В крохотных сенцах было темно и пусто, дверь в комнату стояла нараспашку. Когда Мила переступила порожек и вошла, половицы под ногами протяжно простонали, словно пожаловались на своё одиночество.
Грязь. Лохмы паутины на потолке. Пятна плесени на стенах. И запах осиротевшего, никому не нужного дома.
Из-за близости болота пыль на полу казалась липкой, наступать на неё было неприятно, но Мила заставила себя пройти дальше.
Серая с влажными разводами штукатурка на печке, согнутая в подкову кочерга – кроме них в маленькой кухне не было ничего. Ничего! Ни черепка битой посуды, ни веника, ни пучка высохших трав!
Как такое возможно? Куда подевались все вещи?
От накатившего разочарования Мила даже прослезилась, она так хотела найти хоть что-то, связанное с бабушкой Сашей. Её устроила бы самая скромная вещичка, а ещё лучше – фотоальбом. Мила надеялась хотя бы через снимок познакомиться с бабушкой. А, если повезёт, увидеть там и отца.
Куда могли подеваться все вещи?
Кто позарился на имущество ворожбитки?
Мила знала, конечно, о промышляющих по заброшенным поселениям сталкерах, но даже если они и наведались сюда – не могли же унести абсолютно всё?
В следующей комнате возле стены обнаружился деревянный остов кровати. Деревянный коник валялся на полу, рядом с выломанным куском половицы. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели в ставнях, косыми полосами лежали на полу, подчёркивая его трогательное одиночество.
Коник сразу привлёк внимание Милы. Захотелось поднять беднягу, пожалеть, прижать к себе покрепче, и, чтобы не поддаться соблазну, она спрятала обе руки за спину и сцепила пальцы в замок.
Вот и та самая дзеравяка, о которой толковал дед Новик. Наверняка это она, ведь ничего другого здесь не было. Да и бабушка, зная привязанность внучки к игрушке, для своего ритуала должна была выбрать именно её.
Мила присела на корточки, чтобы рассмотреть получше старенькую плохо сработанную поделку, как вдруг из-под пола с хрилым взвизгом метнулась рыжая стремительная молния. Длинный и голый крысиный хвост с силой шлёпнул девушку по руке, и она закричала.
- От чортово отродье! А ну, прэч пошёл! – баба Жоля стегнула по полу веткой крапивы, взбаламутив слежавшуюся пыль.
Душное облако взметнулось вверх, скрыв всё вокруг за густой пеленой. Мила раскашлялась, рядом продолжала возмущаться Жоля – поминала наглого чубася, грозилась ему карами.
- Шчас... погоди, Милушка... – отругавшись, бабка протопала к окну, затрещала рама, скрипнули ставни, и свежий воздух пополз в комнату. – Прости. Недоглядела я за твариной. А он здесь логовишчу (логово) себе устроил, рыжий чорт!
- Кто это? – Мила растёрла по лицу грязные полосы и поднялась так и не коснувшись коника.
- Чубаська. Чубысь. Бес. Рыжий пакостник. Где поселится – всё под откос спускает. Вредитель каких мало. Дом-то столько лет пустует. Вот он и прибился к нему.
- Это он вынес все вещи?
- Нет, думаю, что хатник с хохликом постарались. Как Сани не стало – сильно они убивались. Вот и вещи попрятали, чтобы никому не достались.
Я их и подкармливала, и с собой сманивала, всё как полагается – и веник, и лапоть ставила. Но только зря, не захотели они в деревню. Где теперь – не скажу. Но отсюда точно ушли, иначе чубаська не загнездился бы.
- А вы не присматривали за домом?
- Просьбы такой не поступало. А без просьбы – соваться в дом ворожбитки никому нельзя! Запрет. Да и далече дрыгва-то. Я по первости навещала, обходила кругом, приносила еды домовым. А как сгинули они – так и я не стала ходить.
- А доску в полу тоже чубась выломал?
- Доску Саня сама отодрала. Когда время её подошло... ну, ты понимаешь.
- Не понимаю. – Мила действительно не могла понять связи между уходом бабушки и какой-то доской.
- Ворожбитке просто так не уйти. Слыхала, наверное, как в иных деревнях крышу ломают, когда ведьма кончается? А Саня через землю утекла, вот заранее и позаботилась о проходе.
Через землю утекла... Придумает же такое.
Мила вздохнула и попросила:
- Проводите меня к ней? Хочу проведать, отнести цветы.
- Да чего ж провожать, когда всё рядом? Дрыгва, вон же она... – баба Жоля махнула рукой. – В дрыгве Саня покоится. Так сама захотела. Так что рядом совсем. Проведывай, когда захочешь.
В дрыгве! В стылой и чёрной болотной воде. Среди вечного мрака и холода.
Хотя, какая ей теперь разница? Что вода, что земля – всё равно...
- Ну, как тебе хоромы? И коняшечка тут, как с детских лет тебя дожидалась. – тем временем поинтересовалась Жоля. Она всё поглядывала на коника, и не могла не заметить, что Мила его намеренно игнорирует.
Мила пожала плечами и вышла из комнаты. Она не пыталась скрыть разочарование, и когда в спину прозвучало успокаивающее: «Ничего. Как поселишься здесь - попривыкнешь. Притрёшься», лишь дёрнула плечом, отказываясь продолжать разговор.
Жить? Здесь?? Да ни за что на свете!
Она и в Рубяжах-то долго не выдержит, заскучает.
Подобные места хороши для отдыха и только.
