Лондонский блиц (сентябрь 1940 г. — май 1941 г.) — продолжительная бомбардировка немецких ВВС во время Второй мировой войны (1939–1945 гг.). Лондонцы подвергались ночным бомбардировкам, в результате которых погибли тысячи людей, были разрушены дома и были вынуждены проводить долгие и некомфортные ночи в бомбоубежищах. Эта статья рассказывает историю Блица глазами тех, кто испытал его на собственном опыте.
См. также
Фотографии Великой Отечественной Войны
27 удивительных цветных фотографий Второй мировой войны
47 самых ярких и запоминающихся фотографий в истории
27 потрясающих цветных фотографий Первой мировой войны
После падения Франции в начале лета 1940 года немецкие ВВС (Люфтваффе) поставили перед собой задачу уничтожить британские Королевские ВВС (RAF) как в воздухе, так и на земле, что является необходимой прелюдией к вторжению. Однако, когда британские ВВС начали выигрывать битву за Британию и таким образом поддерживать превосходство в воздухе, Люфтваффе переключили цели на бомбардировки городов, особенно Лондона, в надежде подорвать боевой дух гражданского населения. Полковник Адольф Галанд из 26-й Jagdgruppe Люфтваффе объясняет этот переход:
В то время мы не знали, почему он [Адольф Гитлер] переехал в Лондон: нам оставалось только подчиняться приказам. Сегодня я считаю, что Гитлер и Геринг хотели использовать свое преимущество, заключающееся в том, что столица противника находилась в радиусе действия их истребителей, которые могли, следовательно, сопровождать бомбардировщики. С другой стороны, Берлин в то время находился далеко за пределами досягаемости британских ВВС... В то время никто не знал, сколько сил необходимо, чтобы уничтожить большую часть города. Возможно, Гитлер и Геринг надеялись, что после этих атак они заставят Англию пойти на переговоры.
(Холмс, 138)
Питер Шталь, член экипажа Junkers Ju 88, записал в своем дневнике свой опыт бомбардировки Лондона во время одного из первых налетов в начале сентября 1940 года:
Должно быть, там ужасно. Мы видим множество пожаров, вызванных предыдущими бомбардировками. Результатом нашей атаки стало огромное облако дыма и пыли, которое взлетело в небо, словно широкая движущаяся полоса.
(Голландия, 731)
На земле Ф. У. Херд, член Вспомогательной пожарной службы (AFS), описывает звук бомбы, упавшей рядом с ним во время тушения пожара на лондонском газовом заводе:
Пушки начали стрелять, и тогда я впервые испытал взрыв бомбы. Послышался странный свистящий звук, и я вместе с двумя другими членами экипажа нырнул за насос. Остальные, как бы мы ни были рассеяны, бросились вниз, где бы они ни находились. Затем яркая вспышка пламени, столб земли и обломков взлетел в воздух, и земля вздымалась. Меня резко швырнуло в сторону прибора… какое зрелище. Примерно в миле справа от нас находился берег реки. Весь горизонт с той стороны был покрыт пламенем. Все доки горели! Со всех остальных сторон было примерно то же самое. Огонь повсюду. Небо светилось ярким оранжевым светом… И все это время всю местность беспощадно бомбили. Дорога содрогалась от взрывов. Над головой рвались зенитные снаряды… Шрапнель буквально сыпалась вниз. Было уже около полуночи, а шум продолжался. Меня удивило, как быстро привыкаешь чувствовать, приближается ли к нам бомба или нет.
(Гардинер, 15–16)
Бомбы падали в самых разных местах, но больше всего шокировали разрушения местных достопримечательностей, как объяснил Энтони Хип, представитель местного правительства:
Я слышал, что вчера вечером в кинотеатр Тюссо пришла посылка. Поэтому, как только в 6.25 стало ясно, я помчался посмотреть. И, черт возьми, так оно и было. Уцелела только передняя часть здания на Мэрилебон-роуд и авансцена. Остальное было полностью снесено, как и некоторые постройки за ним… Ни в одном здании поблизости не сохранилось ни одного окна. Огромные толпы людей толпились вдоль Мэрилебон-роуд, чтобы увидеть руины. Сегодня это была одна из достопримечательностей Лондона.
