В квартиру позвонили. Вероника подошла к двери и посмотрела в глазок.
— Кто вы и что вам надо? — спросила она.
Стоявший у дверей мужчина ответил, что он следователь и хочет поговорить с хозяевами квартиры.
Вероника сказала, что хозяйка она, а мужа сейчас дома нет.
— В таком случае, Вероника Александровна, — сказал следователь, — мне необходимо поговорить с вами.
«Знает, как меня зовут? — подумала Вероника. — Даже так?»
— О чём вы хотите поговорить? — спросила она.
— Хочу задать вам несколько вопросов. Это касается вашего мужа, Аркадия Львовича.
«Значит, его уже ищет полиция? — подумала Вероника. — Но почему так скоро? Кто-то заявил о его исчезновении? Может, свекровь?»
— Я же сказала, его нет дома.
— А когда вы его видели в последний раз?
— Сегодня утром.
— Кто-нибудь может это подтвердить?
— Понятия не имею. Он ушёл, когда я ещё спала. Может, кто из соседей его видел?
— Дело в том, что вот уже неделю никто из соседей не видел вашего мужа.
— Вот как?
— Да. И неудивительно, что у них появились серьёзные основания полагать, что ваш муж пропал и его необходимо искать. Поэтому ваши соседи обратились за помощью к нам. И сейчас я действую по их заявлению.
— Понятно. Ну что же. Действуйте.
— Неудобно разговаривать через дверь, Вероника Александровна. Откройте, пожалуйста.
— А вы точно следователь? — спросила она.
— Вот моё удостоверение.
— Вы серьёзно? — усмехнувшись, спросила Вероника. Она приоткрыла дверь, оставляя её на цепочке. — Думаете, что я способна отличить настоящее удостоверение от поддельного?
— Но оно действительно настоящее, Вероника Александровна! — начал оправдываться следователь. — Вот! Смотрите сами. Фотография, красная печать, голограмма Министерства внутренних дел. Можете сами убедиться.
— Значит, всё-таки думаете, — тихо и грустно констатировала Вероника.
Но следователь её не услышал.
— Вот на удостоверении мой личный номер и дата, до которой действителен документ. Полюбуйтесь.
— Любуюсь.
— А здесь справа видите?
— Что там?
— Моя фамилия и должность.
— Впечатляет.
— Обратите внимание, что вся информация напечатана, а не написана от руки.
— А откуда мне знать, что вся информация должна быть именно отпечатана, а не написана от руки? — спросила Вероника. — А может, она должна быть написана именно от руки?
— Нет, — уверенно ответил следователь.
— Что «нет»?
— Информация должна быть отпечатана.
— Почему?
— Уж поверьте, Вероника Александровна. Мне ли не знать. И вот здесь, — следователь снова показал на удостоверение, — обратите внимание, снова красная печать, подпись руководителя и штрихкод.
— И я должна поверить вам на слово? В то, что печати должны быть именно красные и что вот это — подпись именно вашего руководителя? Может, где-то здесь вы видите стенд?
— Какой стенд? — не понял следователь.
— С образцами подписей начальников на документе?
Следователь растерянно молчал.
— Я не исключаю, что этот документ вы сами изготовили, — продолжила Вероника. — Вчера ночью. У себя на кухне.
— Вы серьёзно?
— А что? При нынешнем техническом прогрессе это не так сложно, как кажется. И чтобы проверить ваш документ на подлинность, мне мало того, что нужно специальное оборудование, так ещё и образцы подписей.
Следователь ненадолго задумался.
— Ну вообще-то да, — сказал он. — Вы должны поверить мне на слово, что удостоверение настоящее.
— В таком случае могли бы его и не показывать.
— Мог бы, — согласился следователь. — Так вы мне верите?
— Верю.
— Разрешите, тогда я зайду, Вероника Александровна. Потому как вопросов у меня к вам много, вопросы деликатные, личного характера, и задавать их на лестничной площадке неудобно.
— Кому неудобно?
Прежде чем ответить, следователь внимательно посмотрел на Веронику.
— Судя по всему, мне, — уверенно ответил он после недолгой паузы.
— Ну, если вам, тогда проходите. Ботинки можете не снимать.
— У вас так вкусно пахнет кофе.
