, как умела только она. Протянув руку к окну, она погладила мембрану. Окно тут же задрожало, расслабилось и снова восстановило прозрачность, так что комнату залил нежный бежевый свет. В вечернем свете дендролимфа, струившаяся в тоненьких сосудах мембраны, отсвечивала золотом. — Нам будет вовсе не обязательно обращать внимание на всех этих людей. Мы ведь можем совсем не выходить из каюты между остановками лайнера. А на остановках можно брать индивидуальные туры. — Она присела на краешек кровати, глядя мне в глаза. — Представь: только ты, я и красота. И больше никого вокруг.
Сейчас даже не верится, но даже тогда я согласился не сразу. Наверное, мне не позволила накопленная за всю жизнь гордость. Или глупость, что будет точнее. Но я все-таки сказал, что обдумаю, хотя где-то в глубине души уже понимал, что отказаться просто не смогу. Да и что я мог предложить взамен? Самым ярким переживанием в моей биографии стали знакомство и отношения с Эсмеральдой, и на их фоне я просто не мог думать ни о чем другом.
Впервые мы встретились на Ахеронe, а это, как вы понимаете, не самое удачное место для завязывания романтических отношений. Я отправлялся в отпуск после очень долгой и тяжелой командировки на одну планету, жители который последние несколько десятков лет посвящали все свои усилия старательному взаимному уничтожению. Отдел Внешних Связей Федерации (хотел бы я посмотреть в глаза тому идиоту, который так назвал разведывательную службу) решил, что хоть планета в Федерацию и не входит, терпеть такое безобразие у себя под боком нам не к лицу. Расхлебывать эти благие намерения, как всегда, пришлось обычным оперативникам вроде меня. Ну хорошо, может быть не таким уж обычным, а очень хорошим оперативникам, однако в результате я через несколько лет выматывающей работы все равно оказался на Ахероне.
Конечно, у меня было преимущество по сравнению, наверное, с восемьюдесятью процентами из тех, кто там очутился. Опыт — практически всегда преимущество, о чем бы речь не шла, и уж поверьте, я за карьеру этого опыта накопил предостаточно. Обычно среди потока возвращающихся я легко отыскивал таких же как я, и мы составляли друг другу компанию в очереди к порталам. Прежде всего — по выражению лица и особенно глаз. У того, кто не раз побывал на Ахероне, есть во взгляде нечто… Нечто, чего не увидишь ни у первоходов, ни у, тем более, исходников. Но на этот раз я не нашел никого.
То есть, нет, не так. Я нашел Эсмеральду, и после этого любые поиски утратили для меня всякий смысл.
Она светилась среди толпы, словно… Словно солнце среди тусклых свечек. И когда лучи этого солнца коснулись меня, меня потянуло к ней с совершенно непреодолимой силой.
С того момента мы не разлучались ни на день.
И конечно же, на следующее утро после того легкого спора в живом доме, я сказал, что круиз будет превосходной идеей.
Я никогда не спрашивал Эсмеральду о жизни до Ахерона. Конечно, подобные расспросы везде считаются дурным тоном, но вежливость, как говорится дело хоть и социально одобряемое, но все же добровольное. А уж мне-то, при моей профессии и вовсе, казалось бы, не пристало заботиться о том, что окружающие подумают о моих манерах. Обычно я и не заботился. Но встреча с Эсмеральдой изменила и это.
Всем оперативникам Внешних Связей после полевой работы, закончившейся Ахероном, полагается автоматический оплачиваемый полугодовой отдых, и традиция эта соблюдается Внешними Связями свято. Сколько опыта не набирайся, но прохождение через Ахерон все равно оставляет печать на твоей душе, а когда у тебя там от печатей уже и свободного места не найти, то тебе тем более надо немного развеяться. Коллеги мои проводили этот отдых по-разному. Кто-то кутил в лучших игорных домах и курортах Галактики, кто-то, наоборот уединялся в какой-нибудь глуши, в хижине, выстроенной на планете с населением в сто человек. В общем, у каждого был свой способ восстановить душевные силы.
