- По.хо.ро.нили мы нашу Валюшу, так я доченьку назвала, - баба Зина говорила с трудом, и я не перебивал её, думая, что возможно, так ей легче, и мы как-нибудь протянем до утра, а там уже приедут родители, лишь бы дороги не занесло, за окнами начиналась метель. Ветер начал завывать в печной трубе, тоскливо и жалобно, усиливая и без того не радужное моё состояние. Хотелось забиться куда-нибудь в уголок и переждать снежную бурю, но я понимал, что сейчас я единственный человек, кто есть у бабушки, и обязан сделать всё возможное, чтобы облегчить её состояние, а потом всё наладится, приедут мать с отцом, заберём бабу Зину в город, положим на ле.че.ние в бо.ль.ницу. За своими мыслями я не сразу смог уловить смысл речи, которую продолжала всё это время моя бабушка.
- Отец запретил мне на по.го.ст ходить, видел, что я с ума схожу от го.ря. А я всё равно потихоньку бегала, цветочков полевых нарву за околицей и к ней. П.ла.чу, разговариваю с Валюшей, как с живой. Руки сложу у груди колыбелькой и представляю, что я доченьку качаю, колыбельные ей пела. Мне всё казалось, что страшно ей там, в темноте-то, под землёй, в сырости и тишине… Но мало-помалу я стала приходить в себя. Работа и хозяйство никуда не делись, тут и школа скоро уже начнётся, Вовке в первый класс. Съездили с отцом в город, купили Вовке ранец, костюмчик синенький – форму, всякие тетрадки, краски да пенал. Заявление написала директору школы, чтобы сына приняли в первый класс. Вроде всё ладом. Жизнь потекла своим чередом. Вовка больше не проказил, нас слушался, далёко от дома гулять не убегал, не ху.ли.га.нил. А мне всё не давала покоя всё ж таки мысль о том доме на болотах. Привиделось? Нет, вот же он куклёнок в моих руках, настоящий. Я его припрятала зачем-то на чердаке, там в углу старый сундук стоял, бабушкин ещё, вот в него и положила. Раз хотела в бане сжечь эту куклу, да в самый последний миг словно кто за подол меня дёрнул, и я осеклась, обратно унесла и спрятала там же. Странное чувство она у меня вызывала. И страх, и тягу какую-то. И вот всё думала я, кто же она Ладушка эта? Где её мать? Отчего поселились они в таком непригодном месте? Одни. Да и изба у них не современная, и одёжа. Будто я во времена своей прабабки попала. Не стерпела я. Решила сходить на то место. Благо, по.жа.ры сошли на нет. Зной минул, всё утихло мало-помалу. В один день, когда нас направили на работу в колхозные поля, я девчонок подговорила, сказалась, мол, до дому надо сбегать, Вовка при.хво.рал, проверить, до деревни рукой подать, ну и сама побежала в лес, на топи. Это я тогда, в дыму долго шла, а сейчас по свежему воздуху, да бегом, да без живота, быстрёхонько доскакала. Вот она – та поляна. Приметные две сосны стоят и промеж них рябина пышная, вся в ягодах, уже краснеть стали. Только никакой избы тут и в помине нет. Обошла я всю поляну, чуть не ползком траву обшарила – даже и следа нет, и намёка, что здесь дом стоял. Вернулась я на поле, к девкам. Тут обед наступил. Сели мы за стогами, в тенёчке, развязали свои узелки, кто что принёс – картоху варёную, лучок зелёный, квас, яйца, хлеб, огурчики – стали обедать. А мне кусок в горло не лезет. И завела я разговор о том, что вот де, слыхала я от бабки когда-то, что раньше болота не так широки были за нашей деревней, и даже где-то поблизости было селение. Несла что попало, если честно. А Полина Коровушкина возьми да и подхвати. Мол, правда, жили раньше на болотах люди, мне тоже тётка про это рассказывала. Только не сказать, что целое селение было. Три дома всего стояли неподалёку в лесу, пешим ходом полчаса от нас, а то и меньше. Жили в тех домах знаток и его семейство. Многое тот знаток знал, умел. Но после произошло что-то и случился по.жа.р, слух был, что один знаток другого извёл, не сошлись в чём-то, два дома сго.ре.ли до.т.ла, а третий, что стоял поодаль уцелел. Остались в живых только дочь знатка да его внучка. Дочку вроде как Марьей звали, а внучку Ладой. Прожили они там ещё сколько-то, а в один из дней забрели к их избе охотники. Они и нашли обеих мё.р.т.вы.ми. Возле дома стояли два креста в человеческий рост, вкопанные в землю, а на тех крестах мать с дочерью рас.пя.тые висели. Судя по лицам, их заживо так привязали и оставили у.ми.рать. Нечисто там было. Изба вся почернела от воронья, что её облепила, и жуть какая-то висела в воздухе. Так, что те мужички скорёхонько ушли оттуда. Сообщили в деревню эту новость, решили местные, что надо бы у.по.ко.ить мать с дочерью как полагается. Только, когда пришли на место, не обнаружили ни избы, ни по.кой.ниц с крестами. С тех пор на ту поляну никто ногой не ступал, решили, что проклято это место. Слушала я Полю, а у самой поджилки тряслись от страха. Только одно думала – приду домой, сожгу чёртову куклу в бане, покуда она бе.ды не принесла.