— Хотите? Сварила перед самым вашим приходом.
— Хочу.
— Тогда проходите на кухню. Это прямо по коридору и направо.
Следователь вошёл на кухню. Сел за стол. Огляделся. Вероника разлила по чашкам кофе и села напротив. Некоторое время оба молча пили кофе.
— Что вы хотите знать, следователь? — спросила Вероника.
— Расскажите про вашего мужа.
— Вы что-то конкретное хотите услышать?
— Чем больше я буду знать, тем лучше. Рассказывайте всё, что считаете нужным. Особенно меня интересуют отношения, которые были между вами.
— Разговор может получиться долгим.
— Я не спешу.
— С чего начать?
— Начните с главного.
— С главного? — задумчиво переспросила Вероника. — Хорошо бы ещё понять, что в этой истории главное.
Она поднялась из-за стола и подошла к окну. Какое-то время просто молча смотрела на дождь за окном. После недолгой паузы продолжила.
— Только после свадьбы я поняла, что вышла замуж за абьюзера, — сказала она, глядя в окно. — Это был уже совершенно другой человек.
— Что вы имеете в виду, говоря «это был уже совершенно другой человек»?
— Это был уже не тот Аркадий, которого я полюбила и за которого вышла замуж. Он изменился до неузнаваемости.
— Люди не меняются, — уверенно заявил следователь.
— Не согласна, — спокойно возразила Вероника, возвращаясь за стол. — Всё зависит от характера изменений. В лучшую сторону, может, и не меняются, а вот в худшую — меняются, и ещё как! И муж мой — тому наглядное подтверждение. Хотите ещё кофе?
— Нет. Спасибо. Продолжайте.
— Подруги мои, когда я им рассказала о том, что мой муж изменился не в лучшую сторону, уверенно заявили, что и до свадьбы он был такой. Просто я этого не замечала и не чувствовала. Дескать, любовь моя к нему мне глаза застила и мешала увидеть его таким, какой он есть в действительности.
— Полностью согласен с вашими подругами.
— Да ладно. Не замечала я. Чего не замечала? Грубость и злобу его не замечала? Или ругань его нецензурную по всякому поводу? Как можно этого не заметить? Как можно не заметить язвительные насмешки и упрёки? Они говорят: «Не чувствовала»! Чего не чувствовала? Боль физическую или душевную, которую он мне стал причинять сразу после свадьбы? А подруги не верили, что до свадьбы ничего такого не было.
— А до свадьбы действительно ничего такого не было?
— Да в том-то и дело, что не было. Я же говорю, это был совершенно другой человек. Добрый, ласковый, внимательный, вежливый. Я вообще от него ни одного грубого слова не слышала, ни то что в свой, а вообще ни в чей адрес. Но попробуй, убеди в этом моих подруг. Им кажется, что все мужчины уже до свадьбы видны как на ладони.
— Им не кажется, — уверенно произнёс следователь. — Так оно и есть на самом деле. Вы не могли не видеть своего мужа таким, какой он есть.
— Вы женаты? — спросила Вероника.
— Женат.
— И до свадьбы вы были таким же, как и после свадьбы?
Следователь смутился, не зная что ответить.
— Странный вопрос, — сказал он. — А почему вы спрашиваете?
«Понятно, — подумала Вероника. — И он тоже был не таким».
— Так. Просто. Не обращайте внимания. О чём мы говорили? Ах да. Дело в том, что до свадьбы я тоже была уверена, что вижу Аркадия именно таким, какой он есть. Сдержанный, добрый, вежливый, щедрый.
— Говорите, что до свадьбы он сдержанный был? А после свадьбы?
— Стал заводиться по любому пустяку.
— Вот вы говорите, добрый, вежливый, щедрый и так далее. Это что значит?
— Красивые слова говорил! Подарки дарил! Интересовался, всё ли у меня в порядке. В любви чуть ли не каждый день признавался. А после свадьбы как подменили. Другой человек теперь.
— И в любви почти каждый день не признаётся? — с иронией поинтересовался следователь. — Не интересуется, всё ли у вас в порядке?
— Нет, — Вероника заметила иронию в его вопросах, но виду не показала и ответила серьёзно. — Теперь он мне каждый день признаётся в нелюбви. И постоянно чем-то недоволен. Что бы я ни сделала, всё не так. И свою бывшую жену мне в пример ставит, с которой два года назад развёлся.