Я был оригиналом. Я учился.
Конечно, за полгода бакалавром не станешь, но в любом хорошем университете можно за определенную сумму стать вольнослушателем и послушать курс-другой лекций об особенностях экономической системы восьми клон-планет Сенгойи или о социальном устройстве волновиков, живущих в мигрирующих пылегазовых туманностях. В физику, ультра-математику и другие точные науки я не лез: слишком мало времени для того, чтобы освоить хотя бы начала, необходимые для того, чтобы приблизиться к пониманию основ. Мне хватало и биологии и социальных наук.
Но на этот раз все изменилось. Уже спустя несколько дней после нашего отбытия с Ахерона я понял, что мне больше не нужно погружаться в атмосферу почтенных учебных заведений, в которой величественное спокойствие древних аудиторий удивительным образом сочеталась с неукротимой энергией юных студентов. Я подпитывался и тем и другим, включая даже косые взгляды тех, кто распознал во мне человека, вернувшегося с Ахерона.
Чтобы снова почувствовать себя живым, сгодится что угодно.
С Эсмеральдой все было иначе. Она не только не нуждалась в восстановлении, напротив, она сама излучало то самое, сокровенное, что отбирал (и порой безвозвратно) Ахерон. В самый первый день, когда мы только-только вышли из портала на планете Нео-Иоаннитов-агностиков, которые обслуживали большинство перевалочных пунктов для возвращавшихся с Ахерона, Эсмеральда взяла меня за обе руки и повернулась ко мне. Я попытался было отвести взгляд, но не смог.
— Что-то не так? — спросила она, глядя в мои глаза, которые (я точно это знал) были сейчас не слишком выразительнее холодных стекляшек. — Гейб, что случилось? Почему ты такой… Такой не такой? Разве ты не рад, что вернулся?
Радоваться тому, что снова оказался на Ахероне? У меня в голове это не укладывалось. Будь это кто другой, я посчитал бы это очень неумной попыткой пошутить. Но это была Эсмеральда.
Что я мог ей ответить? Ничего.
Я просто тупо стоял и молчал, глядя в еe озабоченные и вместе с тем такие лучистые глаза и пытался найти то загадочное место в моем разуме, где полагалось рождаться мыслям. Стоял, пока взгляд Эсмеральды не проник в самую глубину моей души (в которую я не никогда не верил, и не верю по сей день).
Не знаю, как это описать, но я просто вдруг ощутил, что мне больше не нужен мой обязательный побег в очередное хранилище человеческой мудрости, чтобы зачерпнуть хотя бы чайную ложечку смысла жизни.
Эсмеральда заменила мне все.
Обычно исходники стараются держаться поодаль от тех, кто вернулся с Ахерона. Мы напоминаем им о главной черте Вселенной, той, от которой никуда не деться ни человеческому существу, ни звезде, ни галактике, ни одинокому фотону, мчащемуся сквозь межгалактический войд.
Мы напоминаем им о неизбежности.
Иногда я пытаюсь представить, что чувствовали и как ощущали мир вокруг себя те, кто жил до того, как Ахерон навсегда вошел в наше бытие. Были ли они все такими, как Эсмеральда? Или они все-таки ощущали это ледяное дыхание неизбежности, но небрежно отмахивались от него, потому что перед ними не маячили миллионы ходячих напоминаний?
Первый месяц, проведенный с Эсмеральдой, почти не запечатлелся в моей памяти. Моего жалованья и премии за успешно выполненное задание (ту планету в итоге таки удалось замирить и ввести в Федерацию Ахерона) было более чем достаточно для безбедной жизни на двоих. Не знаю, были ли у Эсмеральды какие-то свои сбережения. Мы никогда это не обсуждали, да меня это и не интересовало. Хотелось бы сказать, что я не позволил бы потратить ей ни гроша, но на самом деле это неправда. Я бы позволил ей все что угодно.
