– И матери, на всякий случай, у меня тоже нет. А гражданке Наталье Александровне Пеговой выезд запрещён за порочащее страну развратное поведение на её последних гастролях. И, кстати, разве ты не знаешь, к кому она так рьяно рвётся за бугор?
Он думал, что ужалил меня.
– Знаю.
– А ты знаешь, что я тебя с собой утащу? Если рассекретится моё прошлое, я скажу, что ты был женат на диверсантке и шпионке. Ты знал, что она крутила шашни с военным преступником, но тем не менее вступил с ней в законный брак.
– Она до сих пор важна для меня, – спокойно отвечал я.
– Посадят и её, – улыбался молокосос.
Глядя на это нацистское, безжалостное лицо, я вдруг понял: только благодаря Наташе тот немец вынырнул. И этого, кровожадного, тоже спасёт лишь она.
– Тебе на это плевать, мой друг, – теперь и я улыбнулся, напрочь сбив парня с толку: он думал, что я уже в его руках.
Он ухмыльнулся:
– О, кажется, ты – единственный свидетель тех событий.
Я рассмеялся. Великолепная угроза. Ещё три минуты назад я бы крепко испугался. Под изумлённый взгляд пасынка я залез в его стол, достал бумагу, ручку и положил перед ним:
– «Приказываю снять запрет на выезд за рубеж заслуженной артистки РСФСР Пеговой Натальи Александровны». Пиши.
– А то что?
– Пиши, я сказал.
Я не уступал пасынку в росте и по комплекции был гораздо упитанней. Поэтому мне не составило труда подойти к нему и решительно, чего он однозначно не ожидал, дать ему под дых. Я схватил его за шиворот и пару раз стукнул гладким наглым лицом в чистый лист.
– Пиши, или я тебя здесь же прикончу, сынок.
О моих железных кулаках ходила добрая слава. Не секрет, товарищи дорогие, что добрые дела часто с кулаками делать приходится.
Эрвин силился придумать хоть какой-то толковый, уничтожавший меня на корню, зловещий выход из своей дрянной ситуации.
– Пиши!
Он повиновался. Нехотя начал царапать, при этом думая, думая, думая без устали. Но мои стремительные кулаки были слишком близко. Он их боялся, как боится быстрой смерти любой уважающий себя властелин мира.
– Дата! – орал я.
Лениво поставил. Эта лень теперь была его единственной бравадой.
– Подпись! Печать! А теперь звони.
– С какой радости-то?
Я замахнулся – он отскочил к телефону и тут же набрал номер МИДа. Дело было сделано.
***
Противиться судьбе – себе дороже, разве нет? Быть может, многолетний запрет на выезд за рубеж не обязательно сообщал о том, что человек, наложивший его, исключительный изверг. Быть может, этот запрет удерживал на цепи те события, которые рвались к тому, чтобы произойти в жизни наших героев. Вторая, оборотная, сторона многолетнего табу оказалась не тягостно тёмной, а сияюще прекрасной, которая всего лишь уберегала их всех от ломающих душу последствий прошлого.
Наташа почувствовала эту золотую сторону запрета, когда по дороге в аэропорт впервые за долгое время дочь спросила:
– Мама, а что мой отец делал во время Великой Отечественной?
Сашке было известно, что её родители встретились в Париже. Она всегда думала, что встретились – значит, познакомились. Мать никогда не уточняла. А неведомый брат Эрвин, чьи фотографии никуда не исчезли из семейного альбома, был назван в честь другого Эрвина, носившего русское имя Виктор. Якобы Виктором его знали русские, а в немецкой обрусевшей общине он величался своим исконным именем.
Не Наташа придумала это. Сашка сама, ещё в детском саду, сочинила такую историю. После последней жестокой выходки сына Наташа решила остановиться. Она не будет учить дочь немецкому. Она ничего не расскажет ей о своём прошлом. Так спокойнее. Ну да, отец немец, встретились в Париже, и что. Так бывает. С тем же успехом поклонником, которому ей захотелось ответить взаимностью, мог стать Папа Римский. Пап не выбирают.
– Так что же он делал во время войны? – повторила дочь.
– То же, что и все.
– Воевал?
– Да. Скорее всего.
– То есть ты даже не интересовалась?
– Зачем?
Сашка нахмурилась.
– Затем, чтобы я не задавала такие вопросы.
Так же сурово Сашка встретила наречённого папашу в Берлин-Тегеле. Герхардт высматривал их, и она узнала его раньше, чем мать, – красивого пожилого мужчину, которого Сашка точно где-то видела прежде.
Герхардт крепко поцеловал Наташу, её тёплые желанные губы, вдохнул, как юность, аристократический запах кожи... А в его голове, спустя столько лет ожидания, сейчас была не Наташа. Высокая девочка, холодно уставившаяся мимо, кого-то ему напомнила. Девочка, названная в честь погибшего деда и взявшая черты вражеского рода. Герхардт знал это лицо. У него сжалось сердце.
Он робко протянул ей руку:
– Здравствуй... – и замялся, не придумав, как лучше к ней обратиться.
Мать ткнула в неё, и, не глядя на отца, девчонка коротко тронула протянутую им ладонь и быстро отступила. Герхардт успел почувствовать прикосновение юной руки, и она, эта рука, нежная и тёплая, противоречила выражению лица хозяйки. Герхардт про себя улыбнулся.
– Бессовестная! – Наташа снова крепко обняла его.
– Ничего, ничего, – Герхардт коснулся щекой её волос.
Оба напоминали неумелых любовников-подростков, которые ещё не знали, как следует обниматься и целоваться: при злюке было неловко, хотя они искренне пытались, всё время озираясь на неё. Устало выдохнув, дочь собралась уходить.
– Ты куда это? – спохватилась мать.
– Вон там места в зале ожидания, я посплю, пока вы тут наласкаетесь.
– Ты в своём уме? Мы не виделись с твоим отцом двадцать лет!
Герхардт удержал руку подруги, занесённую для нового тумака.
– А что я такого сказала? Я, например, не верю в любовь на расстоянии. И ваши объятия для меня – не больше, чем театр. А театр, как ты знаешь, я не люблю. Я подожду. Вон там, – она указала на полупустые ряды неподалёку.
Герхардт на этот раз сам едва сдержался: какая-то пигалица будет их оскорблять, да ещё с таким наглым, спокойным видом. Он невольно вспомнил человека, которого Сашка в первый же миг встречи ему напомнила, – своего братца.
– Пойдём, она устала, – потянул он Наташу: та молчала от обиды.
– Отправить бы тебя ко всем чертям обратно! – не выдержала мать, но Герхардт одёрнул её.
– Да пожалуйста, – бурчала дочь.
– Это из-за меня, ты разве не понимаешь? – шепнул он Наташе.
Они, пожилые, везли чемоданы, пока малявка, плывущая налегке, решала, как быть. Закатив глаза, Сашка нагнала их и вырвала у матери ношу, идя за обоими в сторонке, где её не раз сшибали: она шла против людского потока. Герхардт снова улыбнулся. Нет, нет, пока что это не она. Свою Сашу он увидит позже – если, конечно, повезёт. И выдержат нервы.
Друзья, если вам нравится мой роман, ставьте лайк и подписывайтесь на канал!
Продолжение читайте здесь: https://dzen.ru/a/ZmXBCjVPsW93ZyOo?share_to=link
А здесь - начало этой истории: https://dzen.ru/a/ZH-J488nY3oN7g4s?share_to=link