— Может, она действительно хорошая женщина, — возмущённо произнёс следователь, — вот он и ставит её в пример.
Вероника с интересом посмотрела на него. Она заметила его недовольство.
«Он что, заступается за него? — подумала Вероника. — С чего вдруг? Или узнал в Аркадии себя и поэтому ему не понравились мои слова? А что, если следователь — тоже абьюзер, который недавно женился второй раз и сейчас увидел в Аркадии себя?»
— Может, и хорошая, — ответила она. — Я же не спорю. Но тогда надо было сказать мне об этом до свадьбы. Правильно?
— Вообще-то, необязательно, — не согласился следователь.
— Допустим. Но только чего-то до свадьбы он ни разу мне её в пример не ставил. И вообще ничего о ней не говорил.
— А вы спрашивали? — язвительно поинтересовался следователь.
— Если честно, я и не спрашивала. Наоборот, радовалась. Думала, что если не говорит про свою бывшую, так это хорошо. Значит, забыл её.
— Это правда. Если муж продолжает вспоминать свою бывшую и часто о ней говорит, не имеет значения, хорошее или плохое, значит, всё ещё любит её.
— Вот и я так думала. Но, как выяснилось, рано я радовалась. Забыл он её, как же. Уже на следующий день после свадьбы я узнала, что всё нужно делать, как делала его бывшая жена. Как она, нужно готовить завтраки, обеды и ужины. Мужа после работы встречать так же следует, как это делала его бывшая. Наводить порядок в квартире, стирать, гладить, мыть окна и так далее, всё следует делать исключительно так, как это делала его бывшая жена.
— Вероника Александровна, а вы интересовались у мужа, чего же он тогда с женой расстался, если она такая вся из себя хорошая, всё умела и всё правильно делала? Вот и жил бы с ней!
— Разумеется, спрашивала. И оказалось, что, будь на то его воля, так они бы никогда и не расстались. Она сама от него сбежала.
— Сбежала? Но почему?
— А потому что устала. Устала от его хамства, от его жестокости, от его грубости. Устала от равнодушия, невнимательности. От язвительных насмешек и несправедливых упрёков устала. А самое главное, устала от его лжи. Поэтому и сбежала.
— А вы почему не сбежали, Вероника Александровна? Ведь, наверное, и подруги вам это советовали. А?
— Советовали. Все в один голос утверждали, что мне нужно бежать, пока не поздно. Но — нет. Я сбегать от него не собиралась.
— Хочется понять, почему?
— А потому что я не для того замуж выходила, чтобы вот так быстро сдаваться. Я ведь помню, каким он был. И даже если после свадьбы он стал другим, пусть он и изменился в худшую сторону, я не переставала желать, чтобы рядом со мной был тот самый мужчина, которого я полюбила.
— И вы решили насильно исправить его? Я правильно понимаю?
— Не исправить. А вернуть его прежнего.
— Насильно!
— Пусть так. Но по-другому он не хотел.
— По-другому — это как?
— По-хорошему.
— То есть, вы предлагали ему по-хорошему стать прежним? Правильно?
— Правильно.
— И он отказался?
— По-хорошему отказался. Ещё и рассмеялся.
— И тогда вы решили действовать по-другому?
«А ты решил заманить меня в ловушку своими вопросами, — подумала Вероника. — Хорошо. Считай, что тебе удалась твоя хитрость, и я расскажу тебе правду. Но учти. Когда ты узнаешь всё, мне придётся поступить с тобой так же, как с Аркадием».
— Решила, — уверенно ответила она. — А как иначе? Он сам виноват, что до свадьбы показал себя мне с лучшей стороны. Его никто не заставлял. И поэтому у него оставалось только два выхода. Стать тем, кем был до свадьбы, и всю оставшуюся жизнь прожить со мной счастливым мужем и отцом. Или...
Вероника резко замолчала.
— Что или?
— Хотите ещё кофе? — спросила она.
— Вы не договорили. Что «или»?
— Или до конца дней обречь себя на невыносимые мучения, — решительно ответила Вероника. — Тоже со мной и с детьми.
— Что вы имеете в виду, говоря про невыносимые мучения?