(Гардинер, 44 года)
Лондонцы продолжали свою повседневную жизнь, как могли, как объясняет Филлис Уорнер:
Одна из самых странных вещей в нашей повседневной жизни — это смесь безжалостного ужаса и повседневной рутины. Я пробираюсь на работу мимо воронок от бомб и разбитого стекла и сижу за столом в комнате с большой дырой в крыше (через нее провалился кусок брусчатки). Рядом с домом, превращенным в спички, домохозяйки отдают прозаические приказы булочнику и молочнику. Конечно, обычная жизнь должна продолжаться, но эффект фантастический. Кажется, никто не возражает против дневных рейдов. Это ночи, подобные непрерывному кошмару, от которого нет милосердного пробуждения. Однако люди не уйдут. Я знаю, что я дурак, если продолжаю ночевать в центре Лондона, который каждую ночь обмазывается штукатуркой, но я чувствую, что если другие могут это выдержать, то и я тоже.
(Гардинер, 48 лет)
Иногда людям некогда было искать убежище, как рассказал здесь анонимный житель Ист-Энда:
День, когда меня ударили, был 13 октября 1940 года. Около десяти минут восьми я сказал жене и родственникам мужа: «Ну, сейчас я пойду», — и просто вышел за дверь. Это были прекрасные, большие трехэтажные дома, и я просто прошел по подъездной дороге примерно в двадцати ярдах от церкви, которая была нашим аэродромным постом, и вдруг — тсс — ничего. Я ничего не услышал и упал лицом вниз. Я поднялся, обернулся и увидел только серую занавеску, свисающую посередине дороги, примерно в два раза шире этого паба. Там висела просто коричневато-серая занавеска, и я подумал: «Боже мой, что-то случилось». Итак, я подошел к посту и сказал начальнику почты: «Джим, я думаю, что что-то произошло в «Принце Уэльском». Когда мы поднялись туда и когда я увидел это, я сказал: «Боже всемогущий, вся семья там!» И вот оно — мы были там, человек четырнадцать, в этом большом ряду домов, и это была всего лишь одна чертовски большая дыра.
(Холмс, 140-1)
Властям потребовалось несколько месяцев, чтобы построить общественные приюты, а затем убедиться, что они сами по себе не являются нездоровой смертельной ловушкой. Барбара Никсон, волонтер по предотвращению воздушных налетов (ARP), описывает плохое состояние убежищ в ее районе в Финсбери:
Они плохо вентилировались, и только двое из девяти, попавших в мою провинцию, могли притвориться сухими. Некоторые просочились через крышу, и пришлось использовать зонтики; в других устье ямы возле двери было сделано выше пола, и в дождливую ночь оно неизменно переливалось на глубину двух дюймов на одном конце, уменьшаясь до четверти дюйма на другом, и ревматическая старушкам приходилось сидеть на скамейках по шесть-двенадцать часов подряд, подперев ноги парой кирпичей. четыре-пять раз за ночь мы ходили с кастрюлей и ведром, вычерпывая вонючую воду… Там были химические чуланы, обычно частично загороженные брезентовой занавеской. Но даже в этом случае надзор за их уборкой был недостаточным. Иногда их оставляли без присмотра целыми днями, и они переливались на пол... Тогда вставал вопрос об освещении... У нас была одна ураганная лампа примерно на пятьдесят человек... Одна парафиновая лампа была единственным отоплением, которое было в те дни . Той зимой было очень холодно.