Мы жили на одном из миров Внутреннего Круга, но не в стандартной гостинице для возвращающихся. Эсмеральда нашла нам чудесную небольшую квартирку на окраине большого города, одной из тех окраин, где обитали коренные жители. Наша хозяйка (увы, имени её я не запомнил, поскольку в те дни для меня существовало только одно имя: Эсмеральда) была милейшей женщиной. Уж не знаю, что тут сыграло роль — ее выдержка, природная жизнерадостность или просто привычка (все-таки она работала администратором в огромном гостиничном комплексе для возвращающихся), но в ее взгляде я не чувствовал той привычной отчужденности и попыток моментально возвести барьер, отгородиться. Причем это касалось не только Эсмеральды (я до сих пор не могу представить себе человека, кто мог бы захотеть отгородиться от нее), но и меня.
Хозяйка квартиры была заметно старше Эсмеральды. Но даже несмотря на эту разницу между ними, они неизменно находили какие-то свои общие женские темы для разговора, которые я не очень понимал. Впрочем, я и не стремился вникать. Я просто сидел в углу и умиротворенно слушал, как журчит их беседа, мягко струясь по поверхности моего сознания, словно чистый прохладный родник. А потом наступала ночь, волшебная, безумная, загадочная, целительная ночь, когда мы с Эсмеральдой оставались вдвоем в уютной маленькой спальне.
Когда пришло время двигаться дальше (мы ничего не планировали, просто поняли, что пора), мы распрощались с нашей хозяйкой и на гиротакси отправились к ближайшему порталу. Мы не обещали вернуться. И она, и мы знали, что даже если это и произойдет, это будем уже не совсем мы. Или совсем не мы.
Отправиться на Веселую Змею было моей идеей. Мне казалось, что после тишины и спокойствия нам будет полезно окунуться во что-то яркое и неистовое, бурлящее жизнью и энергией. Эсмеральда призналась, что никогда не бывала на мире-кольце, но всегда мечтала взглянуть на него хотя бы краешком глаза. Это было, пожалуй, самое ее большое откровение о прошлом до Ахерона. Естественно, я немедленно заказал билеты туда.
На Веселую Змею нельзя попасть через систему порталов. Вроде бы мир-кольцо располагается в зоне какой-то пространственной аномалии, не позволяющей обеспечить надежную работу сети мгновенного перемещения. А может, они просто решили добавить необходимость добираться к ним на лайнере в качестве дополнительной экзотической черты. Если так, то они своего добились. Думаю, именно в минуты нашего прибытия на Веселую Змею Эсмеральде впервые пришла в голову мысль о круизе.
Роковая мысль, которая в итоге изменила все. Но это случилось позже.
Прыжковые корабли обычно выходили из подпространства в нескольких астрономических единицах от мира-кольца, и вся Веселая Змея мгновенно представала перед пассажирами, толпившимися перед панорамными иллюминаторами. Огромная сияющая драгоценность, гигантское обручальное кольцо, надетое на местное солнце. Зрелище впечатляло даже меня, хотя я видел его далеко не в первый раз. Эсмеральда же была просто очарована.
Я до сих подозреваю, что она всю или почти всю свою жизнь до Ахерона провела на какой-нибудь провинциальной спокойно планете, где люди живут беззаботно и мирно, довольствуясь простыми радостями повседневности и редко выбираясь за пределы привычной обстановки. Впрочем, откуда мне знать наверняка? А теперь уже поздно…
На Веселой Звезде я начал немного приходить в себя. Не то чтобы у меня развеялась столь несвойственная мне эйфория первого месяца знакомства с Эсмеральдой. Скорее просто мое рациональное мышление научилось наконец пробиваться и всплывать на поверхность сознания сквозь океан безграничного счастья. Веселая Змея — очень космополитичное место. Там можно встретить кого угодно: исходников, вернувшихся, внешников из миров, не входящих в Федерацию Ахерона, даже негуманоидов из Запределья. Никому там не достается особого внимания и даже те, кто изначально не был готов к подобному калейдоскопу, быстро привыкают не обращать внимания на самые удивительные компании.
