Нежинская гимназия. Рисунок Э. Визеля
Григорий Иоффе
Среди профессоров нежинской Гимназии высших наук, где с мая 1821 по июль 1828 года учился Гоголь, можно выделить двоих, оказавших наиболее сильное влияние на литературное воспитание гимназистов. Это П.И. Никольский, профессор российской словесности, проработавший в гимназии ровно столько лет, сколько она существовала – с 1820 по 1833 год, – человек средних лет (в 1820 году ему исполнилось 38) и консервативных взглядов; и Н.Г. Белоусов, профессор политических наук, преподававший здесь с 1825 по 1830 год и уволенный по «делу о вольнодумстве», человек молодой, ровесник Пушкина, отличавшийся прогрессивными взглядами.
Парфений Иванович Никольский получил довольно солидное образование, окончив сначала Московскую духовную академию, а потом Санкт-Петербургский Педагогический институт, откуда в 1907 году был назначен старшим учителем в Новгородскую губернскую гимназию. В гимназии не хватало учителей, Никольский много работал. Времени для ознакомления с новинками литературы не оставалось, и русская словесность прекратила для Никольского свое движение вперед: ее вершиной остался классицизм XVIIIвека. В литературе же в это время происходил чуждый Никольскому перелом.
«В это время Жуковский успел пропеть свои сладкозвучные песни, Пушкин уже сделался известен… но Парфений Иванович не мог освоиться с новым направлением русской словесности», – писал Н. Кукольник. Больше того, по словам А. Данилевского, для Никольского «даже Державин был новый человек». Можно допустить, что в этих словах бывших гимназистов есть доля преувеличения. И все-таки это признание звучит довольно характерно, особенно на фоне не менее красноречивого высказывания Н. Кукольника о том, что, приступив в 1821 году к занятиям в роли младшего профессора российской словесности, Никольский «начал преподаванием грамматики по Ломоносову»…
Именно его консерватизм заставлял учеников искать пути для заполнения пробелов преподавания. Гимназисты выписывали журналы, знакомились по мере возможности с литературными новинками, и вскоре на уроках Никольского начались занятия по «методе взаимного обучения». Эта метода позволяла гимназистам выжимать из уроков Никольского максимум пользы и удовольствия.
О том, как это происходило, рассказывает Н. Кукольник: «Несмотря на то, что в литературе и философии он был решительный старовер, нам собственно оказал он много пользы своею доступностью, добросердечием, наконец самою оппозицией современным эстетическим направлениям, Он спорил с нами, что называется, до слез, заставляя нас насильно восхищаться Ломоносовым, Херасковым, даже Сумароковым; проповедовал ex cathedraважность и значение эпопеи древних форм, а байроновские поэмы тех времен называл велегласно побасенками… Мы стали учиться с ним по методе взаимного обучения: он знакомил нас с так называвшимися русскими классиками, а мы на каждой лекции подкладывали ему, для исправления, вместо своих, стихи Пушкина, Козлова, Языкова и других. Он марал их нещадно, причем мы не могли довольно надивиться изворотливости его от природы острого ума».
Из выпускников гимназии немало вышло писателей и ученых, среди которых выделялись в первую очередь Гоголь, Кукольник, Редкин, Гребенка, Любич-Романович. Причем все они, как правило, «решительно нигде не учились по окончании курса в Гимназии Высших наук». А широту их кругозора и образованности можно объяснить главным образом тем, что «в ту пору кипела академическая своеобразная жизнь в этом молодом заведении…» (Шенрок В.И. «Материалы для биографии Гоголя»). Профессор Никольский, несмотря на свою отсталость, играл в этой жизни не последнюю роль, пробуждая у своих учеников интерес к новой литературе тем больший, чем больше «марал» стихов Пушкина и Языкова.
Если Никольский толкал гимназистов к изучению новой литературы «отрицательно», как выразился Кукольник, то профессор политических наук Николай Григорьевич Белоусов делал это «положительно».
В мемуарах и исследованиях имя Белоусова обычно в первую очередь связывается с «делом о вольнодумстве» в нежинской гимназии, и при этом подчеркивается, что он «очень много сделал для того, чтобы поднять идейный и культурный уровень воспитанников»… Установлено, что идеи Белоусова имели материалистическую основу («человек существует в чувственном мире»), что он в своих лекциях отрицал «право наследовать земли и крепостных крестьян», а также «говорил о необходимости лишения престола и даже убийства подлых царей».
