Сатанорий Пигалевич Меринов зажег зелёную лампу на своём резном от разных непристойных мыслей рабочем столе, взял в руки перо, украденное его друзьями в начале 90-х из Пушкинского музея, и начал писать заявление об увольнении в надежде, что его будут умолять остаться. Это был головокружащий по силе задумки ход. За время написания своего талмуда Столик, так ласкательно называли его друзья, несколько раз всплакнул, пролил чернильницу и даже отхлебнул из неё, перепутав с рюмкой. Это произведение превосходило по своему драматизму и перипетиям сюжетных линий даже Петрарку. Ведь тот признавался в любви любимой неизвестной даме, а Сатанорий Пигалевич — широко известному в узких кругах самому себе. Какие только эпитеты он не искал и не нашёл в выражении своих чувств, какие рифмы и метафоры... Это была самая настоящая оконченная пьеса для механического пианино, где главная роль, режиссура и продюсирование были его. И никто не мог ни помешать, ни остановить, ни дополнить этот порыв души благодарности и трепетной нежности к главному герою, которым был сам автор. Это было законченное произведение законченного автора, который давно уже закончился, но всё ещё не мог смириться со своим концом.
О, как много ещё хотелось рассказать человечеству о его планах и заслугах, которым так и не суждено было сбыться из-за подлости, гнусности и откровенного воплощения зла во всем, что не было им. Д'Артаньян был окружен настоящими канальями, но этот фильм сняли без него. Он же приложил ногу (потому что кому-то надо было быть на побегушках) к эпохальной по своей аморальности картине, где все бандиты были хорошими. Но Сатанорий Пигалевич видел в этом сюжете великий смысл, понять который не каждому было дано, потому что не каждый может заглянуть в завтрашний день. Вернее, не каждый лишь может, как говорит кумир его молодости и брат по разуму, настоящий, а не прикидывающийся, бандит Кличко.
Жизнь Сатанория протекала кинематографично, с цитатами из захаровского "Обыкновенного чуда", где главным героем был не медведь, а охотник на медведей, который ещё в молодости убил 99 этих русских символов и всю оставшуюся львиную часть своего существования посвятил рассказам о возможности убить сотого.
Кстати, надо сказать, что к русским символам Меринов относился очень потребительски. Каждое утро, выходя на встречи в поисках инвесторов, он на тельняшку надевал старообрядческую рубаху под строгий сталинский сюртук, а в кармане на всякий случай носил кипу - никогда не знаешь, чьи деньги придётся осваивать. Всегда последним аргументом была полосатая майка, ради которой приходилось рвать не только рубаху, но и пятую точку. Верили всё меньше, потому что всё меньше оставалось тех, кого он не кинул, облив грязью.
В этот раз Меринов решил шантажировать генпродюсера картины, на которую его пригласили, пожалев. Старый добрый друг запустил проект, в котором неожиданно заболел линейный продюсер, и предложение прозвучало в адрес Сатанория Пигалевича из соображений жалости. Фильмов, которые могли бы принести славу и деньги, у него в принципе не было, а новый проект обещал стать реальным событием - реал-ТВ на 5 лет вперёд с гарантированной зарплатой, славой и следом в искусстве, к которому Меринов имел очень натянутое отношение. В общем, это был шанс вынырнуть из небытия.
Изначальная позиция Д'Артаньяна с замашками баклана из Магадана сразу отсеяла от линейного продюсера вменяемых людей и приблизила разного рода артистов из массовки и начинающих актёров. Неспособность создать что-то стоящее, даже организовать съёмку эпизода, определила статус нового члена съемочной группы: мелкие сцены и не более. В этом спринте он действительно ещё мог пропетлять за счёт эксплуатации других, именитых мастеров, за чьими спинами можно было спрятаться, но при начальстве их заслуги выдавать за свои.
