Глава 96
Антон
Какая же это страшно трудная задача – взять ножницы и бритву и состричь свою рыжую шевелюру, которой так гордишься! Мама в детстве недаром называла сына «Моё солнышко», а в школе дразнили словами из мультика «Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!» И вот теперь придётся с такой красотой расстаться.
Ладно бы просто состричь, отрастут заново. Только впереди сложная операция, потом химиотерапия. Далеко не факт, что когда-нибудь снова удастся увидеть рыжую копну немного вьющихся волос в своём отражении в зеркале. Эх, как жаль! Но ничего не поделаешь. С трудом сдерживая слёзы, Антон принялся кромсать волосы.
В бесплодных попытках прошло несколько минут. Плюнул, взял электробритву.
– Нейрохирург Антон Милосердов! Сделай это! Давай! – приложил прибор к голове. Вздохнул несколько раз глубоко, нажал на кнопку. Потом осталось лишь смотреть, как железяка бродит по голове, срезая под самый корень огненные волосы, оставляя на их месте невыразительные пеньки.
Вскоре от рыжего ординатора ничего не осталось. Только грустный парень с лысой головой.
***
Полина
Сидя в своей комнате, тщательно изучаю документ, который мне принёс Алёша. Читаю: «Реанимация проводилась в течение 30 минут, но спасти пациентку не удалось». Это наводит на определённые мысли. Поэтому утром следующего дня сразу иду в кабинет Вениамина Новосельцева.
– Да? Добро пожаловать, – приветствует он меня. – Вы принесли отчёт анестезиолога?
– Да.
Коллега принимает документ.
– Я его расшифрую. Слушайте. Во время операции около 12.15 была повреждена нижняя полая вена. Брюшную полость скрыли в 12.30. Около 12.50 произошла остановка сердца. В 13 часов 20 минут пациентка умерла на операционном столе. Сильное кровотечение привело к остановке сердца, поэтому она умерла в середине операции.
– Я могу прочесть это и сама, – говорю ему печально.
– Тогда я скажу вам то, чего вы не знаете. Проведение лапароскопии при раке желудка – это экспериментальный выбор оперирующего хирурга. 13 лет назад лапароскопия не была чем-то обыденным. Она была в новинку.
– Я не знала, что проводили лапароскопию, – признаюсь.
– Немного странно то, что он не вскрыл её сразу после того, как порвалась нижняя полая вена, несмотря на сильное кровотечение.
– Это было решение хирурга?
– Не уверен, – вздыхает Вениамин. – Спросите у него лично.
Поджимаю губы. Если бы это было так легко, давно бы спросила. Только Виктор Кириллович ничего не скажет. Пробовала уже.
– Касательно этой записи, я думаю, что оперирующий хирург по ошибке задел крупную вену, и это вызвало сильное кровотечение. Если бы он быстрее принял верное решение и сразу начал вскрытие, этой ситуации могло бы и не быть, – добавляет Вениамин.
– Значит, оперирующий хирург принял неправильное решение. Абсолютно точно.
Коллега кивает. Смотрю на него и думаю: «Хорошо, что в записях нет имени и фамилии хирурга. Вениамин стал бы так говорить, если бы знал, что тогда мою бабушку оперировал его родственник? Вряд ли. Такая у них порода, у этих Новосельцевых».
Что ж, теперь у меня появилось ещё одно неоспоримое доказательство того, насколько «профессиональный» человек руководит нашей больницей. Сразу после этого, полная решимости, направляюсь в кабинет главврача. Но встречаю его в вестибюле. Он заходит в сопровождении своего помощника.
– Разве вас не должны были отстранить? – удивляется Новосельцев.
– Вы правы.
– Но вы всё ещё здесь. Вы очень преданный доктор.
– Сегодня я пришла сюда для того, чтобы разобраться с тем заданием, которое вы мне дали. Вы меня не помните? Я внучка Серафимы Сергеевны Озеровой. Вы её оперировали 13 лет назад.
Виктор Кириллович смотрит на меня с ухмылочкой.
– Давайте зайдём, – предлагает, и я соглашаюсь. Поднимаемся вместе на административный этаж.
– Я ждал, что вы придёте, – говорит Новосельцев, когда вольготно усаживается в своём кабинете.
– Вы знали, кто я?
– Ты всем говоришь, кто ты такая. Разве странно надеяться, что я не буду знать, кто ты? Мы ещё и по телефону разговаривали.
– Значит, вы лишь притворялись, что не помните меня.
– Зачем мне кричать об этом на каждом шагу? Не стоило приходить. Если ты реалистка.
