Марина выдержала в карцере сутки. Темнота, холод, пустота — бетонная коробка. Она вышла, захлебываясь слезами, соплями и умоляя больше не мучить ее! Но… Через три дня как будто покорности, а на деле — запуганного подчинения, опять начала бунтовать. Вообще, Марина, хоть к этому и не стремилась, но быстро приобрела некоторую славу среди обитателей закрытой школы — потому что ее наказывали чаще других!
И только один человек ее в этом превзошел — паренек по имени Роджер. Ему тоже было семнадцать и его сюда отправила после смерти отца мачеха. Порой казалось, что Роджер специально напрашивается на наказания, лишь бы только позлить своих почти тюремщиков.
— Вам все равно меня не сломить! Я вас раскатаю в лепешку и спущу ее в Гуздон! — хохотал парень, когда двое амбалов тащили его в карцер.
Этому стала свидетельницей Марина, которую как раз из карцера в очередной раз вытаскивали — она также увидела, что у одного из амбалов расквашен нос, а Роджер ей подмигнул, мол, смотри, какой я крутой!
Юноши и девушки жили в разных корпусах, но учились в одних классах и постепенно, как—то незаметно даже для них самих, между Мариной и Роджером возникла особая связь. Они могли обменяться незаметными для окружающих взглядами, которые были такими говорящими для них самих. Порой они, кошмарно рискуя, даже умудрялись передавать друг другу записки!
Но все—таки… Как ни храбрилась Марина, а со временем она начала не то, что ломаться… Но как—то стыдиться своего положения! Родители за все время пребывания в школе навещали ее лишь трижды — директор уверял их, что слишком частые контакты с семьей вредят воспитательному процессу. И Марина… Она не могла потом объяснить самой себе, почему так выходило, но только на встрече с родителями она говорила, как по бумажке читала — да, учится, да, все хорошо, да, все нормально. Впрочем, эти встречи всегда происходили в личном присутствии директора и еще пары человек, включая миссис Лидию — человека, ответственного за здешнюю систему наказаний. Вот поэтому Марина и держала рот на замке — она боялась, что родители ей попросту не поверят, а вот ей, когда они уедут, достанется!
И только однажды, за два месяца до выпуска, в их последний визит, Марина решилась… Она молча подняла рукав жакета, показав на руке красные отметины — следы от ремней, которыми ее привязывали в госпитале, когда она дерзнула намеренно отравиться какими—то ягодами — так, слегка, чтобы тошнило, была сыпь и это дало бы возможность пропускать уроки. Родители округлили глаза и Марина уже собиралась было открыть рот, чтобы сказать — помогите! Меня тут мучают! Вы что, не видите?! Но вмешался директор. Он тоже все заметил.
— Вынужден принести извинения, — сказал он и вид был такой, что такому человеку, конечно же, можно было верить! — Недосмотрели за вашей девочкой… Вот, во время урока верховой езды запуталась рукой в поводьях… Мы боялись, все себе переломает! Я понимаю, я пойму, если вы пожелаете ее немедленно забрать и расторгнуть контракт, а также подадите в суд и потребуете моральной компенсации…
— Нет, что вы! — всплеснула руками мама Марины. — О вашей школе такие хорошие отзывы! Нет, мы не станем! Это же подростки, — улыбнулась она. — Они постоянно где—то синяки и ссадины цепляют, правда?
Отец Марины только посоветовал дочери быть аккуратнее и строго заметил, что затем сюда ее и отправили — чтобы она была в безопасности, а то вела себя раньше так, что прям напрашивалась на неприятности. Потом родители уехали. А Марину наказали.
В один из дней она собиралась встретиться с Роджером — тайком, в саду за хозяйственными помещениями школы. Но он не пришел. Зато вместо него пришла одна девчонка — рыженькая Мэгги, оказавшаяся, кстати, здесь за то, что якобы насолила чем—то новой женушке своего отца—миллионера. В общем, снова была виновата злая мачеха! Именно на этой почве — сходства жизненных невзгод, тринадцатилетняя Мэгги и стала верным другом Роджера и исполняла для него и Марины роль связного — передавала записки и словесные сообщения.
— Его забрали, — шепотом поделилась она новостью.
— Куда? — испугалась Марина — она могла бы уже, принимая в расчет дерзость Роджера, поверить даже в то, что директор школы решит от него вообще избавиться!
— Не знаю точно, — Мэгги опасливо огляделась по сторонам. — Но среди ночи вроде приехал кортеж, какие—то люди показали директору какие—то бумаги и забрали Роджера. В общем, он уехал!
— А мне ничего не передавал? — спросила Марина.
— Вообще то, кое—что есть, — неуверенно сказала Мэгги. — Он сказал, что нужно… Просто ждать. Что однажды все закончится.
— И как это понимать?!
— Я не знаю, — развела руками Мэгги. — Вообще, все это очень загадочно! Все, я побежала!
Оставшееся время до выпуска из школы Марина провела в крайне подавленном состоянии, в настолько подавленном, что ее наставники—мучители даже начали думать о том, что она, пожалуй, образумилась наконец—то! И Марина вовсе без дополнительных мер принуждения, накануне выпуска, в кабинете директора, своей рукой и под его диктовку написала благодарственное письмо родной школе, где расписывала, как тут славно жилось и заверяла, что не имеет никаких претензий и обязуется не разглашать никакую информацию.
