Аннуин – Инис Витрин, 537 год от условного рождения Христа
… Трижды ему казалось, что он напал на нужный след, и трижды он ошибался. Казалось, не было ни одного даже самого жалкого кустика в Пределе мёртвых Аннуина, куда бы не заглядывал Морвран в поисках Артоса-Медведя спустя каких-то несколько ночей после злосчастной битвы в Камланской долине.
– Да не знаю я, где он! – уже не выдержал Араун после очередного прилёта ворона-оборотня в свою обитель, и от раздраженного крика Мрачного земля под ногами содрогнулась, а пространство Предела мёртвых завибрировало. – Лети к Моргане, спроси у неё! Носитесь вы с этим Артосом, как с серебряной доской для фидхелла!
После пяти ночей сидения Морврана на пороге входа в деревянную башню Морганы на Инис Витрин верховная друидесса вышла к нему с миской бобов в базиликовом соусе.
– Есть хочешь? С поминального стола осталось. Мы с девочками, как я Артоса на Яблоневый остров доставила и вернулась, решили здесь его достойно проводить. На, бери. Вкусно.
И надела миску на голову сыну Керридвен. Тот даже не шелохнулся.
– Мне нужно туда, – только и сказал он, не оборачиваясь. – На ту сторону Яблоневого острова.
– Зачем?
– Поговорить.
– Наговорились уже…
Вокруг смеркалось. Зимний ветер холодил кожу резкими порывами. Белёсая кромка льда сковала влагу болотистых лугов, превращавшихся по весне в залив, окружавший Тор и весь Инис Витрин.
– Морвран, ты же знаешь, кто я, – произнесла Моргана, провожая взглядом покатившуюся вних по склону глиняную миску, которую ворон-оборотень наконец смахнул с головы. – Ты же знаешь, что я чувствую смерть загодя. Как только видный сын или дочь нынешнего времени делает выбор, который приведёт к скорому концу, я сразу начинаю чувствовать это. Так было с того самого дня, как Мрачный создал Предел мёртвых. Я не просила этой милости, но так сложилось… И когда несколько лун назад в моих руках вдруг появилась рубашка младшего брата вся в кровавых пятнах, я тут же отправилась стирать её в ручье, дожидаясь, пока Артос вернётся с охоты. Он всё увидел, всё услышал, даже вопросы задавал. Но шло время, а его окровавленная рубашка никуда не девалась. К ней вскоре добавились его любимый плащ и штаны. Давай-ка я тебе объясню, к чему все эти слова, – Моргана старалась говорить бесстрастно, но Морвран знал, что нутряная горечь совсем скоро хлынет наружу кратким, но сшибающим с ног потоком.
– Если бы Артос стал друидом, – громко сглотнув поступавшие слёзы, продолжила Моргана, – он мог бы менять свою судьбу по собственному усмотрению. Ты же понимаешь, Морвран, что друиды уже не совсем люди... Брат мог стать кем угодно. Филидом, кузнецом, полноценным воплощением когда-то чтимого на материке Артайоса. Но Артос избрал путь правителя. Того правителя, которого мы все давно ждали. Великого правителя, чей выбор, несмотря на заслуги, очень ограничен. Ты винишь себя в смерти друга и вождя. Однако хочешь ты понимать или нет, сможешь ли когда-то осознать – но Артос, – голос верховной друидессы дрогнул, – должен был умереть именно так. Умереть в битве, став жертвою наветов, интриг и заговоров. Потому что верховный правитель земли – это ещё не вся земля, это ещё не все люди и вожди, живущие на ней. Явление Артоса дало Придайну шанс, редкий шанс, один на многие эпохи. Но вожди Придайна, а вслед за ними и их подданные отвергли эту дармовую возможность сохранить всё, что должно быть им действительно дорого. Именно поэтому Артос должен был та́к уйти. Завершив эпоху и оставив зловещее назидание потомкам.
Моргана положила руку на заляпанную едой голову Морврана, запустила пальцы ему в волосы.
– Ты ничего не смог бы изменить в участи моего брата. Но что бы ни произошло, какой бы выбор он ни сделал, ты должен был оставаться с ним до конца. И его последняя битва должна была стать твоей битвой. А на потусторонний Авалон, – она нагнулась над Морвраном, усилила хватку, потянув его голову за волосы к себе, и два полные боли взгляда встретились, – даже не суйся, если в тебе сохранились хоть какие-то остатки доброго расположения к своему другу и пендрагону. Не лучшее сейчас время бередить прошлое, покуда память земли не вобрала его целиком.
