"Спиридон, когда понял, Катерина для него повыгоднее Луши будет, а особенно ему льстило то, что купеческая дочка сама к нему ластится! Попробовал миром с Лукерьей договориться – так мол и так, выбрал другую, уж прости! Луша ему тогда и сказала, что тяжелая от него, и отцу про это сознается! Тогда Спиридон с другого боку зашёл..."
Начало здесь.
Глава 9.
Глаша уронила шитьё и испуганно глядела на старую знахарку. Ваня держал девушку за руку и старался сохранить невозмутимый вид, дескать, чего сказок то бояться. Но и у него по спине то и дело пробегала дрожь. Уж ему-то было от чего дрожать, теперь он и сам понимал, что сама Лукерья водила его по топи…
Дед Антип уж за второй лапоть взялся, а и он отложил лыко, слушая рассказ бабки Марфы. Он и сам знал то, что рассказывала знахарка, но и ему было любопытно, что же она расскажет дальше.
- И что же, Спиридон женился на Катерине, и все Лушу позабыли? – спросила Глаша и в голосе её слышалась жалость.
- Оженились, да. В Уезде венчались, в Бобровке-то остереглись, - бабушка Марфа достала из печи горшок, - Обедать пора, хватит уж сказок то…
- Бабушка, расскажи, - Глаша подскочила с лавки, - Я сама обед налажу, ты только сказывай ещё! Почему тогда… всё так сделалось дальше?
- Ну, расскажу, что ж, - бабка Марфа присела на скамью, глядя как шустрая Глаша справляет обед, - Опосля отец Лушин Спиридона пришибить хотел, потому что матушка Лукерьи слегла после смерти дочери… а ведь поди ж, топи эти старые, старше всех времён людских, и коли пропал в них человек, уж и тела не отыщешь… Дочка пропала, кровиночка, и над могилкой не поплачешь, какая мать такое сдюжит. Урядник старокаменский приезжал, чего-то шнырял тут, выспрашивал. Утряслось всё со временем, конечно, Устиновых семейство собралось, да и уехало в Кузнецово, там у них родня почитай, что полсела. Говорят, оправились, ничего…
- А Спиридон с Катериной что же, жили счастливо?! – сердито нахмурила Глаша, - Погубили Лушу, и зажили?!
- Да не так, чтобы счастливо, - покачала головой Марфа, - Одно дело, когда на милой сердцу оженишься, а другое дело… когда на купеческое приданое заришься. Жизнь жить, не поле перейти. Избу новую справили молодым, просторную, хоть отец Катерины и против такого зятя был, а куда уж деваться… Поговаривали, что непутёвая Катерина-то была, слухи нехорошие про неё в Уезде ходили. Видать понял купец, что надобно пристроить дочку хоть бы даже за Спиридона, пока берёт, подальше от позора на весь Уезд. А Катерина хозяйка никудышная оказалась, поколачивать её Спиридон начал, так говорили, ну да кто ж знает правду. Лет десять прожили, или около того, ребятишек никого не прижили, а только хиреть начала Катерина, иссохла в тростиночку. Несладко видать жилось с тем, кому не мила… На Крещение нашли Катерину – удавилась в амбаре. А Спиридон не шибко по жене и горевал, словно и помолодел даже, стал себе молодку приглядывать, из вдовых, али ещё какую. Только никто не спешил за него, а ежели настырничал – так братья или отцы и побивали такого ухажёра. Так вот и вдовствовал до самой смерти…
- Его Лукерья забрала, - задумчиво проговорила Глаша, - Отплатила за себя… и, наверное, за Катерину тоже, ведь и её Спиридон погубил!