Только не случилось этого. Когда мы шли с бабами домой с поля, то увидали, как нам навстречу несётся кто-то галопом на лошади. Пыль столбом по дороге. Это был бригадир. Поравнялся он с нами, спрыгнул на землю, обвёл всех взглядом, с головы кепку стянул, вздохнул горестно, да и говорит:
- Зина, мужа твоего в молотилку на току затянуло. Ничего почти не осталось от него. Прости. Не подоспели мы вовремя, быстро всё произошло.
Что после происходило, я не помню. Как в у.га.ре была. Спасибо добрым людям, всем миром мне помогали. У.по.ко.и.ли твоего деда рядом с доченькой нашей, Валюшкой. Осень наступила. Вовка в школу пошёл. Я работала. Только жила, как во сне. И вот, когда уже была зима, вспомнила я вдруг про ту куклёшку, что Лада мне подарила. Полезла на чердак, принесла её в избу. Сижу, положила её перед собой на стол, гляжу на неё и шепчу: «Это ты нам го.рюш.ко принесла, ты во всём виновата, проклятая». Взяла, да и бросила её в протопленную печь. Там угли ещё красным-красны были. Да спать легла без сил, до того наревелась. А дома ни муки, ни крупы, тоска полная, чем завтра стану Вовку кормить, не знаю. В тот год лето было холодное, всё поморозило в огородах. А из ско.ти.ны остались у меня только курицы. Одной тяжело с хозяйством, не потянешь. Помню в сердцах, засыпая, буркнула, мол, Лада сказала, ты мне помощницей будешь, а ты одну бе.ду лишь нам в дом принесла. Утром просыпаюсь, пошла золу выгребать, печь растапливать, гляжу – а куклёшка эта так в печи и лежит, хоть бы что ей, только платочек на голове слегка об.уг.лил.ся по краешку и всё. Плю.ну.ла я, со злости кинула её в угол, думаю, пойду позже на реку, там и ут.о.п.лю окаянную. А покамест надо хоть чем-то Вовку накормить, да на работу бежать. Едва подумала, в дверь стучат. Открываю, стоит председатель.
- Зина, тут тебе жена моя прислала кой-чего. Ты одна с ребятёнком. Надо помогать. Ты сама, знаю, гордая, не попросишь, не признаешься. Возьми ради Вовки.
И ставит мне на стол корзину. А в ней масла кругляш, яйца, молоко, пироги, горячие ещё, сало, творог. Пока я стояла с открытым ртом, он мешок пшена в избу занёс, у порога поставил.
- Вот, - говорит, - Выписал тебе, всё законно. Бери, не бойся. А вечером Васька Платонов к тебе заедет, дров привезёт.
Так и села я. Я ведь никому не жаловалась на своё положенье. Ушёл председатель, а я гляжу в тот угол, куда куклёшку бросила, и мысль закралась – а случайность ли это всё? То.пи.ть куклу я покамест не пошла. И вот что удивительно – с того дня дела мои пошли в гору. До весны мы с помощью людей дотянули. А новая весна пришла жаркая, славная, и дождей было вдосталь, и солнца – всё само кверху тянулось, цвело и росло. Урожай по осени собрали хороший. И себе осталось и на продажу. Закупила я мяса, муки, провизии всякой, Вовке справила обновки. И стала я замечать, что стоит мне куклёшке на что-то пожалобиться, как тут же каким-то чудесным образом всё налаживается. И помощь приходит, откуда не ждёшь. И сама я будто бы изменилась. Видеть начала людей, кто что думает, у кого что бо.ли.т. Не всех и не всегда, это как-то само случалось. Поначалу я не молчала, людям говорила, предупреждала, а потом перестала, потому как пошли про меня слухи, что де язык у меня дурной и глаз чёрный, что ни скажу, то сбудется, да всё дурное. А невдомёк им, что оно и без того бы случилось, просто я как лучше хотела. Да, видать, что на роду у кого написано, того не избежать. Вот так, сынок, и жизнь моя пролетела. Как один миг.
Я посмотрел на часы. Пять утра. Ого, как незаметно ночь пролетела. Метель улеглась и сквозь стёкла забрезжил уже робкий, едва различимый, рассвет.
- Валера, ты пройди к фотографиям, что над столом висят, руку сунь туда, за них, там свёрточек, - слова давались бабушке всё труднее, она говорила с придыханием.
Я сделал, что она велела, и выудил из-за фотографий старый бабушкин платок, я его помнил ещё из детства – зелёный в красных розах и синих васильках с какими-то нелепыми вычурными золотыми нитями, словно цыганская юбка.
- Разверни. Там. Увидишь, - едва слышно прошептала баба Зина.
Я распеленал свёрток и обнаружил в нём довольно небрежно и неумело сделанную куклу из тряпья и ниток. Один лоскут заменял ей сарафанчик, из которого торчали ручки и ножки, другой – косыночку, покрывающую две косы, сплетённые из пучка ниток. Лица у куклы не было.
- Вот она, - кивнула бабушка, - Та самая кукла. Я её Палашкой назвала.
- Ба, - до этого момента я ещё надеялся, что всё, услышанное мною сегодняшней ночью, было не более, чем б.ре.до.м пожилого человека, причём явно не.здо.ро.во.го, - А зачем она мне?
- Забери её себе. Она много чего умеет. Она тебе помогать станет.
- Баб Зин, ну ты чего? Сказки какие-то, - я уже не выдержал, - Не стану я её забирать. Уж тогда бы Алёнке подарила, она хоть девчонка. А куда я дену эту куклу? Меня ж засмеют.
- Алёнку я не зря не стала звать. А позвала именно тебя, - вдруг ответила баба Зина, - Не родной она нам к.р.о.в.и.
- Ба, ты чего такое говоришь?
- Я же тебе уже сказала, что многое видела. И про Алёнку тоже знала, только никогда никому не сказывала. И мать твою принимала, и её не обижала. Только не от твоего отца она. Но я не о том сейчас. Для тебя она сестрёнка, ты её люби, заботься, и про то, что сейчас от меня услышал – забудь. Но куклу я хочу передать именно тебе. Скоро я п.о.м.р.у, сыночек. Ты не бойся. Нынче дороги замело, родители завтра приедут. А сегодня тётя Вера во всём тебе поможет. См.ёр.тн.ое у меня давно готово. С батюшкой договоритесь. Завтра и сх.ор.он.ите, ни к чему три дня выжидать, у всех свои дела. Дом мой задорого не продашь. Потому я его и не стала оставлять тебе, пусть отец, как на дачу приезжают. А вот кукла эта – куда большее сокровище. Береги её. Она мне всегда помогала, вот, даже со см.ер.ть.ю я договорилась, час выбрала, благодаря ей. Иди, я тебя благословлю и поцелую на прощание. Ты уж меня прости, я не всегда ласковой была к тебе, уж такой характер, жизнь меня не баловала, вот и зачерствела. Но я тебя всегда очень любила.
- Ба, я тебя тоже люблю, прости за всё, - по моим щекам потекли слёзы, я склонился над постелью и обнял старушку, - А по.ми.ра.ть тебе рано. В город поедешь, к нам жить.
Но она лишь помотала головой и поцеловав меня, откинулась на подушку. Я стоял рядом. Баба Зина глубоко вдохнула и замерла, уже не выдохнув обратно. По те.лу её пробежала дрожь, пальцы стали перебирать по одеялу, и вдруг застыли. Я бросился к бабушке, не веря, но она уже не дышала. Я за.ры.дал в голос. Всё смешалось сейчас во мне – и страх перед по.кой.ни.ком, которых я до сей поры ни разу не видел вблизи; и го.ре от потери близкого мне человека; и ужас от куклы, лежавшей на столе и пялившей на меня свои несуществующие глаза.
- Положу её с бабушкой, в г.р.о.б, - подумал я сквозь слёзы, - Не нужна мне эта стра.ши.ли.ща.
(продолжение следует)
Иллюстрация художник Ю. Дубовий.
Истории, которых нет в общем доступе, можно прочитать, оформив подписку VK Donut в официальном сообществе автора.