Конечно, Морвран её не послушал и вскоре уже был на берегу Яблоневого острова в Аннуине, пробиваясь в глубь него сквозь плотнейший туман и поминая последними словами Манавидана, туманами испокон веку повелевавшего. Спустя время почудилось, что взгляд его пробился сквозь завесу до хорошо знакомого силуэта. Но сколько бы сын Керридвен ни шёл к нему, приблизиться не удавалось ни на шаг.
– Артос! Артос, говори со мной! Артос!
Казалось, туман застилал глаза, лез в рот, мешал кричать. Морвран перекинулся вороном в надежде справиться с преградой. Но поднялся сильнейший ветер, с которым даже он не сумел совладать. Порывы ветра били под дых, сбивали любую попытку лечь на крыло, переворачивали в воздухе, прибивали к земле.
Туман, едва поднялся ветер, конечно же, рассеялся, и теперь сомнений не осталось: тот, кого вдали видел Морвран и до кого тщетно пытался добраться, действительно был Артосом.
– Артос! Пендрагон! – снова выкрикнул Морвран, перекинувшись обратно в мужа.
Ответа не последовало. Лишь спина друга едва, казалось, вздрогнула. Но он так не повернулся...
Аннуин, обитель Керридвен, 547 год от условного рождения Христа
... – Морвран! Морвран, мне больно! Что ты делаешь?!
Ллейан не без усилий выползла из-под отца своих детей и вскочила на ноги. В её глазах был страх.
Морвран наконец очнулся и лишь через несколько мгновений понял, что произошло. Лечь в постель с женщиной, желая её и претворяя в жизнь своё желание, а потом вдруг впасть в воспоминания настолько, чтобы потерять контроль... Вот уж точно ей с ним не повезло!
Завернувшись в плед, Ллейан стремглав выбежала вон. Теперь она ещё долго будет его бояться.
Придайн, земля Элмет – обитель Керридвен – Холм Брана, конец 547 года от условного рождения Христа
Юного монаха-миссионера едва не забили камнями, бедняга чудом унёс ноги в обитель – жаловаться отцу-аббату на проклятых язычников. Не то чтобы в этой деревне не любили христиан. Жаловали. Многие местные даже крестились. Кое-кто порой пытался прислушаться к увещеваниям этого прозелита перестать отмечать Калан Гаэф и праздновать вместо него день какого-то святого Мартина, умершего «стопятьсот» лет назад. Чтить одного чужого мёртвого вместо десятков своих, родных?! Идиотизм высшей степени!
Просто на этот раз общий порыв гнева местных жителей, вдруг ставших дикой, необузданной толпой, оказался гораздо сильнее любой проповеди. Поэтому в ответ на призыв безымянного для истории инока остановить «это богомерзкое жертвоприношение» в несчастного полетели увеситые камни.
За попытку воспрепятствовать жертвоприношению едва не огрёб по залысинам бродячий друид из Алт-Клуита (или откуда там он пришёл, решив именно здесь перезимовать). На людей не возымели действия доводы учёного мужа о том, что такую жертву боги не примут и даже покарают за неё, потому что Майская владычица, мол, это посланник высших сил, и всё тому подобное.
Не знал пришлый, что творилось в этой деревне последние полгода: как ничего не уродилось на полях из-за невиданного до той поры холода; как не случилось ни одного набега в округе, который бы не проходил через эту деревню, а бренин Гваллог Конный Воин так ни разу и не оборонил своих данников; как один за другим с начала лета умирали первенцы; как дох скот в каждом дворе; как иссыхали источники...
А потом вскрылось: один из старейшин, выбирающих каждый Калан Май Майского владыку и Майскую владычицу, сознался, что непутёвая девка (а ведь все же тогда удивились, с чего вдруг избрали именно её) хорошенько постаралась каждой частичкой своего упругого и жадного до любви тела. Сознался старейшина и удавился в лесу, не в силах стерпеть вины за общую беду и позора, павшего на его семью. Другие старейшины не сознались. Просто дали дёру из деревни.