Не удивительно, что с первых же лекций Белоусов стал пользоваться большой популярностью среди своих учеников. Кроме этого, вступив в должность инспектора гимназии, он делал все возможное для улучшения содержания гимназистов. Об этом в письме к матери от 16 ноября 1826 года пишет, например, Гоголь: «Пансион наш теперь на самой лучшей степени образования… и этому всему причина наш нынешний инспектор, ему обязаны мы своим счастием, стол, одеяние, внутреннее убранство комнат, заведенный порядок, этого всего вы теперь нигде не сыщете, как только в нашем заведении».
Личное отношение к Белоусову Гоголь красноречиво высказал в письме в Петербург к своему школьному другу Г.И. Высоцкому (от 19 марта 1827 года). «Я не знаю, можно ли достойно выхвалить этого редкого человека. Он обходится со всеми нами совершенно как с друзьями своими, заступается за нас против притязаний конференции нашей и профессоров школяров. И признаюсь, если бы не он, то у меня не достало бы терпения здесь окончить курс – теперь по крайней мере могу твердо выдержать эту жестокую пытку»…
Гоголь до конца жизни сохранил самые дружеские чувства к Белоусову. Это верный признак того, что идеи Белоусова прочно осели в его сознании, что Гоголь разделял демократические взгляды своего любимого учителя.
Лекции Белоусова по естественному и народному праву носили живой, творческий характер. Как было установлено в ходе следствия по «делу о вольнодумстве», читал он их не по учебным пособиям, а по собственным конспектам. На лекциях Белоусова ученики его нередко слышали от профессора компетентные суждения и по самым различным сторонам знаний, в том числе часто речь заходила о русской словесности. «Николай Григорьевич, – писал Кукольник, – знал этот предмет превосходно… но знания Белоусовым истории русской литературы от Кирилла и Мефодия до Пушкина не ограничивались одной хронологией. Напротив, он разумел критически характер, достоинства, недостатки, склад слога каждого писателя, цитируя наизусть иногда отрывки из малоизвестных сочинений целыми страницами…»
Эта характеристика – лишнее подтверждение энциклопедичной образованности молодого профессора. Белоусов получил прекрасное филологическое образование. В пятнадцать лет он заканчивает Киевскую духовную академию по философскому факультету, потом учится в Харьковском университете, где по окончании курса получает два аттестата, «из которых явствует, что он, Белоусов, обучался в сем университете по этико-филологическому отделению философского факультета и по юридическому факультету с превосходными успехами».
Кроме того, Белоусов имел уже солидный опыт учителя русской словесности, проработав на этой должности в Киевской губернской гимназии с 1820 по 1825 год.
В ходе «дела о вольнодумстве» Кукольник, как и Гоголь, твердо держал поначалу сторону Белоусова. Но перед выпуском из гимназии Кукольник, понимая, что вся эта история может отрицательно отразиться на его будущей карьере, отказался от своих прежних показаний и тем самым выступил на стороне противников Белоусова. Эти опасения были не напрасны. Гоголь, например, сохраняя сторону Белоусова, получил при выпуске вместо положенного ему 12-го лишь 14-й класс…
Учитывая то влияние, какое Белоусов имел на гимназистов, можно заключить, что он немало потрудился, чтобы помочь своим воспитанникам разобраться в законах и секретах литературы, чтобы обратить их внимание к новым, прогрессивным веяниям в русской словесности. И в первую очередь этому влиянию должен был подвергнуться Гоголь, которого, по словам Данилевского, Белоусов «заметил и стал отличать» среди других гимназистов. Их общение шло не только на лекциях, но и в домашней обстановке (Белоусов часто приглашал гимназистов к себе), и во время подготовки спектаклей в гимназическом театре.
Гоголь, как известно, был одним из инициаторов организации школьного театра, а потом, как и его отец в Кибинцах, стал в этом театре и постановщиком, и актером, и художником, и драматургом.
Белоусова и Гоголя связывало немало общих интересов. И, возможно, Белоусов навсегда остался для своего ученика идеалом учителя, наставника молодежи. Как убедительно доказывает Д. Иофанов, Белоусов стал прообразом Александра Петровича, учителя Тентетникова в «Мертвых душах» (второй том). Причем, сам двенадцатилетний Тентетников имеет немало общих черт с юным Гоголем. Другой повод вспомнить Белоусова появляется у читателей Гоголя при знакомстве с «Ревизором». Вспомним монолог Городничего об учителе по исторической части и о стуле, который чуть не пострадал из-за геройства Александра Македонского.
Таковы были двое из наставников Гоголя и его сверстников в Нежинской гимназии высших наук. Каждый из них по-своему обучал своих подопечных истории и теории русской литературы, каждый из них немало сделал для того, чтобы привить гимназистам любовь к этому предмету. И оба в своих стараниях достигли, каждый по-своему, немалых успехов.
Учитель Александр Петрович. Рисунок М. Далькевича
Чичиков и Тентетников. Рисунок М. Далькевича