Четвертая симфония Сергея Сергеевича Прокофьева, как и его Третья симфония, родилась из музыки для театра
В основной плейлист первого дня 67-го фестиваля искусств «На Родине П.И. Чайковского» — 4 июля в 18:00 на сцене Дворца культуры «Юбилейный» в Воткинске — войдут Сюита из оперы «Сказание о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова, Концертная фортепианная фантазия Петра Ильича Чайковского и Четвертая симфония Прокофьева. Произведение с поразительной музыкой и не менее удивительной историей, которую вкратце пересказывает Удмуртская филармония…
Источники художественной радости
Если Третью симфонию с посвящением другу и коллеге Николаю Мясковскому Прокофьев написал (в 1928 году) «по мотивам» «готической» оперы «Огненный ангел» по повести Валерия Брюсова, то в фундамент следующего большого симфонического полотна (1930 год, опус 47, первая редакция) была заложена музыка из балета «Блудный сын», созданного по известному библейскому сюжету.
— По-видимому, Прокофьев очень любил «Блудного сына» и потому неоднократно возвращался к музыке из этого балета в других сочинениях — в двух редакциях, сюите и трех пьесах для фортепиано, — в монографии «Дирижерская аппликатура» отмечал Геннадий Рождественский, который в январе 1957 года первым исполнил вторую редакцию Четвертой (ор. 112, 1947 год). Причем сыграл с Государственным симфоническим оркестром СССР по партитуре лично переданной маэстро из рук вдовы композитора Миры Александровны Мендельсон-Прокофьевой.
— Я очень люблю музыку Прокофьева, непрестанно открываю в ней источник большой художественной радости, — на страницах своей следующей книги «Мысли о музыке» признавался Геннадий Николаевич. — Каждый раз, возвращаясь к сочинениям Сергея Сергеевича, испытываешь ощущение изумительной свежести и яркости музыки, которая становится тем интереснее, чем больше её играешь. Первая же страница партитуры ставит перед исполнителем увлекательные задачи. Поэт Константин Бальмонт как-то назвал Сергея Прокофьева «солнечным богачом». Действительно, солнечность Прокофьева многообразна, его музыка ярка, как солнце, тепла, как солнце, и земной шар охватила она, как охватывают его солнечные лучи…
От себя добавим, что в непростое нынешнее время эти свойства прокофьевской музыки — художника звуков, родившегося на Донбассе —помогают человеку жить, мыслить, чувствовать и продолжать делать то, что ему должно делать.
Чарующая лирика даже при жесткой музыке
Ровно шестьдесят лет назад на сцене неаполитанского театра «Сан-Карло» только за один сезон было поставлено сразу четыре оперы Прокофьева, и после этого в европейском театральном сообществе среди режиссеров в ходу появилась ироничная поговорка: «Скажи мне, сколько произведений Прокофьева ты поставил, и я скажу, какой у тебя театр».
Причем ирония высказывания не оттеняет главной его сути — прокофьевская музыка давно воспринимается мерилом творческой состоятельности театра. Посмотрите в ретроспективе хотя бы афишу Мариинского театра, и вам станет понятна точность подобной формулировки. Пусть и излишне категоричной.
— В музыке балета «Блудный сын» Прокофьев оставался верен себе: он лишил её традиционных танцевальных форм, зато дал актерам простор для пантомимы и эксцентрических возможностей хореографии, — в биографии композитора из серии «Жизнь замечательных людей» абсолютно верно отмечал Сергей Морозов. — Местами жестковатая музыка во многих эпизодах наполнена, однако, чарующей лирикой…
Как тут не упомянуть распространенное мнение музыковедов о том, что обладая безграничным даром к красивой лирической мелодике, Сергей Сергеевич достаточно часто искусственно и нарочито сдерживал проявление собственного мелодического дарования, «накрывая» его острыми жесткими ритмами, перчеными фразами, диссонирующими сарказмами и прочими жгучими музыкальными ингредиентами.
Может быть оттого, что очень побаивался намеков или обвинений в традиционности. А еще оттого, что был мотивирован желанием оставаться всегда современным.
При этом музыкальный мир к моменту написания «Блудного сына» и его «дочери» — Четвертой симфонии — уже двигался в направлении «новой простоты». И Прокофьев небезосновательно был уверен в том, что вместе с мировыми лидерами в музыке он тоже следует в авангарде этого движения, а потому старается писать намеренно просто.
Стихотворная природа движений
Позволим себе еще одну броскую цитату. Теперь уже не прозаическую, а поэтическую — от Марины Цветаевой.
Премьера балета «Блудный сын» в хореографии Джорджа Баланчина, в декорациях Жоржа Руо и с труппой Сергея Дягилева прошла весной 1929 года в Париже. Если быть абсолютно точным – 21 мая.
В заглавной партии танцевал Серж Лифарь, а в зале премьерный показ нового прокофьевского творения смотрели Сергей Рахманинов («В первом ряду Рахманинов снисходительно одобряет некоторые номера «Блудного сына» — Сергей Сергеевич записывал реакцию Сергея Васильевича в своей «Автобиографии»), Игорь Стравинский, Поль Валери, Жан Кокто и Пабло Пикассо.
По всей вероятности, среди заинтересованной публики была и Марина Цветаева. Несмотря на то, что позже Марина Ивановна довольно резко отзывалась о Сергее Сергеевиче: «Недаром меня никогда не влекло к Прокофьеву. Слишком благополучен. Ни приметы — избранничества…», но в тот момент, в 1929-м, в письме к Саломее Гальперн-Андрониковой — одной из знаковых фигур Серебряного века в истории русской культуры, великий наш поэт писала: «Я смотрела дягилевскую труппу. В «Блудном сыне» телодвижения напоминают стихи. Они сходны с моими стихами. Плащ превращается в гребца…»
И можно предположить, что в первую очередь стихотворная природа движений танцовщиков определялась удивительной музыкой Сергея Сергеевича Прокофьева. И эту музыку можно будет услышать в Воткинске 4 июля 2024 года!
Текст: Александр Поскребышев
