В юности Марьюшка, сейчас, пусть и грехом кому-то покажется, уже можно не стесняясь в этом признаться, о муже молодом да ладном помышляла. Таком, чтобы на руках ее носил, мускулами поигрывал да люб всем был. Под словом люб одно понимала — никоим образом царя не осердить. Все знали, каким в гневе мог казаться.
Вполне понятно, что никому постороннему о подобном не признавалась. Если только иного на исповеди тихонько шептала: очень замуж хочется. Батюшка в ответ понимающе посмеивался. Что тут говорить, дело-то молодое! Кровь горячая играет. Даже он сам во время службы порой как-то странно в ее сторону поглядывал. Не скрывал: нравится молоденькая боярышня. Уж больно хороша девица! Хотел бы ей жениха достойного!
В отличии от родни, богатство для Марии не являлось основным критерием. Понимала — сегодня оно есть, а завтра по миру в одной рубахе пойти можно. Сколько таких случаев было. И не обязательно, что семья по причине удела может лишиться. Все что угодно случиться могло: пожар случится, ворог какой подобраться или война начаться... А вот коли рядом крепкое надежное плечо супруга, то любую беду пережить можно.
Часто мысленно сыновей боярских перебирала. Ясное дело, не пристало молодой девице самой на юношей заглядываться. Но когда с матерью ездила подарки по соседям развозить или же в храм молиться ходила, кое-кого все же примечала. У нянек да девок дворовых тихонько расспрашивать принималась. Когда начинали описывать достоинства того, кто приглянулся, сердце, аки ласточка в груди трепетало.
Как вспомнит, как ей в те годы замуж хотелось, аж оторопь берет. Неужели и впрямь такой глупой было, ни о чем другом думать не хотела? Однако родители сватов на порог не пускали. Считали, нет достойны такой зорюшки ясной, как Марьюшка! Терпела-терпела свое девичество, а потом ее как молнией ударило — пока родители женихов перебирают, молодость уйдет. На что ей тогда по утрам смесью овсяной муки с белилами умываться да потом отваром петрушки с огуречным соком протирать, чтобы кожа белой становилась? Волосы травяными настоями споласкивать да в бане тело различными душистыми мазями ублажнять?
Словом, набралась храбрости и пригрозила родителям руки на себя наложить, ежели немедленно замуж не выдадут. Те испуганно переглянулась. Матушка в очередной раз повторила — бабка при рождении нагадала, царицей тебе быть. Так что подождать придется. Мария ее слушать не стала. В голос завыла, запричитала:
— О какой царице речь! Тут бы в девах старых не остаться! Все боярские дочери, куда младше меня, уже давно замужем и детей нянчат. Одна я все в девках сижу да выслушиваю разговоры и знатности рода!
Забыв обо всех приличиях и уважении к родителям, принялась мать своим одиночеством попрекать. Ведь именно родительница больше всех старалась, рассказывала постоянно, что род их куда более знатнее разных Глинских да Юрьевых-Захарьевых! Постоянно за родословную, на тонком пергаменте писанной, хваталась. Ей-то какой разница? Она сама в род этот случайно попала! Да где там! Ничего слушать не желала! Твердила:
— Вот здесь вся правда указана.
В тысячный раз с гордостью напомнила, что Нагие происходят от некого Ольгердера Преги, который попал в Россию из Дании аж в 1294 году. Вроде как поступил этот иноземец на службу к великому князю Михаилу Ярославичу Тверскому и принял православие. Потом он женился на сестре князя Ярославне. Следовательно, своими корнями род, в этом месте матушка обязательно многозначительно глаза закатывала, уходил к Рюрику и в прямом родстве с нынешним царским состоит. А коли так, не отдадут дочь за кого попадя!
Мария прекрасно понимала, откуда у родствеников эта неуемная гордыня. Никак смириться не могли, что бояре, ниже их по происхождению, стояли у царского трона и с государевой руки ели. А они, о чем постоянно твердили, вынуждены бедствовать!
Однажды, когда ей в очередной раз надоело слушать истории о знатности рода, промолвила сердито:
— А что же ты, моя дорогая матушка, не вспомнишь, почему мы теперь бедствуем? Не забыла ли ты, матушка, что батюшкина родня не того хозяина выбрала? Пошла служить великим князьям тверским, тем самым, которые были соперниками московским князьям в их борьбе за власть? Потому-то и остались ни с чем?
Родительница испуганно глазами зыркнула и палец к губам прижала:
— Молчи, несчастная! Коли кто услышит, не сдобровать! Сколько сил батюшке твоему прикладывать требовалось, чтобы грех этот в прошлое ушел и на старания его внимание обратили.
Что верно, что верно. Нагие, локтями работая, упрямо вперед двигались. Недоброжелателей у них всегда предостаточно имелось.
— А все потому, что завидуют, — обычно делала вывод родительница и губы надменно поджимала.
— Наивной женщиной была матушка, — вздохнула инокиня, — ничего дальше своего носа не видела. Зависть тут не причем. Просто все вокруг видели, какие мы, Нагие, беспринципные. Живем по правилу: сегодня один хозяин, завтра другой. Лишь бы деньги платил да положение давал. Как только случай выпал, тут же к московским правителям переметнулись и поспешили на службу к деду нынешнего государя Ивану III. Да только пока на семейном совете думали да меж собой рядились, когда лучше челом бить, время драгоценное ушло...
Вокруг нового царя уже сформировалось свое окружение и пришлось Нагим начать служить детям удельного князя. Было это не престижно, а что делать? Терпеть следовало да выжидать, когда случай удобный подвернется. Долго ждали! И вот он, случай этот, неожиданно подвернулся! Как ей не хочется думать об этом...
В этот миг вдруг у иконы Спасителя свеча сама собой вспыхнула. Однако инокиня даже не испугалась. За жизнь с такими странностями сталкиваться пришлось, что сама собой вспыхнувшая свеча не самым большим событием будет. Привычно взяла в руки четки и прочитала молитву. А потом вновь вспоминать принялась.
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 47
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке