В последнее время у Можжевелова не было других занятий кроме сна, поэтому спать-то как раз ему и не хотелось. Он пытался по-разному утомлять себя: ходил по камере, бил ногой стену, гнул прутья решётки: не ради освобождения, а только чтобы занять себя. Когда физические занятия надоели, он начал вспоминать арифметику. И вот наконец-то, ломая голову над тем, сколько будет три тысячи сто шестнадцать помноженное на восемь, он начал засыпать. Сон был зыбкий, неверный. Еле слышно он продолжал бормотать:
Три на восемь это двадцать четыре, тысячи, значится три нуля. Сто на восемь – восемьсот, прибавим их, будет, сколько-то будет, десять на восемь тоже плюсуем, значится два, четыре, восемь, снова восемь, и осталось, что осталось? Шестью восемь – хлеба просим! Нет, не то. Шестью восемь – сорок восемь. Вот. Ко всему… сорок восемь… восемь сорок… восемь…
Это семнадцатая глава ретро-детектива "Одна жизнь на двоих". Загадочные преступления, семейные тайны и красивая история любви на фоне патриархальной Москвы конца XIX века.
Роман публикуется по главам, но уже написан полностью, так что можно читать не опасаясь, что финал истории так и не будет написан)
Все главы можно увидеть в подборке.
Постепенно его голос стал мешаться с чьим-то ещё. Но разве кто-нибудь может быть сейчас рядом? Конечно, нет. Но голос зовёт его. Тихо зовёт, но настойчиво. Нежный, приветливый, ласковый, до боли знакомый, родной голос: «Миша, Мишенька, проснись!» Он ощутил лёгкое прикосновение маленькой ручки к своему плечу и приоткрыл глаза. То, что предстало перед его глазами, повергло его в сомнение: сон это или явь. Можжевелов видел склонившуюся над ним тоненькую женскую фигурку в длинном старомодном плаще с капюшоном. Он сел. Фигура отступила назад, и её осветило лунным светом, падающим сквозь зарешёченное окно. Она была вся закутана в светло-серую ткань и производила впечатление чего-то очень тоненького и почти бесплотного. Лицо её было бледным и на него свисали выбившиеся из причёски светлые пряди волос. Он сидел не двигаясь как приклеенный, и смотрел на неё не отрываясь. Можжевелов очень смутно понимал, что происходит, и когда к нему пришло малейшее осознание своего видения, он смог лишь медленно перекреститься и тихо прошептать:
- Ниночка, ты? Почему?
- Да, я, – призрак отвечал тихо и, казалось, вполне человеческим голосом, хотя он и не знал, каким голосом должны говорить привидения.
- Моя душа не может успокоиться.
- Я что-то должен сделать? Ведь так?
- Мой убийца должен понести наказание. Найди его. Это обязательно должен сделать ты.
- Но кто он?
- Я не могу сказать. Тебе нужно будет добиться признания убийцы.
- Хотя бы маленький намёк!
- Задай вопрос.
- Это очень близкий человек?
- Да.
- Владимир Степанов тебе племянник?
- Да. Но я сказала только один вопрос! Прощай.
- Подожди, подожди чуть-чуть! – он вскочил и вытянул к ней руки, но не решился сделать и шагу.
- Как жаль, что ты всего лишь призрак. Я не могу тебя даже обнять. Я так люблю тебя!
- Молчи. Я мертва, меня не существует, любить меня нет смысла, забудь. Хотя… – голос стал ещё тише и задумчивее.
- Хотя я тоже очень тебя любила. Прощай.
- Прощай.
Он ждал, что она исчезнет, растворится в воздухе, превратится в лунное сияние, но она послала ему на прощание воздушный поцелуй и бесшумными шагами исчезла за решётчатой дверью, которая оказалась почему-то не заперта.
С чувствами столь перемешенными, противоречивыми, разнообразными, как ингредиенты любимого Олей салата «Оливье», он лёг обратно и вновь попытался заснуть. Сон не шёл, он погрузился в свои воспоминания, не думал ни о чём внешнем, и скрипнул ли вправду ключ в замке, или ему показалось, ему было всё равно. Заснул он лишь под утро.
- Мишель, братец, ты в своём уме или как? – недоверчиво проговорила Ольга, приложив ладонь к его лбу, как будто так можно было оценить его умственное состояние. На недоверие Ольги он отреагировал весьма бурно:
- Да за кого вы меня принимаете! Я вправду её видел. Я не могу ошибиться. Это была она. Её голос, её слова, её жесты, даже бледность не удивила меня, и похудевшее лицо, и грустные глаза. А её бесшумные шаги! Да она и при жизни ходила легко, как привидение. Если бы я не видел её мёртвой, я бы решил, что она жива. Я знаю, это звучит странно, страшно, но я видел её призрак. Она просила помощи, её душа не может успокоиться.