— Вы знаете, что такое ад, следователь?
— Ад? В смысле... Данте Алигьери?
Вероника усмехнулась.
— Думаете, следователь, что ад — это место, где человека наказывают за те или иные его проступки, совершенные при жизни?
— Типа того.
— Даже не надейтесь, — лицо Вероники стало серьёзным, а взгляд жёстким. — Во всяком случае, мужья-абьюзеры точно могут не тешить себя иллюзиями, что за все свои подлости, гадости и так далее с них спросят только после того, как их никчёмная жизнь пройдёт.
— Что же, по-вашему, ад для женатого мужчины?
— Не просто женатого, следователь, а для женатого абьюзера.
— Тот факт, что замужние женщины считают своих мужей абьюзерами, ещё не делает их мужей таковыми.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно. Но мы отвлеклись. Так что же такое, по-вашему, ад для женатого мужчины?
— Для абьюзера ад — это мгновенная расплата за свои проступки. Сразу. Здесь и сейчас.
— Что вы сделали со своим мужем, Вероника Александровна? Почему никто из соседей уже неделю не видел его?
Вероника молчала, задумчиво глядя куда-то в пустоту.
— Молчите? Ну что же. Это ваше право. Как говорится, нет тела — нет дела. Понимаю. А хотите, Вероника Александровна, я вам расскажу, что произошло?
Вероника посмотрела на следователя и нахмурилась.
— Неделю назад вы начали перевоспитывать своего мужа. Возвращать его, так сказать, в досвадебное состояние. Так? И перестарались.
— С чего вы взяли, что я перестаралась?
— Всё очевидно, Вероника Александровна. Ведь вашего мужа уже неделю никто не видел.
— Это ни о чём не говорит.
— Это говорит о многом. Во всяком случае, мне, как следователю, это говорит всё.
— Хотите сказать, что я помогла своему мужу уйти в мир иной?
— Случайно. А тело спрятали.
— Вы ошибаетесь, следователь.
— В таком случае убедите меня в том, что я ошибаюсь.
— Аркадий скоро вернётся с работы, и вы сами увидите, что он жив. Правда...
— Что «правда»?
— Правда, это уже будет не тот Аркадий, которого я узнала после свадьбы. И не тот, который был до свадьбы.
— А кто же в таком случае это будет?
— Кто будет? Пока это нечто промежуточное. Между тем, который был до свадьбы, и тем, который появился после.
— И как вы это сделали?
— Я просто поговорила с ним.
— Просто поговорили, и всё? И хотите, чтобы я вам поверил? Не врите, Вероника Александровна. Я следователь, и меня не обманешь. По глазам вашим вижу, что вы скрываете правду. Какой метод вы использовали? Что-нибудь запрещённое? Да?
— Вы правы, я использовала непростой метод.
— Я же знал! Я же говорил! Я чувствовал, что вы использовали что-то противозаконное! Да? Я прав? Какой метод вы использовали?
— Ничего противозаконного и запрещённого. Другое дело, что метод мой, скажем так, не одобрен пока. Видите ли, в чём дело, следователь. По образованию я филолог с музыкально-психологически-философским уклоном.
— Это как? — не понял следователь.
— Это просто, — ответила Вероника и ласково улыбнулась. — Пройдёмте в гостиную, я вам всё расскажу и кое-что продемонстрирую.
— Что именно покажете и продемонстрируете? — испуганно спросил следователь.
— Расскажу о себе, продемонстрирую свой метод, — весело ответила Вероника. — Вы же этого хотели?
Следователь нервно облизал сухие губы.
— Хотел, — слабым голосом выдавил он из себя.
— Тогда идите за мной.
Следователю стало немного не по себе от такого предложения.
— Ну хорошо, — сказал он. — Пройдёмте. Но учтите, что в отделении знают, что я пошёл к вам. И если со мной что-то случится, меня станут искать здесь.
— Ничего с вами не случится, следователь. Не бойтесь.
Они прошли в гостиную. Вероника предложила гостю расположиться в кресле, а сама подошла к музыкальному проигрывателю, стоявшему на специальной стойке.
— Сначала я долго училась на филолога, — сказала Вероника, включая проигрыватель.
Зазвучала музыка, показавшаяся следователю странной.