(Гардинер, 62 года)
Укрытие не было гарантией безопасности. Маргарет Терпин вспоминает ночь, когда в ее убежище взорвалась бомба, когда она и ее семья оказались погребены под обломками:
Должно быть, у меня было много периодов потери сознания… Я помню, как видел шлем ARP, и он был очень-очень высоко, очень далеко. И вдруг оно оказалось совсем рядом. Я помню, как мужчина сказал мне: «Мы скоро тебя вытащим». Он сказал: «Все, что нам нужно сделать, это вытащить твою руку». И я посмотрел на эту руку, которая торчала из-под обломков, и я сказал: «Это не моя рука», и он сказал: «Да, это любовь, у нее такое же пальто»… и я не помню, как выходил приюта. Я помню, как находился в машине скорой помощи, и думаю, что для меня это было, наверное, самое худшее… Я почувствовал, как сверху на меня капает чья-то кровь, и мне это показалось ужасным – главным образом, я думаю, потому, что я не знал, чья это кровь. , независимо от того, был ли это кто-то, кого я знал и любил, или нет. И я попыталась пошевелить головой, но, конечно, это было узкое пространство, и я не мог оторвать голову от крови. И много времени спустя я услышал, что этот человек уже мертв. Но это не мог быть мой отец, потому что его забрали из приюта, и он умер только через два дня… Он умер, умерла моя мать, умерла моя младшая сестра, умерла моя младшая сестра. У меня было две тети, и они умерли, умер дядя… Я узнал об этом почти сразу, потому что, когда я пришел домой из больницы… снаружи стояли бутылки с молоком, и тогда я просто знал, что никто не пришел домой, чтобы забрать их… Все семеро были похоронены на тот же день. Мой брат сказал, что они положили на гробы британские флаги… Они отправили меня в Хэрфилд… Но, к сожалению, люди в Хэрфилде могли видеть рейды на Лондон, и они приходили посмотреть, чтобы посмотреть на это как на зрелище, и я мог Не вынесу этого.
(Гардинер, 64-5)
Станции лондонского метрополитена были популярным убежищем: люди спали рядами на платформах. Журналист описывает сцену на станции «Слон и замок»:
От платформ до входа вся станция представляла собой одну действующую массу человечества… большая часть этой массы спящего человечества спала, как будто они были между шелковыми простынями. На платформе, когда поезд прибыл, его пришлось остановить в туннеле, пока полиция и носильщики шли вдоль него, толкая ноги и руки, свисающие с линии. Шпалы почти не шевелились, когда поезд медленно приближался. В поезде я сидел напротив пилота в отпуске. «Все время одно и то же», — вот и все, что он сказал.
(Гардинер, 84)
Некоторые семьи предпочитали оставаться рядом со своими домами и построили укрытие Андерсона в своем саду. Сделанные из листового металла и набитые землей, они могли противостоять близкому удару и летающим обломкам, но, конечно, не прямому попаданию. Г-н Батлер, начальник службы воздушной безопасности в Лондоне, описывает одну трагедию, когда убежище Андерсона выжило, но не его обитатель:
Там был приют Андерсона, и внутри, по-видимому, была маленькая девочка. Ее родители зашли за угол, чтобы навестить своих друзей, родственников или еще кого-то, а убежище было более или менее разрушено и засыпано землей. Я спустился в убежище и увидел там маленькую девочку лет пятнадцати или шестнадцати, и ее рот был полон земли. Естественно, я взял ее за руку, и наша задача — утешить этих людей и попытаться их успокоить. Она была в довольно плохом состоянии, и я прочистил ей рот; она легла на спину, и пока она переводила дыхание, как бы тяжело дыша, какой-то глупый черт прошел по верху укрытия, земля упала и зашла обратно в горло этой девушки, и когда она так сжала мою руку, она просто исчезла. Теперь я чувствовал, как эта девушка сжимала мою руку неделями, неделями и неделями. Я никогда не мог этого забыть и не забываю сейчас. (Холмс, 144)
Одной семьей, которая осталась дома, была королевская семья, которая заслужила большое уважение тем, что осталась в Букингемском дворце. Когда 13 сентября 1940 года дворец был слегка поврежден, королева Елизавета не слишком огорчилась:
Я рад, что нас разбомбили. Теперь я чувствую, что мы можем посмотреть Ист-Энду в глаза.
(Циглер, 121)
Правительство стремилось следить за людьми, находящимися в приютах, и выяснять, могут ли под поверхностью бурлить какие-либо социальные волнения. Существовало подразделение массового наблюдения, которое отправляло тайных наблюдателей, которые затем составляли отчеты о поведении общественности. В большинстве случаев не было почти ничего, о чем можно было бы сообщить, кроме слухов о том, чем занимаются некоторые пары в темных углах, или о существовании черного рынка, где можно найти лучшие места для сна. Типичен один обыденный отчет, основным моментом которого является небольшое обострение между членами семьи, которые по понятным причинам находятся в состоянии стресса:
Первой была девочка, которая кричала и кричала на свою мать. В конце концов их силой разлучили и увели друг от друга, борясь и крича. Другой случай произошел с мужчиной и его женой. Жена хотела, чтобы он сел, муж хотел прогуляться. Она очень возбудилась, и вокруг них образовалась толпа «резинщиков». Она укусила его за ухо и вырвала ему волосы. Он ударил ее по лицу и бросил на землю.