– Не стоит говорить со мной в таком тоне. Мы с вами не в таких отношениях. Обращайтесь ко мне уважительно, – говорю Виктору Кирилловичу строгим тоном. – Создаётся впечатление, что мы близки, и мне это не нравится. 13 лет назад вы мне сказали, что согласитесь на наказание, если я докажу, что вы сделали не всё, что было в ваших силах.
– И что? Что вы там накопали на меня? – спрашивает главврач насмешливо. Вижу: он полон уверенности в собственных силах.
– Это доказательство, – кладу перед ним записи.
– Как это может доказывать то, что я не сделал всё возможное?
– Вы рассказали моей бабушке о лапароскопии? Вы просто сказали, что сделаете разрез. Нам ничего не сказали о новом методе операции.
– Но лапароскопическая операция – отличный выбор для пациента, потому что не нужно делать большой разрез. Тогда это был наилучший вариант.
– Но операцию не покрывала страховка. Вы не сделали этого ради денег?
– Продолжишь в том же духе, наша беседа плохо закончится, – насмехаясь, угрожает Новосельцев.
– Как можно было допустить смерть на операционном столе? Вы точно допустили ошибку.
– Допустить оплошность – это не значит не выложиться по полной. Можно приложить максимум усилий, но всё равно сделать ошибку.
– Так вы говорите, что сделали всё возможное? – спрашиваю его, глядя в упор в насмешливые глаза.
– А почему, ты думаешь, я ничего не сделал с тобой до сих пор?
– Может быть, потому что не видели во мне угрозу? Срок давности уже истёк. И вы не пострадаете, даже если правда всплывёт.
– Всё-то ты знаешь, – усмехается Виктор Кириллович. – Хирурги иногда ошибаются. Ты стала нейрохирургом, поэтому должна совершенствоваться. Как можно до сих пор витать в облаках, как школьница? Хоть я и знал, кто ты, я тебя не мучил. Я даже давал тебе авансы.
– Хотите сказать, что вообще не сделали ничего плохого?
– Я допустил ошибку. Но я старался. Поэтому меня не стоит наказывать. Но я извиняюсь. Мне не следовало допускать ошибки. Теперь я ничего тебе не должен?
Вижу: ни черта он не раскаивается!
– Думайте, как хотите.
– Я допустил ошибку, я должен был извиниться. Доктор Озерова, вы ведь с доктором Макаровым встречаетесь. Выгодная партия. Концентрируйся на положительных моментах. Жизнь коротка.
– Как я была наивна. Я вас недооценила. Вы просто нечто. Я думала, что мне будет достаточно одних извинений. Но ваши слова ещё больше меня расстроили. Я надеялась на ваше искреннее раскаяние по отношению к жертве вашей ошибки. Как же я заблуждалась!
– Спроси Алексея Петровича. Он же совсем как я. Каждый, кто так живёт, поступает, как я.
Забираю документы.
– Я ухожу.
– Больше не возвращайся к этой теме. Будет лучше, если ты вообще забудешь об этом разговоре. Если хочешь работать в этой больнице под моим руководством, конечно, – говорит главврач.
После этого выхожу из его кабинета. Внутри кипит ярость. Захожу в туалет, стараюсь отдышаться. Если кто сейчас попадётся под горячую руку – переломаю все кости! Стараюсь успокоиться. Нельзя поддаваться ярости.
– Ладно. Боишься законного наказания? Его и получишь, – говорю сквозь зубы.
Потом, придя в себя, звоню Алёше и прошу от встрече в парке.
– Как прошёл разговор? – спрашивает он, вставая со скамейки.
– У тебя есть знакомые адвокаты? Мне нужен лучший, – говорю в ответ.
– Зачем он тебе?
– Хочу выяснить, смогу ли его засудить.
– Он не извинился?
– Извинился, но не искренне. Я хочу его потопить. Как можно быть таким безразличным?
– Я надеялся, что всё закончится докладом, но оказывается, что нет, – хмурится Алёша.
– Нет. Сейчас, когда есть доказательства, я всё попробую.
– Может, остановишься?
– Главврач сказал, что ты такой же, как он. И все, кто знает, как устроен мир, ничем не лучше. Думаешь, я просто слишком молодая? Поэтому докапываюсь до правды?
– Послушай, я огорчён тем, что ты позволяешь этому разрушить твою жизнь…
– Не уводи разговор в сторону и просто ответь. Ты согласен с главврачом?
– Откуда столько агрессии? Я целиком за тебя, – возмущается Макаров. – Со мной не нужно бороться.
– Просто я в ярости. Мне кажется, что меня никто в этом мире не понимает. Даже ты, – признаюсь Алёше.
– Я свяжу тебя с адвокатом, – соглашается он. – Делай, что хочешь.