Сатанорий Пигалевич очень любил разнообразные подковерные интриги, в которых с лихвой мог реализовать свои желания. Но главным качеством Меринова было - обплевать любого, кто мог что-то делать лучше него и проявил к Сатанорию хоть какое-то доверие. Кого только из своих добродеятелей он не обплевал! И каждый раз это было пафосно, с апломбом, под грандиозным предлогом. Правда, при этом приходилось врать, как сивому мерину. Но добродеятели, как люди великодушные, объясняли такую черту характера фамилией Сатанория и отчеством.
В этот раз ситуация сложилась критическая... Используя свою причастность к известному проекту, Меринов намутил себе новый, ещё более прибыльный проект. Выбор был не из простых. Надо было бросить предыдущий, но так, чтобы его не обвинили в подлости и непрофессионализме.
Решение было принято моментально. Осталось найти повод. Время поджимало. Потому Меринов использовал безотказную тему - политическую. Когда пришло время организовывать съёмку сцены, связанной с Днём Победы, Сатанорий Пигалевич встал в позу, выпучил глаза и заявил о своём протесте участвовать в этой политической акции. Его тонкая душа всеми фибрами завибрировала от показушности. Вместо того, чтобы пригласить актёров на площадку, Меринов устроил фактически митинг с призывами игнорировать всю эту кондовую, махровую и искусственную акцию для галочки. Никакие аргументы от генпродюсера о сценарии, съемочных днях и планах не могли сдвинуть стоявшего, как скала, Сатанория.
Дождавшись слов руководства, что такой срыв производства не останется без последствий, Меринов демонстративно достал заготовленный лист бумаги и пушкинское перо и прилюдно написал заявление об увольнении. Расчёт был на то, что толпа актёров массовки надавит на генпродюсера, и тот повысит гонорар Пигалевича, даст отдельный гримваген и введёт его в сценарий одним из главных актёров. На худой конец он просто уйдёт на более дорогой проект, громко хлопнув дверью, и никто не сможет обвинить его в подлости и непрофессионализме. Меринов блефовал, и от такого накала страстей, когда весь мир крутится вокруг него, кружилась голова.
Но тут зазвонил телефон, и в трубке зазвучал голос инвестора нового проекта:
"Столик. Прости, дружище. Проект отменяется. Деньги нужнее нашим парням в СВО. Вернёмся к нему после победы".
Картина получилась эпичная. Меринов застыл в оцепенении, а вокруг бурлило людское море, накрывавшее девятым валом половину его планов. Надо было идти до конца и любой ценой остаться в проекте, в котором он уже себя похоронил.
Но тут по стенке бури в стакане постучалась новая похоронка. Генпродюсер подписал его заявление об увольнении и представил группе нового линейника. Бушевавшая ещё мгновение назад пучина помалу стала успокаиваться. Начались съёмки запланированного эпизода к 9 мая. Фактически брошенные Мериновым актёры массовки и молодая поросль встали в кадр, бросая упрёки бывшему предводителю в подлости и кидке.
Этот День Победы должен был быть его, Сатанория Пигалевича, но стал над ним. Ему даже показалось, что среди флагов поверженного нацизма на Красной площади солдаты бросили и его прекрасный портрет.
Домой бывший дважды трудоустроенным приплелся едва волоча ноги. Вечер был наполнен тишиной, в которой молчали все телефоны. Никто ему не звонил, не умолял, не ползал с мольбами о прощении. На такой тихой ноте он не мог закончить этот эпизод. Потому засел за написание открытого письма, которое постепенно переросло в мемуары... Зелёная лампа и скрипучее перо, украденное из Пушкинского музея, создавали атмосферу торжественности исторического момента. Он прощался, не собираясь уходить.
Утром были запланированы походы в министерство с жалобами на то, что он был вынужден уйти из проекта, что его фактически выгнали. Но этот путь не сулил ничего перспективного. Подпись, поставленная саморучно и публично самим Меринрвым, не оставляла шансов на победу...
"Ох уж этот День Победы! Чтобы его! Придётся ждать нового, в СВО. Эх, дожить бы..."
