Григорий Иоффе
Круги по воде. Так, наверное, можно образно обозначить некоторые события, произошедшие за два года со дня выхода в свет книги «100 лет с правом переписки. Народный роман».
Книгу читают. На Урале, в Карабаше, в школе № 1, нашлась тетрадка с рассказом о первых комсомольцах города и Гражданской войне, который моя бабушка Ксеня написала по просьбе пионеров этой школы… Состоялась наша с женой поездка в Саблино, где сын моей двоюродной сестры Галины Дмитрий вместе с близкими установил новый памятник на могиле нашей бабушки и прабабушки... Откликнулся из Омска мой двоюродный племянник Роман, с которым мы не виделись много лет… Написала Ирина Михайлова, которую я помню еще девочкой: дочь друзей моих родителей…
Сегодня – сюжет из книги, посвященный семье Михайловых, некоторыми фактами и фотографиями дополненный Ириной.
Надо рассказать о Михайловых, дяде Сереже и тете Вере, и об их дочери, сестре… моего брата Гены. Да-да, было когда-то такое понятие – молочные братья и сестры. Искусственное вскармливание младенцев еще в 50-е годы считалось ненормальным и вредным. Были, правда, молочные кухни (по-моему, так они назывались), где по рецептам можно было получать специальное питание для новорожденных – молоко, кефир, творожок. Но лишь как дополнительное питание. Выдавалось оно бесплатно в стеклянных детских 200-граммовых рожках для кормления – в обмен на пустые рожки. И в тех случаях, когда у мамы по каким-то причинам не было своего молока, врач прикреплял ее к другой маме, у которой молока было в избытке. У нашей мамы молока хватило, чтобы одновременно прокормить двоих: Гену и его молочную сестру Иру Михайлову. Причем, эта услуга стоила еще и каких-то денег, пусть и символических. Мама сцеживала лишнее молоко, тетя Вера приходила с коляской во время прогулки и стучала в наше окно на первом этаже. Жили они, естественно, тут же, на Марата, в пяти минутах ходьбы.
Улица Марата, 59. У окон нашей квартиры. Там, где теперь дверь, было окно наших соседей Курчиков. А левее – окно нашей комнаты
Постепенно дети подросли, перешли на обычное питание, но оказалось, что деловые или, говоря языком проклятых капиталистов, товарно-денежные отношения родителей перешли в дружеские (даже в первое лето после рождения Иры и Гены они снимали общую дачу в Сестрорецке). Дружба эта продолжалась много лет. Чему способствовал и географический фактор: к тому времени, когда мы переехали на Краснопутиловскую, Михайловы перебрались на Московское шоссе, их дом был в двух минутах ходьбы от площади Победы. И мы опять оказались рядом. И нередко теперь папа с мамой проводили отпуск вместе с ними, не говоря уже о том, что и в гости друг к другу захаживали.
Мне Михайловы тоже нравились, особенно дядя Сережа, с ним было о чем поговорить, он был к тому же прекрасным рассказчиком. В юности он занимался боксом, и о боксе знал немало, особенно о профессиональном, которого в Советском Союзе не было. От него я услышал впервые такие имена, как Сонни Листон, Кассиус Клей, он же Мохаммед Али, Джо Фрейзер. Или другая тема, от противного, – оперное пение, о котором он тоже мог говорить часами, называя имена мировых знаменитостей, о которых мы даже не слыхали. После этих разговоров я стал прислушиваться к тому, как поют разные артисты, особенно, когда берут какую-то трудную ноту. У одного голос льется чисто, не дрожит, а если и вибрирует, то по сценической необходимости. А у другого – будто мотоцикл тарахтит. Мотоцикл – конечно, преувеличение, но похоже…
Михайловы были инженерами. Тетя Вера работала в архитектурно-проектном институте, а дядя Сережа имел довольно специфическую профессию, связанную с водолазными работами. Пройдя две войны, Финскую и Отечественную, он закончил институт водного транспорта (ЛИВТ). Работал в Первом экспедиционном отряде подводно-технических работ (1-й ЭОПТР), бывший ЭПРОН. Его «судном» был в те, уже пенсионные, времена «Поплавок» – так в те годы обобщенно называли рестораны на дебаркадерах, пришвартованных к невским берегам. Соответственно, отвечал дядя Сережа за все подводное хозяйство своей «посудины».
