Макс горел в аду последних глав своего романа. Он писал, не останавливаясь, сутки напролет и чувствовал в глазах жар и песок. Голова стала такой тяжелой, что казалось, еще немного, она упадет на рукопись и скатится со стола.
Но внезапно без предупреждения в квартиру ворвались приятели, вытянули на воздух и потащили по городу, заводя во все попадавшиеся на пути бары, кабаки и тесные ресторанчики. Как водится, приятели безостановочно пили и разговаривали. Эти живые разговоры сплетались в сознании Макса с воображаемыми – теми, которые звучали внутри него, пока он лихорадочно выдавал строчку за строчкой.
В ресторанах смелые девушки кружили вокруг, то и дело заговаривая с ним. Их лица казались Максу искривленными, поскольку он смотрел на них то через бокал шампанского, то через стаканчик джина. Они досаждали ему своим хихиканьем, птичьим щебетом и прикосновениями. Прикосновения были мимолетными, но назойливыми. Девушки атаковали Макса, как упорные мотыльки атакуют теплый абажур. Но как только чья-то прелестная головка склонялась к его плечу, сердце Макса начинало протестовать, торопясь что-то сообщить ему, и пропускало удары.
Несколько суток запойной работы, выпивка и духота перекорежили Макса. Он смотрел на мир сквозь бутылочное стекло недосыпа и чувствовал себя оглушенным. Вновь очутившись, наконец, под открытым небом, он запрокинул голову и жадно задышал открытым ртом. Луна расплывалась перед глазами, как жемчужина под толщей рябой воды.
- Макс, Макс! – окликали его приятели, зовя за собой.
Их головы белели из темноты, насаженные на черные галстуки, и ему стало бесконечно легче, когда он расстегнул ворот. Он вышел вслед за ними на бульвар, отстал и через минуту уже не понимал, где находится.
Внезапно впереди встрепенулось белое платье. Женщина торопливо шла сквозь темноту, далеко огибая прохожих и просветы меж туго сплетенных ветвей. Диковинная, незнакомая Максу грация почудилась в ее походке – плавной и стремительной. Поравнявшись с ним, женщина уронила перчатку и, в молниеносном реверансе подобрав ее с земли, ускорила шаг.
У Макса появилось ощущение, будто во рту у него растаяли зубы, и в набухших деснах застучала кровь, перемешанная с болью. Он некоторое время стоял на месте, потом повернулся на каблуках и побежал, спотыкаясь, вослед женщине. Он хотел окликнуть ее, но не знал, как.
Воображение неслось впереди, приводя его то к блистающей двери дворца, то к ступенькам грязного подвала. Молочная луна включилась в гонку и плясала над головой, превращаясь то в светящееся окно, то в закатившийся глаз мертвой рыбы. Впервые воображение заводило Макса в тупик. Он не знал, куда приведет его незнакомка, чей выразительный шаг все еще звучал впереди. Вот она исчезла под сводами пахнущей сыростью арки, и от испуга потерять ее здесь, от охватившей его внезапно горькой тоски, Макс пронзительно закричал.
- Марта! – кричал он в приступе отчаянья, не зная, откуда пришло к нему ее имя.
Едва различимая фигура ее вновь вылепилась из темноты – женщина обернулась гневно и резко, он бросился к ней. Душа ее в объятиях, он бормотал что-то бессвязное и чувствовал такой восторг обретения, который толкал из горла в уголки глаз жгучие слезы. Потом он упал на колени в лужу, застеленную листьями, но, чувствуя усилия ее слабых рук, вновь поднялся – целовал ее горячий лоб, звал по имени и не слышал себя. Ветер уносил звуки в сторону пустой площади. Пошел мелкий частый дождь. Макс крепко зажмурился.
Он очнулся возле жарко пылающего камина в знакомом глубоком кресле. Марта сидела напротив и, положив руку под голову, следила за его пробуждением.
- Мы случайно встретились с тобой на бульваре? – спросил Макс, потерев лоб.
- Нет. Как всегда, я тебя искала.
Он улыбнулся. Он снова увлекся своей женой и шел за ней до самого своего дома.