Часть 12
Часть 12
— Не гоже это, чтоб младший, раньше старшего женился! – сокрушалась Янина.
Серафим старательно делал вид, будто не слышит, глаза отводил, принимался тихонько насвистывать.
— Чего молчишь, отец! Вразуми же его! И ты, Адоль, повлияй на брата! – требовала неугомонная Янина, притоптывая ногой от избытка эмоций.
— Как же я на него повлияю? – искренне удивился Адоль, - он взрослый уже. Своя голова, небось, есть.
— Ты, Яня, добьешься, сбежит от нас Василь. Сбежит чтоб не тюкала ты его, – предостерег жену Серафим.
— Было б куда бежать… - сварливо откликнулась Янина.
Душа ее металась, маялась, но объясниться с близкими, поведать им об истинных причинах беспокойства, Янина не могла, как бы ей того ни хотелось.
За десять лет до того, Серафим упал с лошади, на всю жизнь остался хромым, изменился с того дня, стал совсем другим человеком. До несчастного случая Серафим отличался суровостью нрава и не терпел возражений, все в доме должно было идти так, как ему того хотелось. От жены и детей требовал глава беспрекословного, абсолютного подчинения. Ни рассуждений, ни обсуждений не выносил, прессекал на корню, без оглядки. А потом вдруг разом все переменилось, будто подмена произошла, подлог. Буквально за несколько часов Серафим смягчился лицом и утратил былую свою нетерпимость. Лик его непостижимо разгладился, помолодел, диво, да и только!
Словно бы поняв для себя что-то, превратился отец семейства в философа, появилась в его манере не то насмешка, не то лукавинка, раздражительность исчезла, как ни бывало. Янина поначалу поверить не могла что такое вообще возможно, все ждала, когда муж очухается, поглядывала настороженно, с опаской и удивлением. Время, однако, шло, а Серафим не возвращался более к старому образу мыслей своих и поведению. Постепенно домочадцы привыкли, и нарадоваться не могли, но нет-нет, да и тосковала Яня по железной хватке Серафима прежнего. Так или иначе, не разделял он опасений Янины и не хотел неволить сыновей.
Произошло же вот что: частенько перед сном любил Серафим прокатиться на лошади, погулять, полюбоваться на милые сердцу красоты, ибо был Серафим неисправимым романтиком, тонким ценителем прекрасного. Редким даром обладал Серафим, умел видеть, не просто смотреть на давно знакомый пейзаж. Каждый нерв его, каждая струнка души наслаждалась и пела, чувствуя природу, свое с ней единство. А помимо того, успокаивался он, отдыхал от тяжелого трудового дня, "заряжался" по его собственным словам.
Вечерело, Серафим неспешно ехал на молодой кобыле Бруснике, по накатанному пути вдоль озера в глубину леса. В тот год неожиданно много волков появилось вокруг, вели себя звери нагло, случалось, приближались к деревне, людей не боялись, приходилось иной раз и за ружье браться. Местные жители предпочитали без оружия в лес не ходить, не искушать судьбу. Будто злые ветры принесли с собой что-то, сам воздух таил в себе угрозу, никогда ни до, ни после не случалось подобного в тех спокойных краях. Вот и волки на людей бросаться стали, не то, что раньше. Серафим, однако, отличался странной недеревенской беспечностью, считал, что волков бояться, в лес и вовсе не ходить. И вот Брусника вдруг заволновалась, задрожала, почуяв-таки неладное.
Серафим ласково положил тяжелую ладонь на холку любимой лошади:
— Будет тебе, будет. Спокойно, Брусника, спокойно, все хорошо. Давай, девочка, поворачивай к дому.
Но Брусника не услышала, заметалась, задергалась, будто хозяина не признала, а потом неожиданно понеслась во весь опор, ног не чуя. Опытный Серафим не удержался в седле, упал, ступня запуталась в стременах, неестественно вывернулась, а лошадь все мчалась вперед, волоча за собой Серафима. Чудом удалось ему освободить ногу, с сильными ушибами, помятый, весь в синяках и кровоподтеках, еле живой, остался Серафим валяться посреди дороги без признаков сознания. Брусника же явилась домой одна, вся в пене, с безумными глазами, тяжело дыша.
