Когда говорят о начале войны, в первую очередь вспоминают о Брестской крепости, хотя трагедия на западной границе нашей страны была общей, и вражеские бомбы одинаково убивали и калечили жителей крупных городов и затерявшихся в лесах деревушек и хуторков.
Среди первых преступлений фашизма против СССР – бомбежка и обстрел пионерского лагеря в Паланге, которая в 1941 году была крайней западной точкой Советского Союза. До сих пор не установлено точное количество погибших: война началась, по всей видимости, в «пересменку», когда еще оставались дети из предыдущей смены и при этом почти полностью заехала новая - в воспоминаниях о начале войны бывшие пионеры говорят и о начале или середине июня, и об ожидании торжественного открытия смены, которое должно было состояться в воскресенье, 22 июня, но так и не состоялось. Те, кому посчастливилось выжить в той мясорубке, часто приезжали в Палангу 22 июня – почтить память погибших друзей. С каждым годом этих людей все меньше – время берет свое. Со дня той трагедии прошло более 80 лет.
Литовский писатель Миколас Слуцкис (1928-2013 гг.):
- Когда мы, ветераны Паланги, собираемся на месте нашего бывшего лагеря, у памятного камня, то с трудом узнаем прежнюю Палангу сорок первого года. Только и слышится: «Тут горело!», «Оттуда стреляли!..», «Ты выпрыгнул, а он не успел»...
***
В 1941 году Паланга представляла собой небольшой городок на Балтийском взморье, совершенно не похожий на нынешний огромный курорт. Здесь, на давно освоенном литовскими и польскими богачами месте отдыха, был открыт первый пионерский лагерь республиканского уровня. Он, естественно, уступал знаменитому «Артеку», но вполне мог принять до трех тысяч детей. Торжественное открытие новой смены должно было состояться именно в воскресенье – 22 июня. А для начала, чтобы чем-то занять приехавших, в субботу 21 июня ребят сводили на экскурсию к государственной границе. На противоположной стороне, буквально в сотне метров от школьников, расхаживали немецкие солдаты, но в тот момент никто не думал о плохом. Некоторые пионеры приехали с младшими братьями и сестрами.
Из воспоминаний Янины Валацкене:
- Это сейчас мои дети не представляют: как же так, лето – и не поехать к морю? А для нас тогда море было сказкой, мечтой. Родители – рабочие, трое детей. И вдруг профсоюз дает путевку в Палангу сразу на всех троих – Паулину, Венцеса и меня. До сих пор помню, как увидела море. Песок, белый, как сахар…
Миколас Слуцкис (тогда тринадцатилетний) приехал с десятилетней сестрой:
- Из глубины памяти доносится стук того медленного поезда – теперь-то я знаю, что медленного, а тогда он мне казался мчащейся ракетой! – который через всю Литву вез меня и мою младшую сестренку в Палангу – в первый литовский пионерский лагерь… Меня выбирают знаменосцем, - гордый и счастливый, я каждое утро поднимаю флаг лагеря! Щупаю босой ногой море, не решаясь окунуться в ледяную воду, - ведь только начало июня. Ну и что? Я все равно счастлив!..
В 6 часов утра 22 июня 1941 года в Главное управление Пограничных войск поступило донесение из Таллина: «На участке 105-го погранотряда немцы начали наступление на Палангу при поддержке артогня. Паланга горит. В районе Паланги идет бой».
А для приехавших на отдых детей уже прошли два часа ада.
Янина Валацкене:
- 22 июня, в воскресенье, должно было быть торжественное открытие нашего лагеря. Я получила письмо, что приедет мама. Ночь была беспокойная. Нам не спалось. Стали рассказывать сказки, потом всякие страшные истории. Я лежала в одной кровати с сестренкой. Мы привыкли так спать дома. А тут – мы маленькие, а кровати – большие, буржуйские. Мы упросили, чтобы нам все-таки разрешили, как дома, спать вместе. Лес шумел, какой-то гул... Может быть, самолеты? Было ощущение тревоги – или теперь так кажется? Мы расшумелись. Пришла вожатая и сказала, что, если мы не перестанем шуметь, нас не пустят на завтрашний праздник. Мы стихли. И вдруг под утро, часа в четыре, раздался страшный гром. Посыпались стекла. Босиком, по осколкам битого стекла я выбежала на улицу. На площади перед домом лежал человек. Я узнала вожатого. Я бросилась к зданию, где находился штаб лагеря. Кругом уже все полыхало. На земле лежал мальчик. У него не было головы...