- Мишель, понимаешь, может, тебе показалось… ты ведь тут один, тебе скучно, заняться нечем, может, и вообразилось. Такое бывает.
- Что ты меня в сумасшедшие записываешь! Сестра называется. Может, ещё и убийцей назовёшь, как Морсов?! Измайлов, по-твоему, я тоже рехнулся?
- Нет, Михаил Алексеевич. Я как раз склонен принять вашу сторону.
Он подошёл к окну и взял с подоконника прямоугольный листок плотной бумаги.
- Я так понимаю, это не ваше?
- Нет. А что это?
- Фотографическая карточка, как я понимаю, со свадьбы Елисеевых.
- Значит, здесь и вправду кто-то был?
- Да, Ольга Алексеевна. Я не уверен, что это был призрак, надеюсь, это фото оставил живой человек.
- А если это опять подсказка? Вдруг убийца на фото? Мишель, тебе ведь Нина сказала… о Господи, что я говорю! Нина сказала! Ладно, как бы там ни было, у нас есть все основания полагать, что это близкий человек. Хотя, кроме самих Нины и Дмитрия Петровича, я здесь почти никого не знаю, разве что Анастасию Игнатьевну, её мать.
- Почему? Оля, дай, пожалуйста, я посмотрю. Рядом с Елисеевым его мать, Евдокия Васильевна, и его сестра, Елена. Они были на оглашении завещания. Только кто вот эти двое?
- Подожди, подожди, я припоминаю. Он рассказывал, что у него есть ещё сестра и брат. Имён-то я не вспомню, только брат, по-моему, учился где-то в Европе, а сестра замужем. Значит, точно, вторая его сестра и, либо брат либо её муж, - заключила Ольга.
- Что ж такое, никого подходящего, - расстроился Михаил, — Кстати, я заметил, Елена весьма неприязненно относится к Нине, но это совсем не та неприязнь, из-за которой убивают.
- Я тоже сомневаюсь, чтобы это был кто-то из Елисеевых. Вовсе нет мотивов. Денег немного, для Елисеевых это вообще ничто. Из неприязни? Не похоже, чтобы её сильно ненавидели, - заметил Измайлов.
- Из неприязни могли убить разве что Елена и Евдокия Васильевна. С остальными Нина просто была слишком мало знакома. Но это убийство совершила вовсе не женщина, уж поверьте мне.
- Ольга Алексеевна, поверьте мне, иногда удивляешься, на что женщины способны. Вот совсем недавно наблюдал за тайным собранием группы революционеров. Председательствует там женщина.
- А я не говорю, что мы существа слабые. Просто это не женское убийство. Женщина скорее отравит, на худой конец зарежет, но весьма в редком случае застрелит. Дуэльные пистолеты хранят разряженными, заряжать это старинное оружие достаточно трудоёмко и не для женских ручек. И женщина никогда не выкинет пистолет. Она бы положила его на место.
- Превосходно. Может, ты заменишь меня в Сыскном? Я здесь, кажется, надолго.
- Что ты говоришь! Мы найдём лучших поверенных.
- Брось. На лучших у нас все равно нет средств. Измайлов, узнал что насчёт переписки?
- Да, одно занятное письмецо мне удалось забрать.
- И как же это тебе удалось?
- Да весьма просто. Представился порученцем господина Морсова, попросил ознакомиться с её личной перепиской, дабы найти ваши к ней письма. Скажу по правде, Елисеев не был в восторге от такого предложения, сказал, что она вряд ли их хранила, но отказать-то мне он не мог. Попросил забрать одно письмо, конечно же показал при этом другое, а взял вот это, рваненькое и мятенькое.
Михаил сразу же разгладил его и прочёл. Письмо содержало следующее:
Июня месяца, 3-го дня,
года 1899.
Ершинка.