«Необычная музыка, — подумал он, — не плохая, не хорошая, а... что-то в ней не так».
— После этого долго училась на композитора, на философа и на психолога, — продолжила Вероника, стоя около проигрывателя и пристально глядя на следователя. — Это кратко, что касается меня и моего образования. Хотите узнать обо мне ещё что-нибудь? Спрашивайте.
— О вас нет, — ответил следователь, — но вы хотели показать свой метод.
— А это и есть мой метод, следователь, — ответила Вероника. — Играет музыка, которую я сама сочинила, а я с вами спокойно разговариваю. Разговаривая под свою музыку, используя определённые слова и произнося всё с определённой интонацией. И в результате вы успокаиваетесь, чувствуете себя в безопасности, проникаетесь ко мне абсолютным доверием, теряете способность самостоятельно принимать какие-либо решения, и ваша воля полностью находится в моей власти. Я могу заставить вас делать что угодно и быть кем угодно.
— Это гипноз?
— Нет. Это не гипноз. После гипноза человек не может ничего вспомнить, а вы будете всё помнить, следователь. И ничего не забудете. Я называю это состояние «возвращение к заводским настройкам». Грубо, да? Согласна. Это рабочее название. Со временем придумаю что-нибудь более романтичное. А пока так.
— И что вы со мной сделаете?
— Если вы не перестанете совать свой нос не в свои дела, я сделаю вас таким, каким вы были до свадьбы, следователь. Поверьте, это нетрудно. Две недели, и вы сами себя не узнаете. А самое страшное, что вы будете понимать происходящие с вами перемены, но ничего не сможете с собой сделать. Вы каждый день будете приходить ко мне в назначенное мною время и умолять меня продолжить дальнейшее возвращение. Хотите?
— Нет!
— Вам пора уходить, следователь. Уже поздно.
«Она ненормальная, — подумал следователь, испуганно глядя на Веронику и заискивающе улыбаясь. — А её мужа, скорее всего, уже нет. Спокойно! Главное, не выдавать своих чувств. Она ни в коем случае не должна заподозрить, что я всё понял. А завтра я вернусь сюда с ордером на обыск в её квартире. Уверен, что сумею найти улики против неё. Господи, мне бы только выйти отсюда».
— Да-да, Вероника Александровна, вы правы, — сказал следователь. — Мне пора. Простите, что мучил вас своими дурацкими вопросами. Больше этого не повторится.
Следователь вышел из квартиры, подошёл к дверям лифта и нажал кнопку вызова. А когда двери лифта открылись, следователь увидел Аркадия Львовича, в руках которого был большой букет маргариток.
— Вы? — удивлённо произнёс следователь. — А как же это? Подождите... Я был уверен, что ваша жена вас...
— Бога ради, — испуганно прошептал Аркадий, — не говорите про мою жену. Ещё чего доброго она услышит, что мы с вами о ней разговариваем, беды не оберёшься. Ладно я. Со мной уже, можно сказать, покончено. Но вы-то здесь ни при чём! Правильно? Зачем же вам страдать?
— Страдать? — не понял следователь.
В этот момент Аркадий понял, что говорит не то и не с тем.
— Простите, — тихо произнёс Аркадий. — Простите и не слушайте меня. Последние дни я сам не свой. Говорю невесть что. Не слушайте меня. С кем имею дело?
Следователь представился. Объяснил, в чём дело. Сказал, что действует по заявлению соседей, которые не видели его уже неделю и беспокоятся за него.
— Надо же! — восторженным шёпотом произнёс Аркадий, испуганно глядя на двери своей квартиры. — Какие, однако, хорошие люди мои соседи. Беспокоятся. А я — вот!
Аркадий усмехнулся и показал следователю букет.
— Видите, в кого превратился? Цветы дарю! Вот уже неделю. Каждый день.
— Каждый день? — воскликнул следователь. — Но почему соседи говорят, что вас не видят?
— Я на работу ухожу рано, когда соседи ещё спят. А возвращаюсь, сами видите, когда они уже спят. Только всё это напрасно.
— Что «напрасно»?
— Напрасно соседи беспокоятся. И вас они зря к этому делу привлекли. Спасибо, конечно, но уже ничего исправить нельзя. Меня не спасти.