Миколас Слуцкис:
- Вдруг взрыв, грохот сквозь плеск Балтийского моря… И дым застлал комнату. Мы ничего не видим, бросаемся к окнам. Я вылетаю с рамой во двор – и прямо передо мной раненый мальчик. У него осколком отрезан кусок лба… и он рукой пытается закрыть мозг. Вокруг крики ужасные - «Мама! Мама!».
Бируте Кукайтене:
- Ночью нас разбудил страшный грохот. Я подбежала к окну и увидела, что горит штаб лагеря. Мы с подругой кинулись вниз. Во дворе уже было много детей. Они бегали, кричали: «Мама! Мама!» Кругом стреляли, горели дома. Некоторые ребята прыгали из окон со второго этажа, много было раненых, убитых. Мы не понимали, что происходит, не знали, куда бежать, прятались за деревья, ложились на землю... Вдруг мы услышали голос начальника лагеря. Он приказывал бежать к столовой. Но столовая тоже загорелась... Потом нас повели на автобусную станцию. Автобус вывез нас из Паланги и вернулся за другими детьми. Мы пошли пешком, уставшие, раздетые, в ночных рубашках. Нас подобрали красноармейцы. Они где-то раздобыли платья, туфли, кормили нас.
При первых же взрывах погибли те сотрудники лагеря, которые дежурили ночью во дворе. Оставшиеся пытались организовать эвакуацию, что при имеющихся потерях среди взрослых было проблематично. Большую помощь в этом оказали старшие ребята – они будили ничего не понимающих малышей, наскоро одевали их и тащили за собой. Лагерь покидали кто как мог. Некоторые бежали к автостанции в надежде уехать. Другие, наоборот, побоялись приближаться к горящим зданиям и пытались найти спасение возле моря – именно этих ребят больше никто не видел живыми: с моря уже вели огонь немецкие корабли. Песок в районе лагеря долго был красным от крови.
Миколас Слуцкис:
- Бомбардировка началась в 4. В пионерском лагере в Паланге было более 2000 детей, точное число погибших неизвестно до сих пор. По охваченным паникой детям велся прицельный огонь. Немецкие артиллеристы прекрасно видели их в бинокли… Кинооператоры и фотографы вермахта зафиксировали обстрел Паланги. На сохранившихся кадрах хорошо видны огромный, изрыгающий свинец и смерть пулемет и разрывы там, где должна была находиться уже не литовская Паланга, а немецкая Паланген…
Где-то в битком набитых автобусах, где-то на военных машинах с отступавшими частями, где-то на крестьянских подводах, а где-то пешком, поминутно попадая под обстрелы и бомбежки, уцелевшие школьники и вожатые разными направлениями уходили на восток. Еще один из пионеров той расстрелянной смены, Ляонас Вайтукайтис, всю жизнь благодарил машиниста, который сумел вывести эшелон с детьми во время бомбежки из Минска («Не решись он на это – мы бы погибли»). Многие подростки шли самостоятельно, без взрослых. Местные жители кормили их, пускали на ночлег в сараи (благо, погода позволяла), делились одеждой, потому что многие выскочили из горящих домиков в одних ночных рубашках, давали на дорогу скудный паек - кусок хлеба и несколько картошек. Сильно поредевшая группа (часть младших забрали военные, ехавшие в тыл за боеприпасами), в которой находился Миколас Слуцкис, после долгого пешего перехода вышла к железнодорожной станции, где готовился к отправке последний эшелон. Никому не нужных детей заметил солдат с перевязанной головой. Он уговорил врача взять их в вагон, где были тяжелораненые, хоть это было нарушением. «Пусть живут!» - единодушно поддержали остальные обитатели вагона. Позже Слуцкис напишет об этом рассказ и назовет его «Живите!» «Жи-ви-те...» - шептал умирающий солдат. Это был тот самый, Семен, который на станции обратил внимание на измученных ребят, - его состояние вдруг резко ухудшилось. «Живите»…
Годы войны юные литовцы провели в детских домах. Несмотря на то, что последнюю бомбежку пережили в конце июня того же 41-го, они долго еще кричали по ночам: «Прячьтесь! Самолеты!», и, вспоминая о первых военных днях, рисовали разрывы снарядов и бомб, пикирующие самолеты и под ними убитых - взрослых и детей. Те, кому было по пятнадцать-шестнадцать лет, учились в школах ФЗО (аналог знакомого нам ПТУ), а потом работали на военных заводах. Младшие помогали колхозникам во время сельхозработ, собирали лекарственные травы. В освобожденную Литву вернулись в декабре 1944 года. Не всем посчастливилось увидеть своих родителей – кто-то погиб во время оккупации. Но в других семьях мамы, дождавшиеся детей, рыдали от счастья: ведь три с половиной года они считали своих детей погибшими, да еще фашистские газеты нагнетали: «Сколько из Литвы вывезено детей, какова их судьба, где они? Неизвестно, сколько их большевиками уничтожено, сколько сожжено», «Куда большевики девали сотни литовских детей? О судьбе примерно 400 детей не имеем никаких сведений, из Друскининкая - 156 детей, из Паланги - 225, в Крым было выслано 10 детей, чья судьба также неизвестна».