Как увидела ее Янина, в секунду смекнула что с мужем беда, кинулась к соседям, с криками о помощи. Почти совсем стемнело, мужики схватили ружья, фонарики, спустили с цепей собак и бросились в лес на поиски. Нашли Серафима быстро, хотя тот так и лежал отключившись, и признаков жизни не подавал, на крики не отзывался.
Погрузили его на телегу и повезли в соседний поселок к доктору. Обнаружилось сильное сотрясение мозга, сломанная в трех местах нога и несколько треснувших ребер, остальное - лишь ушибы, да ссадины, страшные на вид, да не опасные. Несколько долгих месяцев пришлось провести Серафиму в больничной палате. С тех пор, что-то открыв для себя, увидев на краю небытия и переосмыслив, Серафим ко всему относился иначе, стал много терпимее и бережнее к близким. По пустякам, как бывало раньше, не лютовал, не буйствовал. С сыновьями сделался понятлив и ласков, как никогда раньше.
Мальчики липли к отцу, ни на шаг от него не отходили. А Янина и радовалась, и печалилась переменам. Не слишком-то по нутру ей пришлась новая позиция мужа. Правила есть правила, не просто так были придуманы. Чтобы легче жилось, надо не выделяться, а следовать принятому. Причем касалось ее недовольство в основном вопросов женитьбы, в остальном Янина быстро с новыми взглядами мужа освоилась и осмелела. Характер свой непростой стала вдвое чаще показывать, будто норовистая кобылица. Серафим же только посмеивался, хитро щурился и снисходительно улыбался, густую шелковую бороду поглаживая.
— Отец, скажи ему! – требовала Янина, когда Василь вновь и вновь отвергал предложенных матерью невест.
— Не шуми, мать, не маленький Василь-то. Сам разберется. Сколько можно одно и то же повторять? Не устала сама? Оставь парня в покое. Все! Все! Я сказал!
Янина шумно и горько вздыхала, но поделать ничего не могла. Многие годы хранила она тайну, никому о ней не рассказывала, да и как о таком скажешь? Засмеют, не поверят.
Двадцать с лишним лет назад, когда Янина была совсем молодой, только вышла замуж за Серафима, у нее никак не получалось забеременеть. Для деревенской девки нет хуже позора, чем бесплодие. Никто разбираться не стал бы, всегда бабу винили, если родить не могла. Спустя год после замужества, стало понятно, что проблема серьезная, надо что-то решать. Что за семья без ребенка? С любопытством и жалостью начали коситься соседи, слышала Яня презрительный шепоток повсюду, и там, где ничего подобного не было вовсе.
— Что, Серафим наш не мог себе лучше жену найти? Привез на свою голову! Пустая баба и не баба, а так оболочка одна, – сетовали соседки. Соседки были не то, чтобы вредные, но со своим пониманием.
Втайне, с великими предосторожностями, стала Янина объезжать всех возможных врачей. Но, увы, ни в Миорах, ни даже в Минске помочь не смогли. Причина оказалась мутной, не вполне понятной и диагноз как таковой Янине, так и не поставили. Эскулапы разводили руками и пожимали плечами, а беременность так и не наступала.
— Ну что, душа моя, Янина, куковать нам наш век без потомства, – утешал Серафим. – Ничего, и бездетными люди живут. Однако видела Янина безысходную грусть в глазах мужа, наблюдала, как залегла у рта преждевременная горькая складка. Конечно же, мечтал Серафим о наследниках, о большой семье, да и как иначе?!
— Это ты сейчас так говоришь, а пройдет пять-шесть лет и пожалеешь, что со мной, бесплодной, связался, – плакала Янина. – Не семья это, не семья…ох, не семья.
— Ну уж, ну уж. Не стоит так убиваться, прошло всего ничего. Все еще будет, все уладиться, –снова и снова убеждал Серафим, привлекая к себе плачущую жену. В такие минуты верила Яня, что уладится, образуется как-то.
Благодарность испытывала она к мужу за слова поддержки, безмерно любила его, но… не отпускала тревога, тоскливо ныло, болело сердце.
Надежда Ровицкая