Часть 6
Часть 6
—Выпьем, мать? – спросила Мария, когда Бранислава, приехав навестить дочь, выгружала на стол гостинцы.
—А не хватит тебе? – отбирая у Мани бутылку, отрезала Бранислава.
—Скучно с тобой! Ску-у-учно... – махнула рукой Маня.
—А я тебе не клоун, чтоб тебя веселить, - ответила Бранислава и подмигнула Аресению, что крутился тут же, норовя ухватить что-нибудь вкусное.
—Поиграешь со мной в карты, ба? – с аппетитом жуя тоненький кусок сала, засоленный Браниславой, спросил Арсюша.
—Щас, миленький, разберу тут, и пойдем, поиграем. Конечно, конечно, поиграем.
Маня скривилась и покинула кухню. Искренняя, глубокая привязанность матери к Арсению, раздражала ее.
—Че, ма, не помнишь, как отговаривала меня с Аркашкой связываться? Забыла, небось?
—Отчего ж не помню?! Все я отлично помню, не пойму только, к чему это? - удивилась Бранислава.
—А к тому, что Сенька в него весь, то же семя, бесовское, как ты говорила. А чего ж ты любишь его больше, чем меня? - выпалила Мария.
Бранислава дочь не понимала, и всякий раз пыталась до нее достучаться. Читала ей лекции о "сердце материнском", о том, что ребеночек для женщины и отрада, и надежда, и помощь. Маня зевала, отмахивалась или злобно шипела, в зависимости от того, в каком настроении пребывала. Уезжая, Бранислава волновалась за внука, но поделать ничего не могла. Марии казалось, что ничего страшного не происходит, что мать преувеличивает и нагнетает, но с каждым днем она все меньше себя контролировала. Незаметно, по чуть-чуть, но жизнь неотвратимо менялась. Постепенно Мария запустила дом, перестала готовить, следить за собой.
Бездна, о которой предупреждала ее Бранислава, приближалась.
Арсения Мария обижала постоянно, границ не чувствуя, не умея остановиться.
—Пшел, щенок! Не путайся под ногами! Без тебя, паскуда, тошно! Не видишь, что ли, мамочка без настроения!
Арсений привык, нарастил броню, отгородился, не реагировал. Он прилежно учился, ставил перед собой цели и успешно достигал их без чьей-либо помощи. Захар давно уже самоустранился и перестал даже спрашивать, как дела в школе? Мария же, глядя на сына, видела перед собой Аркадия и стремилась отомстить, растоптать, унизить. Случалось, что будучи в сильном подпитии, Мария теряла чувство реальности и путала прошлое с настоящим. Тогда она наседала на Сеню, пыталась выяснять отношения, а потом кидалась ему в ноги, обнимала крепко и просила простить:
—Ты только не уходи! Будь со мной! – рыдала она.
Бранислава, оказавшись невольной свидетельницей одной из подобных сцен, страдала, хваталась за сердце, плакала, умоляла:
—Манечка, золотко, опомнись, это ведь кровиночка твоя… пожалей ты его, ради бога! Смотри, как тянется к тебе мальчонка-то… Не бери ты грех на душу, не калечь ты ребенка.
Бабушка была единственным живым существом на земле, кто безусловно и безоговорочно любил Арсения. Она не раз предлагала дочери забрать внука к себе.
—У нас в Глубоком и школа хорошая, и воздух, а главное, Манечка, люди. Люди у нас совсем ведь другие. Не то, что в Москве. Подумай, дочка, ведь всем бы легче стало. Ты бы с Захаром еще ребеночка родила, или двух…
Казалось бы, отличная идея, но Мария почему-то упорно, необъяснимо отказывалась. Она явно удовольствие получала от измывательств над сыном, была резка с ним, несправедлива, часто поднимала руку и орала обидные, стыдные вещи. Никогда не хвалила ребенка, не ласкала его, лишь отталкивала и бранила.
Бранислава снова и снова возвращалась к теме переезда, но неизменно получала отказ. Душа ее была не на месте, сердце тревожно ныло, но не могла же она силой отобрать ребенка у дочери. Мария же оставалась непреклонна:
—Будет гаденыш со мной расти, на глазах! Все, мать, не дави! – отрезала Мария в очередной раз.
—Че ж ты делаешь, Маша?! Че делаешь?! – тяжело вздохнула Бранислава, украдкой вытирая горькие слезы.
Арсений, в разговоры и выяснения не вмешивался. С малолетства он привык абстрагироваться, уноситься подальше от всего того, что происходило за стенкой. Чаще всего это удавалось ему с помощью музыки. Несколько лет назад Захар отдал Арсюше свой плеер, с тех пор мальчик использовал его каждый раз, когда температура в доме поднималась. Вставив наушники, он слушал органные концерты Баха, симфонии Бетховена, Вивальди и Моцарта. Непостижимым, волшебным образом, музыка лечила, зализывала раны. Пусть ненадолго, но она уносила его в волшебные, фантастические миры.
Впервые Арсений услышал Баха по радио. Будучи совсем еще крохой, он чутко внимал, завороженный, потрясенный глубиной и величием МУЗЫКИ. Став старше, Арсений самостоятельно подобрал для себя репертуар как классической, так и современной музыки. Именно музыка стала ему лучшим другом и помощником. Слушая, он словно бы очищался, исповедовался, освобождал душу от ежедневной липкой грязи.
Что касается Захара, то тот боялся гнева супруги, ее ослепительных вспышек ярости, боялся, что однажды она уйдет и потому на многое закрывал глаза.
"Мальчик-то не мой, - думал он малодушно, - как ни крути, а не мой. А Манечка мать, ей виднее".
Захар прекрасно видел, ЧТО, Маша творит с сыном, но был с ним строг, в отличие от тещи не старался компенсировать отсутствие материнской любви. Где-то в глубинах души, он подленько радовался, ликовал. Нелюбовь жены, по его мнению, говорила о том, что великая страсть к Аркадию если не умерла, то приобрела совершенно иной, прямо противоположный оттенок. Так ему хотелось думать, и он так думал. Захар любил Марию и страдал, страдал потому что знал - она не смогла забыть своего Аркадия, так пусть хоть не любит его больше. Захар с отвращением представлял, как было бы ужасно, если бы Маня обожала сына, лелеяла бы его именно потому, что он так немыслимо похож на подонка отца. Да и как тут забудешь!? Маленькая копия Аркаши смотрела ежедневно темно-синими, необыкновенными глазами. Иной раз Захар ловил себя на том, что испытывает к приемному сыну острую неприязнь.
Пока Мария крутила роман с мужчиной своей мечты, Захар ревновал, но терпеливо дожидался, однако видеть соперника изо дня в день оказалось выше его сил. Они никогда не говорили об этом, но Аркадий словно бы жил с ними бок о бок, изо дня в день, из года в год.
"Я себя переоценил, - после очередной ссоры понял Захар, - почти невозможно полюбить чужого ребенка. Для МЕНЯ это оказалось невозможно".
Надежда Ровицкая