Я бывал там не раз, но прежде меня не слишком привлекала показная праздность этого места. Тем более, что я все равно безошибочно видел в толпе таких же как я. Тех, кто прошел через Ахерон не один десяток раз. И каждый раз такая встреча действовала на меня как погружение в ледяную воду реальности. Беззаботная атмосфера Веселой Змеи сразу же начинала мне казаться лишь радужной оболочкой мыльного пузыря, ниже которой под большим слоем звонкой пустоты лежит безжизненный серый бетон.
И лишь попав на мир-кольцо с Эсмеральдой я смог наконец хотя бы отчасти понять тех, кто живет на этой радужной оболочке.
Теперь я думаю, что, может быть именно поэтому я и засомневался поначалу, когда Эсмеральда заявила, что хочет отправиться в трансгалактический круиз. Впервые за много циклов я наконец смог почувствовать привязанность к какому-то месту, ощутить вкус давно забытого наслаждения существованием, и что-то во мне яростно сопротивлялось, когда оказалось, что это место надо покинуть.
Но когда я попытался было еще раз возразить, после того выторогованного мною «времени на размышления», я впервые увидел у нее в глазах отблеск странного выражения. Такого, какого я до тех пор никогда не видел на ее лице. И это выражение, эта мимолетная темная искра напугала меня настолько, что я моментально сдался.
Через неделю мы уже были на борту круизного лайнера.
Не стану описывать все места, которые мы успели посетить. Вы и без моего неуклюжего рассказа можете отлично их изучить — возьмите рекламный буклет любой круизной компании, или посмотрите один из стереофильмов, которые эти компании бесплатно показывают по своим каналам. Вы получите настолько полное представление о чудесах и красотах Галактики, насколько это только возможно без личного посещения. Тем более, что сейчас они все больше сливаются у меня в памяти в сплошную бессмысленную цветастую карусель.
Все, кроме двух. Эти не сотрутся у меня из памяти никогда.
Через две недели наш лайнер сделал остановку в системе Забытых Храмов. Не самая известная достопримечательность, согласен, но она все равно лежала практически на маршруте лайнера, так почему бы и не заглянуть?
Честно говоря, мне не слишком хотелось тратить время на эту систему. Дело в том, что однажды я тут уже бывал. Увы, по работе. Которая, как обычно, закончилась Ахероном.
Конечно, все Храмы (точнее, целые огромные орбитальные города, построенные некогда разными религиозными орагнизациями) с тех пор были тщательно проверены, и проверки эти проходили теперь регулярно. Порталов в этой системе тоже не было (зачем они там, где никто не живет), и агентов Внешних Связей, как и меня когда-то, забрасывали в систему на правительственных курьерских кораблях.
Но тогда, много лет назад (я даже не мог сказать, сколько именно. Частое общение с Ахероном постепенно стирает ощущение у времени) все здесь было далеко не так чинно и благородно. Тогда здесь обосновалась одна секта, которая считала Ахерон порождением зла и искала способ избежать общения с ним после… После того, что неизбежно произойдет с каждым из нас.
Способ они искали, само собой, на практике. Пока они проводили эксперименты друг на друге, им удавалось держать все в тайне, но со временем они стали отчаиваться. Их приверженцы перестали возвращаться после Ахерона, и тогда оставшиеся начали похищать людей и экпериментировать на них. Естественно, вскоре все это стало известно Внешним Связям, и в Забытые Храмы отправилась группа оперативников… Меня и моих коллег.
Естественно, Эсмеральда уговорила меня и на этот раз. Единственное, что мне удалось сделать, это забронировать тур не по главным станциям, а на Храм Всеспасения, относительно небольшую станцию на близкосолнечной орбите, которая пустовала уже почти тысячу лет и была не слишком комфортабельной. Я посчитал это сочетание достаточно безопасным.
понять При чем тут безопасность, милый? — спросила меня Эсмеральда. понять Мне казалось, Федерация — одно из самых безопасных мест во Вселенной… Уж точно в Галактике. Меня интересует совсем не это.
— А что же? — спросил я. Впрочем, я вовсе не был удивлен.
