- Мам, ну, пожалуйста! Можно я лучше, как Петька, на покос буду бегать, Галке помогать, - канючил расстроенный Гришка.
- Не придумывай! Нечего тебе на покосе делать! Вы же с сестрой, как два несведенных, хуже кошки с собакой, сразу ссоритесь, никакой работы не будет!
- Я не виноват! Она всегда первая начинает!
- Мне все равно, кто начинает-кто заканчивает, а только толку не будет точно! - сердилась тетя Нюра.
Начало истории читать здесь
Гришка тяжело со всхлипом вздохнул и отвернулся. Худенькие плечики его подрагивали. Мать слегка коснулась огрубевшими натруженными пальцами его колючего белобрысого затылка, остриженного на лето “под ноль”:
- Ты никак совсем расстроился, Гринечка? С чего вдруг? Ведь ничего зазорного в этом нет! Наоборот, дело хорошее, людям радость приносить. А одна я уже совсем не справляюсь, тяжело, помощник мне нужен…
- Да почему я-то? - искренне недоумевал Гришка, в глазах его блестели непрошенные слезы, - Пусть Галя тебе помогает! Это как раз для девчонок!
- Нет, Гриня, неправ ты! - покачала головой мать, - Это дело такое, что и девчонка не каждая справится, да и парень не каждый… К этой работе с душой надо подходить, с любовью. Грубовата наша Галя, не по силам ей будет. А ты природу всем сердцем чувствуешь, я вижу, знаю…Ни кошку, ни собаку в обиду не дашь. Да что там, каждую букаху бережешь-спасаешь! Прямой ты преемник мне, сынок. Походишь со мной по полям-лесам да по дворам деревенским, поучишься, глядишь, и тебе пригодится когда ремесло мое, и ты людям послужишь…
Разве можно прокормить четверых детей на зарплату киномеханика? Было у тети Нюры помимо основной работы еще одно, более востребованное среди деревенских занятие. Ближайшая больница находилась в небольшом городке в десяти километрах от родной Гришкиной деревни, а ветеринара и вовсе на месте не застанешь - днями разъезжал по всему району, один на три местных совхоза. Тетя Нюра была в деревне и за фельдшера, и за ветеринара, и за акушера: кому сбор травяной даст живот поправить или температуру сбить, кому телят-ягнят поможет принять. Уважали односельчане Гришкину мать, побаивались, конечно, как всего, что не вполне доступно человеческому пониманию, но уважали. За то, что никогда никому в помощи не отказывала.
Гришке вроде как и интересно всегда было, чем мать занимается, в свои девять он уже прекрасно знал, какую травку в какое время лучше собирать и как сушить правильно, чтобы она полезной была. Память у мальчонки превосходная, на лету схватывал. Да только мужское ли это дело - знахарство? Понимал, что мальчишки ему проходу не дадут, коли узнают, потому и не соглашался.
Так и случилось, шила в мешке не утаишь. Быстро смекнули ребята, почему Гришка вместе с матерью по дворам ходит. И понеслось:
- Гляньте, Гришка-Фершал (Фельдшер - прим. автора) идет! Слышь, Фершал, полечи меня, дай сожрать что-нибудь, а то пузо так от голоду сводит, что даже переночевать негде! - выкрики эти в духе привокзальной шпаны, от которой и набирались премудрости деревенские пацанята, сопровождались громогласным хохотом. А пуще всего обидно было Гришке, что дружок закадычный Петька Черкасов вместе со всеми над ним насмехался. Разве ж друзья так поступают? Совсем хмурый Гришка стал, в себе замкнулся.
Не по нраву это тете Нюре:
- Ты не расстраивайся, сынок, по пустякам! Это они сейчас над тобой посмеиваются, а потом еще уговаривать будут, лишь бы ты лишний раз к ним на двор заглянул. Вот увидишь, не раз тебе мамкина наука пригодится!
- Ох, смотрите, доквакаетесь! - корила мальчишек Гришкина мать, - Кто сына моего забижать будет, того так бородавками одарю - вовек не очиститесь!
Пацанва деревенская в угрозы тети Нюры не то, чтобы верила, однако ж побаивалась, а потому вскоре насмехаться над Гришкой перестали, но прозвище прилипло на долгие годы. Черкасова Гришка простил, не умел долго обижаться.
Выросли парни. Как ни упрашивала мать, ни в какую не соглашался Григорий в ветеринарный техникум поступать. Хоть и любил животных и связь с ними чувствовал, но мечте детства изменять не стал. Еще с тех пор, как с Петькой по проселочным дорогам пылил, представлял себя за рулем полуторки. Перед армией на права сдал, и, наконец, за баранку уселся. Колесил по стране долгие годы, не одну трассу изучил, и Петька-товарищ детства от него не отставал.
Время от времени, правда, напоминала о себе и мамкина наука. Как-то (уж и в живых тети Нюры не было) прибежал сосед Мишка, фермер. Только дядя Гриша с дядей Петей после бани, разомлевшие, по стопочке приняли. Годы сидели вспоминали юные да спорили отчаянно, это для них обычное дело было.
- Дядь Гриш, спасай! Зорька моя растелиться никак не может!
- Так езжай в город, за ветеринаром, я то при чем?.- искренне недоумевал Григорий. Времена его знахарства давно прошли.
- Да какое там! Ездил. Нет его. Замок висит. На больничном, - расстроенно махнул рукой мужчина, - Выручай, дядь Гриш, ты же фельдшер!
- Кто тебе сказал? - сдвинул брови Григорий Иванович.
- Вся деревня тебя так зовет!
- Деревня-то зовет, только это не значит, что я отзываюсь, - мрачно отрезал дядя Гриша, поглядывая на усмехающегося Петра Николаевича.
- Тогда все, пропала моя Зорька! Измучилась уже вся, мычит-стонет, а теленок не выходит. И помочь я ей, бедолаге, не могу, не умею…
Послушал дядя Гриша Мишкины стенания:
- Ладно, - говорит, - пойдем, посмотрим. Чем смогу - помогу.
Большая пятнистая черно-белая корова лежала на заботливо подстеленном хозяином свежем сене. Бока ее тяжело вздымались и опадали. Влажные сливовые глаза были подернуты пеленой. Увидев Мишку, она протяжно жалобно замычала.
- Сейчас-сейчас, Зоренька, потерпи, родная! - засуетился хозяин.
Дядя Гриша опустился на колени, быстро осмотрел и ощупал несчастную корову, недовольно покачал головой:
- Сама не разродится, бедолага! ТелОк передние ножки в коленках согнул. Головка давит, а ножки упираются…
- Так может петлю ему веревочную на шею накинуть и тащить за голову? Я слышал, так делают, - несмело подал голос дядя Петя.
- Себя на веревке тащи! - мрачно отозвался дядя Гриша, - и теленка загубишь, и корову... Тут головой думать надо! Они - беременюшки, все ж одинаковые, к ним с грубостью нельзя, только с лаской... Ну, давай, моя хорошая, потерпи, сейчас мы тихонечко ножки выпрямим, и пойдет дело!
Полчаса спустя, умиленно вспоминая, как Зорька вылизывала взъерошенного теленка, дядя Гриша неспешно умывался во дворе. Друг Петька уважительно поливал ему с ведра на руки.
Вдруг Григорий весело усмехнулся:
- Вот и пригодилась снова мамкина наука - на старости лет и акушером стал. Иии-эээхх! Хорошо, что банька еще не выстыла! Пойдем-ка, Петя, примем по стопочке за здоровье новорожденного, честно заработали!