- Лукерья не только его забрала, - странно улыбнувшись, сказала бабка Марфа, - Вот послушайте… Как-то пошла я за коренцами в лес, далеко забралась. Обратно верталась уж под сумерки, а у самой топи присела на пенёк передохнуть. Устала, ноги не идут. Развернула тряпицу, хлеба краюху достала, посолила – думаю, сейчас вот поем, да и дальше, до Бобровки уж и недалече. Вдруг гляжу, девчонка идет, сарафан зелёный, улыбается. Чья такая, думаю, не припомню… Может, не бобровская. А девчонка остановилась неподалёку, кланяется:
- Здравствуй, бабушка, - говорит мне, а сама улыбается, - Далече ты нынче забрела, ну да не в накладе осталась, так ведь?
А я думаю, откуда она знает, что я сегодня редких корешков собрала, да много. Давно такого в нашем краю не находила, а вот тут, поди ж, короб увесистый с собой несу…
- Это тебе подарочек от меня, - сказала девушка, - Хорошая ты, бабушка, добрая… Ох, вот бы и мне хлебца отведать…
- Так держи, откушай, - спохватилась я и отломила половину краюхи, - Чем богаты…
- Благодарствуй, бабушка, - грустно покачала головой девушка и присела неподалёку, на поваленную ветром берёзку, - Кабы я могла принять твоё угощение.
Тут уж я пригляделась к девушке… не Лукерья ли сама ко мне пришла? Она самая и была. Вот в тот день она и рассказала мне всё, что с нею произошло.
Спиридон, когда понял, Катерина для него повыгоднее Луши будет, а особенно ему льстило то, что купеческая дочка сама к нему ластится! Попробовал миром с Лукерьей договориться – так мол и так, выбрал другую, уж прости! Луша ему тогда и сказала, что тяжелая от него, и отцу про это сознается! Тогда Спиридон с другого боку зашёл – пусть Луша сама отступится, не говорит отцу ничего, а он сподмогнёт от дитя избавится, в Костовское свозит девку, там повитуха живёт, таким иногда промышляет.
- Ты, Луша, не думай, люба ты мне, как и прежде! – шептал Спиридон, - Катька постылая, да вот только ты сама рассуди – братьёв моих отец кое-как наделил, а мне уж почитай ничего и не осталось… Как с тобой жить станем? А тут, Катькин папаша отвалит в приданое, лишь бы дочку пристроить взамуж, потому как она в Уезде от срамной болезни лечилась… Так она и не жилец, сколь ещё проскрипит, а ты меня подожди! Вот тогда мы с тобой отсюда уедем, жить станем не хуже купца этого. Лавку открою, а ты барыней заживёшь! Детишек народим! Ты только обожди!
Не согласилась Луша на такое, долго убивалась – это ж какой позор… да делать нечего, созналась отцу. Вот тогда и приходил Лушин-то отец к Спиридону, дрыном его угостил. Лукерье с охальником Спиридоном якшаться строго-настрого запретил. Староста наш бобровский Спиридонову отцу наказал сына приструнить! Засватал Лукерью, так пусть и женится, воду тут не мутит! Пошла молва по Бобровке, конечно, суды-пересуды! Купец вроде как на попятный идти – а ну народ лавку спалит за такие дела… А Лукерье от того не легче, все пальцем тычут, за спиной шепчутся!
- И потому она утопилась? – испуганно прошептала Глаша, прижимая ладошки к груди.
- Нет, - покачала головой бабушка Марфа и тяжело вздохнула.
Дружки у Спиридона были Филимон и Акимка-юродивый, его так прозвали, потому что на него частенько такая икотка нападала, что он и слова вымолвить не мог, на месте подсигивал. Сколь ни лечили – без толку. А причина то в другом была, да меня про то никто не спрашивал, а его матери, Акимкиной, я говорила чего сделать надобно, да она то в секрете держала. Потому и ходил Акимка заикой до самой кончины своей.