Сколько детей погибло на берегу Балтийского моря, фашистские «счетоводы» посчитать не удосужились.
Но в далекие города восточной части России попали не все. Другой литовский писатель, Витаутас Радайтис, который тоже был в Паланге в 1941 году, вспоминал, как шли в Латвию - в тот момент она казалась далекой и потому безопасной. Однако, повсеместно высаживались вражеские десанты, а, кроме того, появились пособники из местных - те, кто был недоволен советской властью. Группа пионеров с шестнадцатилетней вожатой Геновайте Стошкявичюте добралась до латвийской деревушки под Руцавой, где успели только попить молока. Вскоре появились фашисты и потребовали вести детей назад. Пионервожатых арестовали, а потом угнали на работы. Однако на этом не закончилось: поездка в большевистский лагерь сделала ребят изгоями. Осенью 1941 года в школах оккупированной Литвы начались занятия, и вернувшимся из Паланги детям кричали: «Большевики!», «Красное отродье!». Все годы оккупации они находились под подозрением и наблюдением. И тем не менее, пионер Пранукас Йоцюс сохранил знамя своего отряда, которое ему удалось вынести во время бомбежки.
Девятилетняя Сима Шлибольскайте бежала с другими девочками из своего отряда, когда рядом разорвался снаряд, оборвав еще несколько детских жизней. Симе, можно сказать, повезло – ей «всего лишь» попал в руку осколок. Она кое-как зажала рану пилоткой и бежала дальше, стараясь не отставать. Вскоре дети присоединились к группе отступавших моряков, один из их затянул Симе руку поверх пилотки ремнем, чтобы остановить кровь. Ребята очень хотели пить и, добежав до колодца, расположенного рядом с рыбацкими хижинами, решили от этого колодца далеко не уходить и спрятались. Ночью после боя оставшиеся в живых моряки отступили, а утром пришли «белоповязочники» - литовские фашиствующие молодчики, которые нашли в сараях и тут же разделили детей: литовцев отпустили (некоторым пришлось добираться до дома через всю Литву), а русских и евреев вернули в разгромленный лагерь. В число оставшихся попали Сима и ее подружка - русская девочка Майя. У Симы начиналась гангрена, и в немецком военном медпункте ей сделали операцию . Ей опять повезло: рану почистили вовремя, и руки девочка не лишилась. Когда она очнулась после операции, рядом сидел пожилой немецкий врач. Перевязывая ей руку, он спрятал под бинт две небольшие шоколадки и сказал, чтобы она ни с кем не делилась, так как она потеряла много крови и ей надо восстановить силы. Но Сима не могла не поделиться со своей единственной подругой.
Дети находились в лагере в Паланге полтора месяца. Их заставляли убирать улицы (а в тот момент это означало разбор завалов, что было трудно даже взрослым), а из еды они получали в день две вареных картошки и горсть капусты, которую не годилась даже на корм скоту. Потом русских детей (в том числе Майю) отправили в концлагерь в Германию, а еврейских, в том числе и Симу, – в гетто в г. Калнас, где они пробыли более двух месяцев. Потом их перевели в г. Алитус, где их разыскала одна из бывших нянечек из лагеря, Моника, которая работала на немецкой офицерской кухне. Моника, сильно рискуя, приносила Симе и другим детям продукты. Вскоре Симе удалось бежать, она снова пряталась, в одиночку бродила по хуторам и селам, где ее подкармливали местные жители. Она старалась нигде не задерживаться – несмотря на малолетний возраст, она прекрасно понимала, что может подвести людей. Однако, снова повезло – ее приютила крестьянская семья, где она прожила почти год до освобождения республики. В 1944 году, когда Литву освободили, Симе было двенадцать лет, и она была полностью седая…
При использовании материала ссылка на канал обязательна
Дорогие друзья!
Пишите отзывы в комментариях, ставьте лайки и подписывайтесь!
От вас зависит развитие канала.