Тут-то и дошло до всех, кто виной всем бедам. Нечестно выбранная Майская владычица –святотатство, и понимание это никакой новой верой не истребить. Майские владыки, мужчина и женщина, целый год отвечают перед богами за всех своих земляков.
И недаром всё вскрылось именно на Калан Гаэф. Знак свыше! Кто-то удачно вспомнил, что за морем, в Эрине, не столь давно, кстати, настоящих владык, прогневавших богов и навлёкших беды на свой народ, топили на Саунь в бочке с мёдом. Недаром вожди Эрина так скоропостижно крестили всех своих подданных, чтобы «власть вся не от друидов была, но от бога единого».
Идею с ритуальным умерщвлением подхватили, правда, вместо утопления лже-Майскую владычицу решили просто расчленить.
На старое капище её несли всей деревней под чад факелов и гневное улюлюканье. Положили на алтарный камень, вознесли молитву всем, кого помнили, и принялись за дело. Общими усилиями распалённые пойлом мужики оттяпали ей сперва ноги, затем руки. Грудную клетку под общие одобряющие вопли жертве вспарывали, когда она уже испустила дух. Женщины отгоняли от места расправы увязавшихся за хозяевами собак, дети робко стояли за чертой капища, старухи причитали защитные заговоры.
Смеркалось. Наступала первая ночь Калан Гаэф. Остались ли боги и духи этих мест довольны подношением, покажет время. Добрым, но коробящим сознание знаком толпа сочла то, что огромный ворон вдруг опустился на алтарь и, выудив из бездыханной головы левый глаз, унёсся в надвигающийся мрак. Тут-то люди и поспешили по домам – наступала пора безвременья, и Дикая охота, не ровен час, могла оказаться совсем близко.
А Морвран, сын Керридвен, полетел с глазом в клюве домой, помня, что для своего варева мать просила на этот раз чего-нибудь этакого от свежеубитого человека. Дома он всё равно получит нагоняй, потому что на самом деле вместо «чего-нибудь этакого» Керридвен просила ноготь с большого пальца левой руки. Мужской, между прочим...
… Закончив устраивать разнос сыну, Керридвен, переведя дух, переспросила:
– То есть ты выклевал глаз у этой несчастной?
Морвран кивнул.
– Дай его сюда, – богиня колдовства сгребла из ладони сына шарик, облепленный запёкшейся кровью, и резким движением бросила в Котёл, где уже закипало нечто угрожающе вязкое.
– Посмотрим-посмотрим, – буркнула она себе под нос. – Это всё неспроста. Это вам не басни о лесной владычице по имени Голая Адриэль, где только в чистой воде можно всё увидеть. Самая правда кроется в воде мутной... Эй, Светлячок, дай-ка мне мешало! Да не это – вон, с резьбой, наверху на двух гвоздях висит.
Под безразличное сопение Морврана Керридвен некоторое время помешивала содержимое Котла. Потом остановилась и посмотрела на сына:
– Хочешь знать, кто передал тебе привет?
По глазам матери Морвран понял, что знать ему об этом не очень-то и хочется.
… Местное умертвие, думавшее было запрыгнуть на загривок припозднившемуся путнику, кубарем скатилось в овраг, сбитое крылом исполинского ворона, прокладывавшего себе этот отрезок пути сразу в обоих мирах – смертном и бессмертном. Рассекая пространство, Морвран на огромной скорости пролетел над десятком селений, остатков римских вилл и новых каэров, над густыми лесами, заброшенными полями, покинутыми мельницами в запрудах рек. Пронзительный запах мокрой после ливня осенней листвы человеческого мира сменялся пряным веянием полевых цветов мира волшебного: в этой части Аннуина сейчас царило лето, и вместо мрачной луны Сауня светило яркое приветливое солнце. Такое происходит только в строго отведённую пору, и сейчас как раз это время.
Река Тамес испокон веку протекала в обоих мирах. По её течению Морвран устремился на восход, в сторону устья. Концами крыльев он задевал подёрнутые инеем листья плакучих ив, росших по берегам реки, уже замерзавшей в среднем своём течении. Зим этак трижды девять назад в это время года такого не было вовсе, а теперь... Беда никогда не приходит одна, говорят люди.
В нижнем течении лёд лишь тронул левый берег в мире людей, а в Аннуине было тёплое время сбора раннего урожая. Внизу, на берегу у самой воды мелькнула стайка Маленького народца, пустившаяся на поиски оставленных без присмотра младенцев. У вывороченного с корнем дуба, вынесенного течением на отмель, на мгновение вздыбилась блестящая, в мелкой чешуе спина хищной виверны.