Кроме всего прочего, дядя Сережа был «счастливым обладателем» автомобиля «Москвич»! Помните, «как говорит наш дорогой шеф» из «Бриллиантовой руки» (на экранах с 1968 года): «На полагающуюся мне по закону премию я, по совету друзей, решил приобрести автомобиль “Москвич”. Новая модель!». Новой моделью в кино был «Москвич 408», у Сергея Ивановича Михайлова был 407-й, в 60-е годы – вполне себе современный автомобиль, если к тому же учесть, что модели легковушек, ездивших в это время по советским дорогам, можно было, как говорится, пересчитать по пальцам. Уже докатывал свое 401-й «Москвич», ходили вовсю 407-й и 403-й, с 1964 года начался выпуск 408‑го. В этот список остается добавить «Победу», «Волгу», горбатый «Запорожец» плюс доживавших свой век трофейных «немцев» – в первую очередь знаменитого BMW 326, который колесил по нашим дорогам чуть ли не до 90-х годов. Не знаю, сколько из выпущенных с 1936 по 1941 год 16 000 машин этой модели переехали границу СССР, но, думаю, счет шел на тысячи.
Шипованной резины в те времена не было, и любители зимой практически не ездили. Зато летом! Не устаю вспоминать своего знакомого – журналиста «Магаданской правды» Владимира Дудника, который в отпуск на Украину ездил из столицы колымского края на «Москвиче» и проделывал этот путь за три недели. Дядя Сережа на такие расстояния, конечно, не ездил, не было такой необходимости. Их с тетей Верой любимые маршруты пролегали по заботливо ухоженным дорогам Прибалтики и Ленинградской области. И нередко в такие путешествия приглашали они папу с мамой. Почему именно в Прибалтику – понятно: сравнительно недалеко, хорошие дороги, гостеприимный приют на любом хуторе, свежая и вкусная деревенская еда, чистые озера с тихими пляжами и богатой рыбалкой. В багажнике дожидался своего часа складной спиннинг, и уха из свежей щуки была путешественникам обеспечена практически на каждом берегу.
На привале где-то в Прибалтике: тетя Вера, дядя Сережа, Ира и мама. Год 1965 или 1966-й
Тот же пейзаж, но уже с папой
Мама с уловом
Может быть, Михайловы одними из первых поймали свежий воздух Прибалтики, может быть, опередили других с помощью «Москвича», но к концу 60-х годов потянуло ленинградцев, особенно подмерзшую после оттепели гнилую интеллигенцию, на запад, и пошла мода на соседние республики. Резон все тот же: недалеко, недорого, комфортабельно, чудесная природа, здоровые продукты, отсутствие суеты большого города, и ко всему прочему – почти что заграница. При этом Эстония привлекала в большей степени в экскурсионном плане, на первом месте был Таллин, а вот на отдых, на всю катушку (а отпуск у советского человека был, включая выходные, практически месячный), предпочитали ездить в Литву или Латвию, кому что нравилось. Причем, не только и даже не столько на курорты, типа Рижского взморья или Друскеников, сколько в небольшие уютные городки, на хутора и в деревни.
В Прибалтике: тут и рыба, тут и пляж
За грибами. Мама, папа, Ира и тетя Вера. Сентябрь 1967 года
Водитель решил подкрепиться
На реке Оредеж (3-я платформа): Гена, Ира, тетя Вера, мама и папа
Книгу «100 лет с правом переписки. Народный роман» пока еще можно купить в интернет-магазине OZON, ИЦ «Гуманитарная академия» и издательстве «Петербург – ХХI век».
Фото на улице Марата - Любови Выгодской, остальные снимки сделаны Аркадием Иоффе и Сергеем Михайловым