Подбил-таки Спиридон Фильку на чёрное дело, тайное… Акимку тоже взяли, уж по какой причине – теперь некому рассказать про это. Сперва добром они пытались Лушу к озерцу заманить, вроде как Спиридон зовёт поговорить. Не согласилась Луша, так те за руки силой тянуть стали, а чтоб не кричала – рот зажали. Сама я видела те отметины на девичьих руках… Приволокли в рощу, попугать Лукерью хотели, Спиридон сказал – добром не согласишься, всё одно я своего добьюсь! Луша очнулась и кричать стала, на помощь звать! Так эти душегубцы проклятые в озерце Лукерью и утопили. А после на болота отнесли и там в чёрную топь кинули, на бережку ленту да венок оставили. Так и пошла молва, что от позору Лукерья утопилась, а топь прозвали Лушкиной. Никто ведь не ведал, как оно на самом деле было…
Годы шли, Спиридон с Катериной оженились, однако и приданое купеческое не впрок молодым пошло. То ли Спиридон невезуч был, то ли Катерина хозяйка никудышная, а только хозяйство у них худо шло – скотина дохла, хоть и работников нанимали. Спиридон всё на работников и грешил – они де от зависти скотину потравили. Так всё и шло до самой Катерининой кончины.
А на сороковины по ней Филимона нашли, бобровские кто-то шли лыко драть, как раз по тропке мимо топи, глядь – а Филимон на тропе лежит, головой только в болотную жижу ушёл. Так закончился Филимон, жена осталась, детей трое.
Вслед за другом и Акимка отправился, он пастуху тогда помогал стадо деревенское пасти. Ну, а куда ему ещё – такому и косу в руки не дашь, идет – на ходу подпрыгивает. Так вот на заливной низине в Козьей балке они с пастухом в тот день пасли, а как вертаться – мимо топи пошли. Пастух-то наш, Савелий Коротков, потом сам чуть заикаться не начал, когда это всё рассказывал. Говорит, иду, мошку отгоняю, стадо ровно идёт, скоро уж и Бобровка… А тут этот Акимка как заорёт! Руками замахал, мычит, ничего сказать не может, побелел весь и пальцем куда-то в болота тычет! А потом как побежит, кнут свой кинул, орёт благим матом… Так и ушёл в топь, с разбегу, пузыри тягучие на болоте лопаются! Вот такая кончина страшная.
- Это им за то, что они Лушу погубили! – сказал Ваня, - Расплата наступила! А меня она приманила, чтоб Спиридону воздать… Чтобы Глаша ей помогла его на топь заманить!
- Луша меня попросила ей помочь, - сказала Глаша, - И обещала Ваню вызволить, если я помогу справедливому делу свершиться. А Спиридон… его не Луша погубила, он сам свою участь решил и в топь шагнул, к ней…
- Спиридон-то видать опасаться начал после того, как сотоварищи его сгинули! – ответила бабушка Марфа, - И не только к топи не ходил никогда, но и всякой воды всю свою пустую жизнь остерегался! Да только вот и его расплата настигла, заслуженная.
- Бабушка, - робко спросила Глаша, - А что это, чёрное, страшное, нас чуть не погубило и об ограду каменную ударившись, рассыпалось?
- Милая, у этого зла нет имени, - ответила бабка Марфа, - Оно старше всего рода людского, старше всех его богов…. Наверное, со времён сотворения мира оно живёт, и пороками питается. Древние мудрецы ограду эту сложили из непростых камней, заговорённых, за них этому злу хода нет. А Луша…За возможность отомстить обидчикам Лукерья самым дорогим расплатилась… стоило оно того, либо нет – не нам это судить. Только теперь до конца времён обитать её душе здесь, на чёрных болотах, теперь вот со Спиридоном вместе…
- А почему оно нас с Ваней не хотело отпустить? – спросила Глаша.
- Не любит зло назад отдавать то, что уже посчитало своим, - ответила бабка Марфа, - Иван теперь всю жизнь отметины его на себе носить будет. Праведно людям жить надобно, чтобы к нему не попасть, вот про это всю жизнь думайте! Живите праведно, дела добрые делайте, не пускайте зло в сердца свои, и оно к вам никогда подобраться не сможет.
Догорали в печи уголья, уютно потрескивая, притихли Ваня и Глаша, раздумывая об услышанном и снова переживая то, что с ними приключилось.
Окончание здесь.
Все текстовые материалы канала "Сказы старого мельника" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.