(Левин, 88).
Число бездомных продолжало расти, а необходимость заботиться о них вдохновила такие организации, как Женская добровольная служба (WVS), о которой вспоминает анонимный житель Ист-Энда:
Большим моральным духом стала Женская добровольная служба – WVS… Когда начался Блиц, они, безусловно, доказали свою ценность. Они вышли с передвижными флягами прямо в разгар Блица; на следующий день у них открылись магазины одежды. Людей, потерявших все, снабжали одеждой, а затем брали с собой в WVS, давали им чашку чая и булочку, а затем отводили к людям, оказывающим помощь, которые раздавали им 10 или 20 фунтов, независимо от размера суммы. семья была.
(Холмс, 142)
Трагедии были повсюду, поскольку люди потеряли гораздо больше, чем свое имущество. Фрэнсис Фавьелл, медсестра Красного Креста в Лондоне, вспоминает горе одной женщины:
На скамейке сидела маленькая женщина с Давхаус-стрит… На Давхаус-стрит была заложена парашютная мина, и женская больница Челси приняла на себя множество раненых. Внезапно ее контроль уступил, и она начала кричать в безумии горя… «Он ушел… Он ушел, и я совсем одна, и нет дома, ничего. Никто меня не хочет... Почему я не пошла с ним, это жестоко, это жестоко, жестоко. Почему? Почему?' Ее страдания были ужасны.
В ужасающем молчании, с которым чиновники относятся к таким вспышкам гнева – почти как если бы она сказала или сделала что-то непристойное – лоснящийся, хорошо одетый священнослужитель… строго велел ей воздерживаться – что то, что произошло, – это воля Божия и что она должна принять это и благодарить Его за собственное избавление от смерти. Она посмотрела на него с ошеломленным несчастьем, как будто он говорил на иностранном языке, и начала кричать еще диче. 'Бог! Бога нет! Есть только Гитлер и Дьявол.
(Гардинер, 317)
Людьми двигал дух неповиновения, о чем свидетельствует анекдот Энтони Идена, тогдашнего министра иностранных дел, который был вместе с Уэнделлом Уилки, американским политиком, которого послали определять настроения Британии во время блиц-удара:
Мы выходили из министерства иностранных дел, [и] там стоял человек, работавший над разбитыми ночью окнами, на вершине лестницы, и Уилки подошел к нему и спросил: «Как вы относитесь к войне?» ' Мужчина выглядел слегка удивленным и спросил: «Что вы имеете в виду?» Уилки сказал: «Ну, ты хочешь довести это до конца», а мужчина ответил: «Гитлер еще не умер, не так ли?»… И эта точка зрения, как сказал мне Уилки много позже, была распространена по всей стране, и поэтому Если Британия выстоит и добьется своего, то это, конечно, огромная заслуга Уинстона [Черчилля] и его руководства. Но огромная заслуга принадлежит и британскому народу, потому что это была его победа.
(Холмс, 147).
«Дух блиц», объединение незнакомцев из разных слоев общества для дерзкого сопротивления ужасам бомбардировок, был для многих определяющим опытом тех мрачных дней 1940 и 1941 годов. «миф» о Блице, в котором чрезмерное внимание уделяется редким случаям социальных волнений, грабежей и предубеждений против предполагаемых чужаков. Подавляющее большинство очевидцев говорят о том, что люди просто жили, как могли, в ужасных обстоятельствах. Еще одна повторяющаяся тема в рассказах очевидцев заключается в том, что у людей было слишком четкое ощущение, что они играют роль в драме, которая будет иметь последствия для будущего Европы. Как отметила в своем дневнике в декабре 1940 года Кэрил Брамс:
Это дни, в которые нужно жить. Эти дни сейчас. Это тяжелые, несчастные, одинокие, потраченные впустую, приводящие в ярость, ужасающие, душераздирающие дни. Но они уже история. И в них мы часть истории. Нам повезло, что мы живем сейчас.
(Левин, 313)
См. также
Фотографии Великой Отечественной Войны
27 удивительных цветных фотографий Второй мировой войны
47 самых ярких и запоминающихся фотографий в истории
27 потрясающих цветных фотографий Первой мировой войны