— Ничего не напрасно, Аркадий Львович, уверяю вас, — горячо убеждал следователь. — И если вам грозит опасность, мы предоставим вам защиту. Мы не дадим вас в обиду. Скажите только, что делает с вами ваша жена?
Аркадий снова испуганно посмотрел на двери своей квартиры.
— Уходите отсюда, — шёпотом сказал он. — Мне уже не помочь. Я конченый человек. А вы ещё молоды. Вам жить да жить. Вы женаты?
— Женат.
— Когда последний раз дарили жене цветы? Или какие-нибудь другие подарки?
— Не помню. Давно это было. До свадьбы ещё.
— А в кино или в театр когда с ней ходили последний раз?
— В театр вообще никогда, а в кино... Кажется, в прошлом, нет, в позапрошлом году.
— Вы счастливый человек. И мне сейчас даже не верится, что когда-то и я тоже был таким же, как вы.
— Каким?
— Счастливым. Я мог позволить себе в обращении с женой абсолютно всё! Но всё это в прошлом. И скоро меня не станет.
— В каком смысле «не станет»?
— В прямом, — шептал Аркадий. — Она превратит меня в доброго, ласкового, внимательного, уравновешенного, спокойного и так далее, и я... Она называет это «вернуться к заводским настройкам». И я снова стану почти каждый день признаваться ей в любви и дарить подарки. Я просто перестану быть самим собой. Мне осталось два дня! Самое большее — три. И меня не станет. Видите этот букет?
— Как не видеть. Вижу, конечно. Не понимаю, как вы в руках это держите?
— Самое страшное, что мне начинает это нравиться.
— Да ладно.
— Увы. И я ничего не могу с собой поделать.
В это время дверь квартиры Аркадия открылась, и на лестничную площадку вышла Вероника. В руках у неё был телефон, из которого звучала музыка.
— Я не поняла, товарищ следователь, — ласково произнесла она. — Мы же с вами всё обсудили. Вы сказали, что поехали к жене и к детям. А вы?
— Я встретил Аркадия Львовича, и мы немного поговорили, — начал было оправдываться следователь.
— Как это понимать, Аркадий? — продолжала Вероника. — Я жду тебя дома, а ты здесь? Лясы точишь со следователем? Домой идти не хочешь?
— Хочу.
— А в чём дело? На меня жаловался? Да?
— Ну что ты, любимая, — ответил Аркадий. — Как можно? Я бы никогда себе этого не позволил.
— Почему я должна тебе верить?
Аркадий упал перед следователем на колени и протянул к нему руки, в одной из которых был букет маргариток.
— Умоляю. Скажите ей, что я не жаловался. Ради всего святого.
Всё это было для следователя слишком неожиданным.
«Театр абсурда какой-то, — подумал он. — Господи, зачем я взялся за это дело?»
А кроме того, в просьбе Аркадия звучало столько боли, что следователь испугался.
— Ничего плохого ваш муж, Вероника Александровна, про вас не говорил.
— Честно?
— Честно.
— О чем же вы говорили?
— Я просто спросил у Аркадия Львовича, как дела.
— Вот как? Ну, допустим. И что ответил вам Аркадий Львович? Как у него дела?
Вероника строго посмотрела на мужа, а тот в ответ испуганно улыбнулся.
— Ваш муж ответил, что всё хорошо, — уверенно произнёс следователь.
— Встань с колен, Аркадий, дай мне цветы и возвращайся к заводским... Короче, ступай в квартиру, — строго произнесла Вероника.
Аркадий не заставил просить себя дважды и быстро поднялся с колен, вручил жене букет и проскочил в квартиру.
— А вам, товарищ следователь, — строго спросила Вероника, — разве не пора домой?
— Пора. Ещё как пора.
— Ну и возвращайтесь... Домой! А то я вас верну в другое место.
— Я всё понял.
— И надеюсь не увидеть вас завтра здесь же с ордером на обыск квартиры.
— Ну что вы, Вероника Александровна. Как можно? Нет, конечно.
Вероника вернулась в квартиру и закрыла дверь. Следователь решил не ехать на лифте и спустился пешком. Всю дорогу до дома он ловил себя на мысли, что хочет вернуться, но не с ордером на обыск, а чтобы вернуться к заводским настройкам. ©Михаил Лекс