Морвран миновал саксонский Люнден. Он помнил это название с той поры, как был здесь с Артосом. Пока это место станет торговым узлом восточных саксов, пройдёт ещё зим пятьдесят, тогда его станут именовать длиннее – Люнденвик. Пока что здесь, как и прежде, был перевалочный лагерь. В домах горели огни: саксы не праздновали Саунь, но прекрасно знали, что в этот день очень даже стоит опасаться враждебных им сил, охраняющих Остров. Поэтому почти всю луну Сауня, помня заветы отцов, впервые явившихся в Придайн и столкнувшихся с этой страшной силой начала зимы, кининги и элдормены чертили на дверях жилищ защитные руны, ограждали свои наделы головами забитого скота, убивали пленников (если те ещё не были приняты в семью) и рабов-должников, призывая на защиту не почитаемых всеми Тунора или Тиу, а Вотана, бога, который привёл их в новый дом и дал тучную землю для возделывания, много речной рыбы и болотной птицы. И Вотан, отец воинов не по нужде, но по призванию, бог, сплотивший в победоносные ватаги сотни мужей, создатель и покровитель закрытых братств топора и лангсакса, становился на стражу своих детей и их семей. И вот уже которую дюжину лет на Саунь жители Саксонского берега пересказывают друг другу истории о ещё одной Диком охоте – под водительством Вотана и павших отцов и братьев, ставших его дружиной.
За саксонским поселением Морвран увидел ветшавшие стены римского Лондиния. Саксы не становились лагерем здесь никогда, предпочитая призракам неведомого им прошлого топи и их обитателей вверх по течению Тамес. Призраков, между прочим, в эту ночь всегда было полно в оставленных людьми больших и малых поселениях времен Империи. Тысячи теней приходили на Калан Гаэф, туда, где, будучи людьми, когда-то были счастливы, где не завершены их дела, где они встретили свою смерть, где жизнь захватила их настолько, что казалось, будто это навсегда. Призрачный Лондиний. Толпы бледных духов в поисках утраченной земной жизни… Их было полно везде, даже в местах давно истлевших деревянных мостов и причалов. Они хаотично двигались по-над землёй, там, где некогда были дощатые настилы – перемещались в двух противоположных друг другу направлениях, иногда толкаясь и переговариваясь то шёпотом, то стенаниями…
Бывший главный торговый город Британии заканчивался Холмом. Сюда-то и надо было Морврану. Он опустился на самую вершину, сменил облик и стал искать. Искал Морвран через воспоминания. Яркой была очередная встреча с Браном, когда Артос уже был избран пендрагоном Придайна на собрании бренинов, драгонов, дуксов и прочих тигернов острова. Саксы наступали вверх по Тамес, а потом, бросив корабли, собирались в Думнонию, чтобы ответить на прошлогодний необдуманный набег младшей дружины Кадо ап Геррена, драгона Думнонии. Юты шли морем и, обогнув полуденную оконечность острова и высадившись в Моридуне, намеревались ударить с тыла. Вот что у Кадо, почти патриция, не поддавшегося всеобщему одичанию, было славно налажено, так это сеть соглядатаев от Дунтага до острова Танет, вотчины проклятого конского рода Хенгеста.
Но это, как говорится, уже совсем другое мабиноги, равно как и воспетая бардами, а затем записанная и позже утопленная гадким Гильдой история о том, как первый со времён Максена пендрагон Придайна наголову разбил саксов на горе Бадон, что у Акве Сулис, и гнал их до самых топей нижнего течения реки Тамес.
Морвран вспоминал ту занимательную встречу с Браном. Как она случилась, сказать нетрудно.
... Они слишком рано напились, выследив и перебив собранно отступавший отряд врага. Как раз наступало время Калан Май. Вся округа плясала вокруг костров Белена, а Артос в обществе Кау и Морврана опустошал бочонок летавийского. Морвран, к слову, просто поддерживал компанию, потому что человеческое пойло его не берёт, да и не очень-то хотелось. А оба молочных брата были уже хороши.
– М-мне бы ж-женщину белую-белую! А, впрочем, к-какая разница! Я бы к стенке её поставил и в…,– Артос в подпитии любил пытаться сочинять, забывая, что его ауэн мало что общего имел со стихосложением: всегда получалась сплошная похабщина.