Дорогая сестрёнка! Как давно тебе не писала. Всё недосуг было. Я ведь только с двадцать восьмого в Ершинке. Наверное, более месяца туда-сюда езжу. В начале апреля на полторы недельки поехала к Володеньке. Он был так рад, что я приехала как раз на его День Ангела. На удивление он прекрасно себя чувствовал, да и сейчас от них хорошие вести. Он был даже румяным тогда, в апреле. А как ты? Вот странно, мне хоть бы что, а на тебе вот этот малокровие так сильно сказалось. И почему-то на Володе. У него, спрашивается, откуда? Слава Богу, с Асенькой всё хорошо. Постараюсь к тебе вскоре приехать, но хочу недельку-две в Ершинке с маменькой побыть. Ты знаешь, она со мной даже не переписывалась, а тут ничего, так дружелюбно встретила. Что сказать, меня она всегда меньше любила, а теперь ей одиноко. Почти весь май я гостила у Ануфриевых в Крыму, впрочем, ты их не знаешь. Помнишь, я тебе говорила, я с ними в Петербурге познакомилась, когда… в общем, что говорить, ты и так понимаешь. Мы у них квартиру нанимали. Так вот, у них дом есть в Крыму, правда жутко маленький и безумно далеко от моря. Я даже не помню, как их деревенька называлась. Но всё равно, хорошо, тепло, тихо и, главное, спокойно. Тяготит меня уже как-то вся эта моя деятельность, надоело всё, зачем только устроила? Что теперь делать, назад пути нет. Мне кажется, всё это совершенно бесполезным, я не могу ему мстить. Кстати, где-то семнадцатого я была в Москве. Виделась с ним. Какое испытание! Это просто уму непостижимо, но после всех его предательств, я никак не могу отделаться от этой глупой любви. Ты будешь меня осуждать, но если бы только он захотел, я была готова всё вернуть. Но хватит сантиментов, нужно говорить о деле. Я нашла в себе силы исполнить твою просьбу и виделась с отцом Аси. Как трудно говорить о тайне, которую хранишь шесть лет! Не знаю, как ты можешь это вынести. Я никогда не была такой сильной, как ты. Я прекрасно понимаю, отчего ты просила всё ему рассказать. Я исполнила. Я надеюсь, он не проговорится, что, впрочем, вовсе не в его интересах.
Но вот, кажется, все новости. Ты знаешь, я не люблю писать длинных писем, поверь, уже рука болит оттого, что написала. Всего лучшего тебе, сестричка. Поцелуй от меня Асеньку.
Пиши скорее, пока, целую,
твоя любящая сестра
H. E.
- Опять это «Н. Е.»! – с досадой воскликнул Михаил.
- Зато теперь, Михаил Алексеевич, мы точно знаем, они обе так подписывались.
- Да. И Ася не дочь Дмитрия. Не ожидала этого от Нины!
- Как смешно! Победитель Елисеев оказался сам побеждённый, а я два раза побеждён. Кого-то она любила ещё больше.
- Тебе напомнить, Мишель? Нина тебя любила! Разве ты этого не понимаешь?
- Это ты не понимаешь! С двадцать восьмого сентября тысяча восемьсот девяносто первого года, с того самого дня как мы с тобой покинули поместье после похорон маменьки, я не видел Нину и ни письмами, ни телефоном, ни телеграфом, ни каким бы то ни было ещё возможным способом, я с ней не общался. И настоятельно рекомендую не искать себе мнимых племянниц, твои поиски не увенчаются успехом! – он отчеканил эти слова словно с силой бил по клавишам печатной машинки.
- Мишель, не стоит так горячиться!
- И ещё я просил меня так не называть, хотя бы при людях.
- А я просила на меня не кричать, хотя бы при людях.
- Простите, я, верно, не должен слышать ваш разговор, я пойду, - решил напомнить о себе Измайлов.
- Нет, отчего же. Останьтесь. Я сказала всё. И думаю, мне не стоит больше приходить, если ему видеть меня неприятно.
Ольга постучала по решётке.
- И ещё. Да, я действительно иногда говорю то, что думаю и чувствую, и невольно могу поставить и себя, и других в неловкое положение. Я стараюсь избегать этого, но всегда полагала, что со своим братом я могу быть искренней, такой, какая я есть. Но оказывается, каждое слово ты воспринимаешь слишком близко к сердцу и не даёшь людям права на ошибку. С тобой стало очень тяжело общаться, ты слышишь только себя, но не других. До свидания, Миша. Я постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы тебя освободили, но не надейся более на моё общество.
Дежурный отпер решётку, и Ольга стремительно вылетела из камеры.
- Оля, подожди! Извини, я просто не ожидал, подожди же, Оленька! - попытался что-то исправить Можжевелов, но сестра уже его не могла слышать, — Измайлов, проводи её, пожалуйста, не пойдёт же она одна!
Не забудьте подписаться, чтобы не пропустить следующую главу)
Продолжение:
Начало: