Любое событие прошлого имеет, кроме многочисленных точек зрения учёных, о которых в курсе лишь сами учёные, общепринятое толкование, тиражирующееся в учебниках, музейных экспозициях и фильмах. Эти легкоусваиваемые устойчивые шаблоны кочуют из эпохи в эпоху, формируя представление о прошлом в простых и понятных категориях.
Ливонская война — один из таких шаблонов. Развязанная Иваном IV агрессивная война ради доступа к Балтике была проиграна. Позорный Ям-Запольский мир усугубил социально-экономический кризис, который косвенно способствовал введению крепостного права и наступлению Смуты. Бездарное руководство обеспечило поражение России и её более чем вековую изоляцию от Балтики и Европы.
Так у Н.М. Карамзина, верившего в зависимость судьбы страны от моральных качеств государя, Иван IV становится антиподом Петра I. Жестокость и порочность Грозного становятся причиной краха его военных начинаний, которые будут реализованы лишь спустя полтора века:
«Так кончилась война… постыдная для Иоанна, который в любопытных ее происшествиях оказал всю слабость души своей, униженной тиранством; который с неутомимым усердием домогаясь Ливонии, чтобы славно предупредить великое дело Петра, иметь море в гавани для купеческих и государственных сношений России с Европою … — вдруг все отдал — и славу и пользу».
В работах С.Ф. Платонова Ливонская война и вовсе предстаёт, как часть векового противостояния России и Запада, который пытался всеми силами воспрепятствовать русским выйти в Балтийское море. Эта точка зрения предвосхитит выводы советской историографии. В монографии В.Д. Королюка будет утверждаться, что Запад установил блокаду России, чтобы не допустить его развития, а конкретно Ливонской орден и Швеция:
«стремились изолировать Русское государство от необходимого ему естественного и удобного выхода к Балтийскому морю».
В постсоветской историографии также появлялись выводы о пагубности Ливонской войны. Так А.Л. Хорошкевич считала борьбу за Ливонию предпосылкой для установления опричнины, а А.А. Шапран и вовсе назвал войну одной из величайших авантюр, провалившихся из-за ничтожности правителя.
Проблемы с именованием Ливонской войны именно «Ливонской» вряд ли стоят подробного разбора. Однако стоит отметить, что в европейских источниках термин «Ливонская война» обычно употреблялся лишь к боевым действиям, происходившим на территории Ливонии. При этом у разных авторов отличались причины конфликта и даты начала (1556, 1558) и конца (1560, 1564, 1571 и пр.). Так у Тилльмана Бренденбаха в «Истории войны Ливонской» кампания начинается не с вторжения русских войск в 1558, а с конфликта Ливонии и Польши в 1556 году. Поляки использовали термин «война в Инфлянтах», а боевые действия 1579-1581 гг. и вовсе «Московской войной».
Впервые сочетание «Ливонская война» в русской историографии появилась лишь в XVIII веке в «Истории российской с древнейших времен» князя М.М. Щербатова. В этой работе для военных кампаний 1558-1582 годов был использован термин «Лифляндская война». В дальнейшем Н.М. Карамзин взял на вооружение этот термин и в своей «Истории государства Российского» впервые изобразил конфликт, как продуманную кампанию по обретению россии выхода к Балтике. Именно Николай Михайлович обозначил, что причины Ливонской войны вызваны торговой и культурной блокадой Западом Российского государства, внедрив этот шаблон в отечественную историографию.
Проблема заключается в том, что в XVI веке выход к Балтийскому морю у России уже был — она владела южным побережьем Финского залива от устья Нарвы до устья Невы. При этом на судоходный реках у Руси было как минимум два города — Ивангород и Ям на р. Луге (ныне Кингисепп). В период с 1536 по 1577 на Нарве трижды возводились укрепления для контроля торговых судов, но не было построено ни одного морского порта.
В начале XVI века в устье р. Охты на месте Санкт-Петербурга был построен первый город на Неве — Невский городок, через который везли товары из Ревеля новгородские купцы. Первое упоминание о поселении относится к 1521 году, однако крупным торговым портом оно так и не стало. Еще один город, имевший все шансы стать центром транзитной балтиской торговли — Ладога к XVI веку пришла в упадок и проводившиеся в ней ярмарки носили локальный, а не международный характер.
У России был доступ к Балтийскому морю, были и потенциально подходящие на роль торговых центров поселения. Однако ни крупного торгового порта, ни своего торгового флота Русь в XVI веке не имела.
Строительство новых верфей, собственного торгового, а затем и военного флота для обеспечения безопасности было гораздо дороже, чем нанять в Нарве или Выборге ливонский или шведский корабль с командой. Целенаправленной политики по развитию внешней торговли и обеспечению её безопасности на государственном уровне в России не было. В таких условиях приписывать Ивану IV протекционизм и готовность развязать войну ради мелких купеческих факторий на Балтике становится довольно сложно.
Опять же таки, вместо организации своей морской торговли и траты средств на строительство флота намного легче было взять под контроль уже готовую отлаженную инфраструктуру. И самой доступной для России страной с отлаженной внешней торговлей была именно Ливония, тесно связанная с Ганзой. Морские пристани, торговые корабли, отлаженная система, собственные каперы — всё это уже есть в Ливонии, а значит намного легче «взять её под свою руку», нежели заниматься рациональным строительством у себя. И рост объема балтиской торговли Руси в 1558-1581 гг. когда в качестве торгового порта использовалась захваченная Нарва, свидетельствует о том, что подход Ивана IV зиждился совсем не на тех основаниях, которые ему пытался приписать Н.М. Карамзин.
После окончания Ливонской войны Россия, как ни странно, выхода к Балтийскому морю не потеряла. По Плюсскому перемирию 1583 года ей принадлежал берег от устья Невы до р. Стрелки.
После русско-шведской войны 1590-1595 гг. по Тявзинскому миру граница вновь вернулась к устью р. Нарва.
И лишь в 1617 году по Столбовскому миру выход к Балтике у России был потерян. Швеция вернула Руси большую часть северных территорий, включая Новгород, но забрала у той опорные пункты на побережье. И вплоть до Петра I русский морской флот здесь больше не появится.