– Не накаркай, – отозвался Морвран, прекрасно помня, что слово пендрагона на всём Острове от полуденных белых скал до самой Стены – наивысший закон, – а то сейчас начнётся. Или забыл, как на прошлый Калан Май мы я тебя насилу в Аннуине отыскал. А то сидел бы там ещё зим этак семь-восемь.
Но было поздно: боевые друзья уже нашли себе приключения на ночь. Белоснежная дева будто проплыла перед ними, и все трое под нудное ворчание Кау, восторженные вопли Артоса и протяжный обречённый вздох Морврана устремились за ней.
За первым же валуном в лесном ущелье дева пропала, полночная пора сменилась ясным полднем, а перед троицей приключенцев вырос великан с огромной дубиной.
– Вы ли, что ли, за дочей ли моей ли увязались ли? – пробасил великан, оглушив всех троих. – Не напрасно ли?
Артос и Кау от такой оказии стали стремительно трезветь.
– Это он на каком языке говорит? – полушёпотом спросил пендрагон у молочного брата.
– Не знаю, – ответил Кау, который, сам будь немаленьких размеров, казался крохотным по сравнению с этим детиной, – но точно не на языке круитни, потому что я его знаю, и точно не на латыни, потому что её знаешь ты. Иначе бы не спросил.
– Может, это он на языке Эрина? – предположил Артос. – А как ему тогда ответить?
– Ну, там всё просто, – с сомнением произнёс Кау, – у них вместо нашего «п» говорят «к». А так всё как по-нашенски.
– Ну вот, раз всё по-нашенски, так и говори с ним, – подтолкнул брата Артос, – а я не буду. Вдруг он не так поймёт и пришибёт нас тут? Подумает ещё, что мы его обзываем.
Великан даже не думал что-то там ещё думать. Он просто занёс дубину над всей троицей, и остался бы Придайн и без пендрагона, и без военного дукса в одном лице, если бы Морвран не закрыл собой обоих друзей и не обернулся бы Кромешной Тьмой. Авагдду поглотил и дубину, и великана вслед за ней. Увидав такое отвратительное зрелище, Артос и Кау от охватившего их ужаса просто забились в папоротник, накрыв головы руками. Не каждый день увидишь самое отвратительное, что только может быть в обоих мирах. Поэтому даже в битвах Морвран никогда не оборачивался Аваггду. Ибо само имя – Кромешная Тьма – было самым приблизительным обозначением того, чем представал Морвран в этом обличье.
– Дорогу назад найдёте? – спросил сын Керридвен у друзей. Тех не нужно было дважды упрашивать. Правда, потом они на всю жизнь зарекутся даже напоминать друг другу об этом происшествии.
А тем временем внутри Аваггду со своим цепенящим ужасом боролся великан.
– Выпустишь ли?
– Не знаю, – спокойно отозвался Морвран, – думаю, вот.
– Выпусти по-хорошему, а то я как вырасту, так порву тебя изнутри! – великан пытался оседлать угрожающую интонацию.
– Нет, не порвёшь. Я тоже расти могу, – соврал Морвран.
– Ладно, поглядим.
Спустя мгновение Морвран уже переставал быть Авагдду, разве что чёрная дымка окутывала его с головы до ног, мешая обозревать пространство вокруг.
– Выдохни ли, что ли... Тьфу, прицепилось! Оно всегда так, когда я этот облик принимаю, – рядом с Морвраном стоял весьма похожий на него воин: высокий для человека рост, прямая стать, острые черты лица, чёрные густые волосы, но... очень древние глаза.
– Ты здесь такой, каким мне удобно тебя лицезреть, – опередил он вопрос сына Керридвен. В этих глубинах Аннуина властвую я.
Вокруг них была голая, почти плоская равнина без единого намёка на растительность. Тишина оглушала. Морвран привычно сделал мелкий шаг вперёд, чтобы, оглянувшись вполоборота, убедиться, нет ли кого позади.
– Что ж, свиделись наконец – произнёс Бран Благословенный, – вот и прилетел Ворон к Ворону.
К оглавлению
Источник иллюстрации: https://moya-planeta.ru/upload/images/xl/24/80/24803728210878c4da3540fc24861df36bd93358.jpg