А потом… Девушка надела свое любимое платье — его ей передали сюда родители. Вышла из школы и села на автобус… Она должна была просто ехать домой… Но вдруг сошла с автобуса и… После этого исчезла.
..Екатерина, смотря на Мэтью, на собственной шкуре осознавала смысл выражения про то, что душа ушла в пятки.
— И что тут? — Мэтт заглянул в шкаф—кладовку с притворным удивлением. — Ну, дом старый, видимо, Бену она была без надобности, вот и решил загородить ее мебелью. А шкаф, кстати, принадлежал еще прежним хозяевам дома, на это даже документы есть. Так что… Ох, Кэти, — он цокнул языком. — Боюсь, нам придется обо всем серьезно поговорить!
Екатерина тяжело сглотнула. Что—то подсказывало ей, что разговор будет не из приятных. И что все станет еще хуже, когда Бен вернется.
Схватив лампу — это было антикварное изделие с лавандовым абажуром, Катя, вовсе не думая о том, что вообще то — вот так бить кого—то по голове крайне опасно для здоровья, с короткого размаха угодила Мэтью куда—то в висок, а когда он, вскрикнув и схватившись за голову и лицо, повалился на пол, кинулась из комнаты прочь!
Выбежать из дома! Она приехала на машине Бена, а значит… Отсюда нельзя было уехать! Взгляд Екатерины на мгновение задержался на автомобиле шерифа, но она быстро поняла, что это — плохая затея, даже если бы ей удалось, вернувшись в дом, снять ключи с пояса Мэтта… Интересно, мелькнула мысль, а он там как… Жив вообще?! Но тут же девушка кинулась бежать — некогда думать и задерживаться, нужно спасаться!
К счастью, неподалеку проходила дорога. Не самая оживленная, но, да — по ней частенько проезжали машины. Катя, встав на обочине, принялась энергично размахивать обеими руками.
— Ну, пожалуйста, хоть кто—нибудь, остановитесь!
Взмолилась она невесть к кому, когда пара машин промчались мимо — по какой—то причине им было не до попутчиков. Но вот откуда—то сбоку, из—за поворота, которым здешние дороги крупные дробились на множество дорог маленьких, вывернула машина… Это был старенький белый фургончик, однако, который поддерживался, похоже, его владельцем в приличном состоянии. Он, замедлился около Кати.
— Добрый день, мисс! — водитель — крепко сбитый мужчина непонятного роста — ведь он сейчас сидел, тронул пальцами козырек бейсбольной кепки и улыбнулся, мигнул глазами за толстыми линзами очков. — Нужно в город?
— Да! — выпалила Катя и едва тут же не вывалила все — что она бежит из дома маньяка и его сообщника и по совместительству — брата и шерифа! — Пожалуйста… А вы… Вы в Гринтаун? — спросила она о том, не является ли пунктом назначения тот самый маленький городишко, в котором был шерифом Мэтт — Катя не сомневалась, что если она там появиться, то максимум через пять минут по приказу Мэтта — который уж точно успел прийти в себя, ее там арестуют по надуманному поводу! А там… Она точно окажется в ловушке! — Вообще то, мне надо в Чикаго, — нервно облизнула губы Катя. — Я могу заплатить!
— Да какие пустяки, — отмахнулся водитель. — Вообще то, мне как раз туда и надо… Спешите, — спросил он, когда Катя забралась внутрь салона и непослушными в дрожи пальцами пристегнула ремень безопасности. — Тогда, думаю, нам следует поехать короткой дорогой! — и он, круто развернув авто на пустой дороге, лихо прибавил скорости, двинувшись в обратном направлении — то есть на проселочную, по сути, дорогу, с которой приехал.
Но тот факт, что это было очень странно — возвращаться обратно при том, что дорога на Чикаго была совсем в другом направлении, как—то не сразу дошел до Екатерины…
— Я тут все дороги знаю, — сказал водитель, будто прочитав ее растерянные и увы — слишком запоздалые мысли. — Ты даже не представляешь, сколько молоденьких дурочек вот так голосуют на дорогах в глуши! И ведь верят, глупышки, что рядом с ними остановится хороший парень… — водитель неожиданно хихикнул и пройдясь взглядом по Екатерине, мокро причмокнул губами. — Только вот я, девочка моя, совсем не хороший парень…
Рука девушки машинально нащупывала ручку дверцы авто, а взгляд — как прилип в человеку за рулем. Он сбросил скорость. И Катя еще успела подумать, а как он не боится терять управление? Но ему, было, видимо, все равно — потому что он отвлекся на то, чтобы откуда—то из под сидения молниеносно извлечь какую—то грязную тряпку и флакон, смочить ее из него, а потом прижать ее к лицу не успевшей толком даже закричать попутчицы. Катя вскинула руки, но он был сильнее — одна рука на ее шее, давит вперед, вторая — с тряпкой перекрыла нос и рот. По обонянию и кажется — самому мозгу, ударил странный, едкий запах… А потом Катя, не успев даже как следует распробовать чувство всепоглощающего ужаса — провалилась в темноту…