Эсмеральда задумчиво посмотрела на местное солнце, звезду класса G2. Приглушенную надежными светофильтрами, конечно. Храм Всеспасения должен был быть где-то там, на фоне этого косматого шара, но маленькая точка орбитальной станции совершенно терялась на фоне моря огня.
— Это же очень древний храм, верно? — сказала она неожиданно серьезно. Настолько, что меня снова кольнула иголочка беспокойства. — Древнее самой Федерации. — Она дождалась моего кивка и продолжила: — Я очень хочу посмотреть… Почувствовать как жили люди тогда. Каково это было. Нам теперь уже не понять… но я хочу попробовать. — Я почти боялся встретить ее взгляд, но когда мы все-таки встретились глазами, это была Эсмеральда. Моя родная, прекрасная и солнечная Эсмеральда. На все девяносто девять с половиной процентов.
Подумаешь, какие-то полпроцента, подумал тогда я.
Видимо, не подумал.
В итоге мне и самому понравилось на станции. Естественно, турфирма позаботилась о том, чтобы храм выглядел прилично. Пыль прибрали, металлические поверхности немного почистили — не слишком, чтобы они не сияли как новенькие, но я-то знал куда смотреть и что замечать. Древние алтари, суровые и аскетичные лица забытых святых и богов, причудливые письмена, украшавшие стены и образа. Никто из нас не знал этого языка, но от букв веяло строгой торжественностью. Мы не стали слушать гида, а просто побродили немного сами по коридорам и залам храма, проникаясь атмосферой станции. Я все время посматривал на Эсмеральду и видел, что она полностью захвачена зрелищем. Я был рад, и в то же время немного встревожен тем, что ее так увлек этот саркофаг давно сгинувших убеждений и идей.
Тем не менее, три часа пролетели почти незаметно. Сидя в шаттле, мы потягивали прекрасное вино из облачных садов Саадху-4 и вполголоса обсуждали увиденное, когда Эсмеральда вдруг умолкла и, и отвернувшись, тихо произнесла:
— Гейб, тебе не кажется, что мы воры?
Признаюсь, я растерялся.
— Ээээ? — не самый умный ответ, но ничего другого я из себя выдавить не смог.
— Воры, — терпеливо произнесла Эсмеральда. — Мы украли у этих людей все. Да, их религия была смешной и нелепой (кто вообще может верить в каких-то богов, освоив Галактику?), но… Они никого не обманывали. Они точно знали, в каком месте они находятся. А мы? Мне кажется, мы давно уже потеряли это знание.
Я промычал в ответ что-то невразумительное о философском значении древних религий и о их важном месте в культуре Федерации, но Эсмеральда только молча покачала головой. На ее губах играла странная улыбка, которая пронзила меня насквозь и осталась в том месте моей души, о котором я до сих пор даже не подозревал.
Я еще не знал, что вскоре все изменится.
Или не хотел знать?
На Геенну мы прибыли примерно на сороковые сутки круиза. Огромная планета с удивительно низкой для своих размеров силой тяжести, расположенная так близко от солнца, что на ее поверхности вечно сменяют друг друга испепеляющий жар и космический холод. И только вдоль вечно движущейся линии терминатора существует совершенно удивительная, необычная мигрирующая биосфера. Скажете, такого не может быть? Не бывает настолько большой и настолько медленно вращающейся планеты, чтобы на ней смогла возникнуть подобная система? Наверное, вы правы.
Но на Геенну мы все-таки высадились.
Как обычно, турфирма предоставляла несколько вариантов по осмотру. Можно было присоединиться к общей экскурсии с опытными гидами, которые рассказывали об уникальной биосфере планеты, о причудах эволюции, о… Естественно, мы выбрали другой вариант.
В одиночку на Геенну туристов не отпускали, но можно было взять небольшой шаттл на двоих. Он был максимально автоматизирован, так что справиться с ним мог бы и ребенок.
В шаттле была просторная кабина, отличный бар с большим выборов самых разных напитков и стимуляторов, в общем было все, чтобы насладиться пикником на двоих на одной из самых уникальных планет Галактики.