Вскоре возвращаюсь домой, переодеваюсь. Приходит сообщение с фото. На нём Антон. Да какой! Стриженый под ёжик, в больничной одежде. Улыбается.
«Я наказан за то, что дважды отправил вас на дисциплинарную комиссию. Я хочу сделать операцию. Увидимся через месяц».
«Прости, что меня нет рядом. Я навещу тебя в больнице», – пишу в ответ.
***
Алексей Петрович
Когда вижу Антона с ёжиком на голове вместо рыжей шевелюры, не могу не улыбнуться.
– Хорошо подготовился, – говорю ему. – Всё готово? Кого хочешь в качестве хирурга?
– Я бы хотел, чтобы это были вы.
– Ладно. Я рад, что ты выбрал меня. Но почему?
– Я видел МРТ. Велика вероятность того, что зрение пострадает.
– Понимаю. Честно говоря, угрозы для жизни нет. Но это будет финал твоей карьеры нейрохирурга, – говорю ординатору искренне. – Наши операции требуют предельной концентрации. Ты же знаешь, что плохое зрение – это конец.
– Если такое произойдёт, просто убейте меня, – то ли шутит, то ли серьёзно говорит.
– Антон! Нейрохирургия – не единственная профессия в мире…
– Нет. Это всё, что у меня есть. Поэтому я выбрал вас, – перебивает меня. – Алексей Петрович, у меня есть брат, и всё. Я глава семьи. Даже когда был маленьким, шёл через тернии за мечтой стать крутым врачом вроде вас. Думал, моя мечта станет явью через несколько лет. Как это могло произойти? Для остальных всё так просто. Почему же у меня есть жизнь, а сплошная борьба?.. – голос у Милосердова ломается, он старается сдержать слёзы.
Понимаю, как ему жутко обидно. Но не знаю, что ответить. Как поддержать. Потому просто беру его за плечо и сжимаю несильно в знак поддержки.
***
Полина
На третьем этаже офисного здания нахожу дверь с вывеской. Она гласит, что за ней – юридическая фирма «Балтика». Захожу, меня проводят к руководителю.
– Доктор Макаров позвонил мне.
– Да. Слышала, он рассказал вам о моей проблеме, – достаю из папки документ и протягиваю юристу. – Это запись операции. Вот копия отчёта анестезиолога.
– Я уже объяснил по телефону, что вы не сможете пройти в уголовный или гражданский суд с делом 13-летней давности. Срок исковой давности уже истёк.
– Если вы присмотритесь, то, может, найдёте зацепку?
– В любом случае иск отклонят, раз срок давности истёк.
– Это может быть всё, что угодно. Хоть за что-то его можно привлечь?
– Чем же вы занимались последние 13 лет? Раз так отчаялись. Стоило обратиться 10 лет назад, – говорит юрист.
Опускаю взгляд. Как ему объяснить, что даже 10 лет назад я была ещё совсем, по сути, ребёнком, который пытался выжить в чуждом ему мире?
***
Алексей Петрович
Встречаю Жильцова в коридоре.
– Давно не виделись. Почему не заходишь? – спрашиваю его, напоминая о том вечере, когда он пришёл ко мне непрошеным гостем.
– Решил смириться с лазутчиками. Слышал, Антон выбрал вас.
– Ты сказал, что проведёшь полное удаление.
– Так и есть.
– Поэтому выбрали меня.
Подходим к регистратуре. Там стоит Артамонов. Здороваемся.
– Хотел осмотреть Милосердова до операции, – говорит Олег Павлович. – Но слышал, он оказался делать её сегодня.
– Почему? – удивляюсь.
– Как раз сейчас пытаюсь узнать.
Вместе идём в палату.
– Антон, как себя чувствуешь? – спрашивает Артамонов.
– Хорошо.
– Тогда почему отложил операцию?
– Мой брат обещал зайти, но он ещё не приехал. Хочу сначала с ним увидеться. Будущего не предугадаешь. Возможно, я потеряю зрение, если операция пройдёт плохо.
– Этого не случится, – успокаивает его Олег Павлович.
– Поэтому я и сказал «возможно». Это входит в привычку. Я всегда думаю о худшем варианте событий.
– Не только ты. У меня та же привычка, – улыбается Артамонов. – Это битва со временем. Тебе и оперирующей команде придётся продержаться 12 часов.
– Антоха! – в палату заглядывает высокий симпатичный парень, очень похожий на Милосердова, и тоже коротко стриженый. На нём форма десантника.
– А вот и мой брат! – представляет его Антон.
– Здравия желаю! – военный проходит внутрь, братья крепко обнимаются.
– Ты ел? – спрашивает Антон.
– Ещё нет.
Мы оставляем их вдвоём. Пусть наговорятся всласть перед серьёзным испытанием для старшего брата.