Мы прекрасно провели два часа, любуясь совершенно невероятным по красоте заревом восхода. До линии терминатора было еще далеко, но солнце Геенны уже давало о себе знать, окрашивая небо в самые пронзительные оттенки алого и оранжевого. Последние гигантские ползуны, шарообразные двигающиеся растения, прокатились мимо нас минут двадцать назад. Основная часть растений и животных постоянно перемещалась, чтобы оставаться в зоне терминатора, но кое-что оставалось. Растения, уже давшие семена, унесенные ветром, либо съевшими их животными и насекомыми; старые особи некоторых видов животных, уже давшие потомство.
— Удивительно, — сказала Эсмеральда, разглядывая обреченный пейзаж. — Все это умрет, сгорит буквально через несколько часов. Навсегда. Рассыпется в прах, из которого не будет возврата. Даже через Ахерон, никак. Так страшно… И так завораживающе.
— Вообще-то так везде, — заметил я. — Не забывай, на Ахерон возвращаются только разумные.
Эсмеральда качнула головой.
— Я знаю, — сказала она. — Но здесь это так… Так очевидно. Так честно.
С того визита в древний мертвый храм она уже не раз возвращалась к этой теме, от чего я тревожился все больше. Я боялся узнать, к чему она клонит, но еще больше боялся предложить ей прервать круиз… Тем более, что мне было нечего предложить ей взамен.
— Не надо так хмуриться, милый, — сказала она, увидев мое лицо и легонько поцеловала в губы. — Тебе совершенно не идет это выражение, Гейбриэл. Оно такое… профессиональное. Я не хочу, чтобы со мной ты чувствовал себя профессионалом. Ты знаешь, что сегодня у нас важная дата?
Наверное, я выглядел очень глупо, судорожно соображая, что она имеет в виду. Мы ведь были знакомы каких-то три месяца.
Эсмеральда подошла к бару и налила в два хрустальных бокала легкий тоник из солнечных семян Агарты-2.
— У нас сегодня очень важная дата, — сказала она, протягивая мне один бокал. — Сегодня исполнилось девяносто семь дней с нашей первой встречи. И я очень тебе благодарна за каждую секунду этих проведенных вместе дней. Я так счастлива, что мы повстречались!
Мы чокнулись и выпили.
Это было настолько в стиле Эсмеральды, что я ничегошеньки не заподозрил.
Простить себе не могу, что я оказался таким болваном.
*****
Чтобы скрутить меня на борту круизного лайнера, понадобилось шесть человек и тройная доза сверхмощного транквилизатора. Потом, когда я уже перестал непрерывно кричать и биться в силовых захватах на койке в медотсеке, начальник службы безопасности показал мне снимки разгрома, который я учинил, прорываясь к ангару шаттлов.
— Задали вы нам работенку, — сказал он с плохо скрываемым восхищением в голосе. Так рыбак может восхищаться долго сопротивлявшейся выловленной сильной рыбиной.
Я промолчал. Не хотел его радовать глупыми комментариями, тем более, что у меня их и не было.
У меня вообще больше ничего не было.
Осознание пришло ко мне не сразу. Я пришел в себя уже на борту лайнера. Стюарды вытащили меня, спящего мертвым сном, из шаттла и отнесли в каюту. Когда я проснулся у себя (у нас!) в каюте, и не обнаружил рядом Эсмеральду, то подумал сначала, что она просто пошла прогуляться, чтобы дать мне спокойно поспать. Я даже не сразу сообразил, что засыпал-то еще на Геенне, и что я абсолютно не помню этого момента.
Больше всех не повезло тому сотруднику турфирмы, который пришел сообщить мне, что Эсмеральда решила остаться на Геенне. Начальник службы охраны сказал, что парню придется как минимум месяц провести в регенерационной капсуле. Несколько переломов, сотрясение мозга… Я обещал извиниться. Может быть.
Конечно, с моей стороны все это было зря. Она все очень точно рассчитала. К тому времени, когда шаттл вернулся в автоматическом режиме на лайнер, линия терминатора уже полчаса как пересекла то место, где она ее дожидалась. Поэтому никакого смысла в моих попытках угнать шаттл и вернуться за ней на Геенну не было.
Не вся команда лайнера состояла из возвратившихся (я это видел по глазам), но все они явно недоумевали, с чего я так взбеленился. Кто-то (кажется, это был пассажирский помощник капитана, очевидно самый опытный в плане общения с трудными клиентами) даже пришел ко мне с разъяснением, что завершение очередного цикла на Геенне — довольно распространенная практика, и что турфирма, хотя и не приветствует такой выбор клиентов, но полностью его уважает. Он лично проследит, чтобы все документы были оформлены надлежащим образом, так что мне совершенно не о чем…
В этот момент он наконец встретился со мной глазами. Поперхнувшись, он с трудом просипел какое-то неразборчивое извинение и пробкой выскочил из медотсека.
Я мысленно пообещал сам себе не искать его, когда меня наконец освободят. В конце концов, он был не виноват.
Точнее, он был виноват не больше, чем все мы.
Уже позже я обнаружил, что Эсмеральда оставила мне записку. Всего одно слово.
«Воры».
Я застрелился спустя всего полчаса после того, как подал заявление об увольнении из Внешних Связей.
*****
Первый раз больнее всего.
Так говорят.
Но со временем любая боль притупляется. Это свойственно мертвецам. Немногочисленное меньшинство живых, тех кто еще не посещал Ахерон (мы зовем их «исходниками») не очень-то склонно нам верить, но на самом деле это правда. Человечество вышло на межзвездные просторы еще до эры Ахерона, но лишь мертвецы сумели по-настоящему освоить галактику.
И даже у нас ушло на это не одно столетие. Слишком долгий срок, чтобы сохранить память о той цене, которую нам пришлось заплатить.
Огромная бескрайняя черно-зеркальная поверхность Ахерона равнодушно смотрела на меня чудовищным глазом жестокого божества, имя которому вечность. Не знаю, сколько дней я провел здесь, на берегу. Возвращаясь в привычный мир, мы старательно создаем видимость привычной жизни. Считается, что это делается, чтобы поддерживать цивилизацию и не беспокоить исходников (хотя они отлично все знают и понимают).
Но на самом деле мы мертвы. Нам не нужна ни еда, ни сон, ни прочее. Все это — лишь тщательно вырабатываемые после каждого возвращения привычки. Для этого и существуют гостиничные миры Внутреннего Круга.
И делаем мы это только ради себя.
Ради того, чтобы как-то заполнить пустоту, в которую превратились.
День за днем, час за часом, минута за минутой я сижу на небольшом холме у берегов Ахерона и смотрю, как из черного безмолвного океана непрерывно подымаются и выходят на берег человеческие фигуры, стряхивая с себя брызги небытия.
Есть три места, куда мертвецам заказан путь. До этих мест нельзя добраться сетью порталов или межзвездным кораблем, потому что когда-то они были у нас внутри, но мы давно забыли к ним дорогу. Эти места когда-то назывались надежда, любовь и мечта.
Ахерон украл у нас эти места, заменил их пустотой.
Или мы сами украли их у себя, пойдя на сделку с Ахероном, и потом свалили вину на него.
Воры.
Безмолвные равнодушные шеренги проходят мимо меня к порталам, глядя перед собой пустыми взглядами. Я пристально всматриваюсь в них, хотя и знаю, что это глупо.
Конечно, всегда есть шанс, что Ахерон вернет человека с задержкой. Такое случается. Даже со мной это бывало.
Я до сих пор так и не понял, кем или чем была Эсмеральда. Но каким-то глубинным чувством мертвеца, тем немногим, что еще у нас осталось, я знаю, что повторения не будет, и что мое нелепое паломничество здесь, на берегу Ахерона, совершенно бессмысленно.
Я знаю, что даже если я встречу ее здесь, то это будет уже не она и я ее не встречу.
Потому что мы нарушили главное правило.
Мы посетили три места, которые мертвецам посещать нельзя.
И наказанием будет невозможность туда вернуться.