Теперь, когда всё прояснилось, можно и уезжать. Дом пускай остается как есть, его не продать, вряд ли найдутся желающие на такую развалюху. Да и соседство с болотом мало кому понравится.
А она сюда переезжать не собирается и судьбы подобной бабушкиной не желает! Права, ох и права была Арина, назвав её старой авантюристкой.
Сообщать о принятом решении бабе Жоле Мила не стала, просто попросила проводить обратно в деревню. Она окончательно уверилась, что письмо ей прислала бабка, специально, чтобы заманить сюда. И намерение Милы поскорее смотаться точно не понравится ей. Нужно действовать осторожно и тайно. Побыть еще несколько дней – до праздника Солнцестояния, а потом уехать «по английски» без оправданий и прощаний.
В деревню возвращались в молчании. Точнее помалкивала Мила, бабка же приговаривала успокаивающе про «свыкнется и обустроишься» и «не захочешь никуда уезжать». Мила не вслушивалась – продумывала планы побега.
Она шла, глядя под ноги и не заметила – что пролетело мимо, легонько зацепив её волосы. И только когда бабка зашикала и зашептала, догадалась оглянуться. Тонкое и золотистое, неуловимое как солнечный луч, скользнуло длинной лентой и пропало, после того, как Жоля начертила в воздухе знак.
- Следит. – пробормотала бабка и покосилась на Милу. – А чего следит, когда и так всё уже знает? Ты с Кайкой всё ж поосторожней, дзяўчынка. Хитрющая она что лиса, опасная – как волчара.
Мила опять пожала плечом. Ей было всё равно. Она не планировала продолжать дружбу с Кайкой.
Больше им не встретился никто. Только уже в деревне помахала рукой из-за забора тётка Руся, напомнив про вечернюю уху.
Мила с непривычки очень устала, она не привыкла с таким долгим прогулкам и хотела сразу отправиться в дом, где оставались её вещи.
Но Жоля, словно почувствовав настрой девушки, завела её к себе, напоила холодным квасом с явственным привкусом сосновых шишек.
- Мой особый рецепт. Пей, Милушка, не сомневайся. Потом приляж да подреми. Птичек послушай – вон, как дрозды заходятся. А в дом пойду, хочу тебе пышек нажарить.
Милу смутила такая забота, лишние хлопоты бабке доставлять не хотелось, но возразить она не успела – то ли от усталости, то ли от бабкиного фирменного кваса засыпала на ходу.
Баба Жоля постелила ей в саду - на траве под старым орехом разложила простёганное цветными квадратами одеяло, бросила сверху мягкую подушечку думку и велела отдыхать.
Мила возражать не стала.
В небе перекликались ласточки, белые облака висели ватными комьями и пахло так сладко и вкусно – прогретой землёй и цветами.
Мила попыталась было пересчитать их, но провалилась в сон.
Ей привиделся лес и бабушка Саша. Точнее – её спина в длинной вязаной шали. Бабушка несла в руке корзинку с шишками и рассказывала что-то, а Мила никак не могла вникнуть в смысл слов. Понимала лишь, что они идут по направлению к дрыгве.
Она хотела догнать бабушку, но всё время отвлекалась на что-то – рассматривала грибы, замирала подле пушистых головок цветов. А бабушка не ждала – уходила всё дальше и дальше, постепенно теряя очертания и будто бы растворяясь в воздухе.
- Ба! – крикнула Мила. – Подожди меня, бабуль!
Не поворачиваясь, бабушка отмахнулась от неё, а потом вдруг произнесла отчётливо и громко: «Она ето! Гадзючка! В дому нашенском ночевала».
- Нашенском! - фыркнуло в ответ возле самого уха. – Бесхозный тот дом. Лексей в вёску (деревню) давно носа не казал. Всё по лесам хоронится, окаяныш.
- А от кого пошло? От етой! – Мила почувствовала лёгкий толчок. – У, ведзьма пакостливая! Так бы и потаскал за косу.
- Не тронь дзеўку! Она для меня крошечки со стола не пожалела. Вот придёт к тебе в дом на ночёву - там и щиплися.
В ответ огрызнулось, послышалось пыхтение, перешедшее в плюхи. Звуки борьбы окончательно выдернули Милу из тягучего сна, и она увидела рядом с собой барахтающихся в траве лохмачей. Один походил на раскормленного кудлатого кота, второй смахивал на ёжика с рожками.
- Вы кто такие? Чего надо? – хриплым со сна голосом поинтересовалась Мила, и незнакомцы шустро порскнули по сторонам и пропали.
Мила ещё полежала немного, собираясь с мыслями и перебирая в памяти события прошедшего дня, а потом баба Жоля позвала её полдничать.
На уху отправились вечером. Похлёбу - так называла её тетка Руся, готовили в саду на импровизированной печке. В старом закопчённом ведёрке без дна тлели дрова, а сверху стоял приличной ширины котелок, в котором булькал ароматный бульон да мелькали среди пузырей вместе с огромными ломтями рыбы толстые монетки моркови, половинки очищенных луковиц, перевязанный ниткой пучок укропа и картофельные кубики.
Дядька Семён, притихший и задумчивый после водовикова блазня, молча помешивал варево, а под конец плеснул в него немного водки и сразу снял с огня.
Мила сначала пробовать отказывалась, но потом дала себя уговорить. Ей объяснили, что водка отбивает запах тины и это оказалось действительно так. Уха получилась вкуснейшая. Рыба – нежная и маслянистая.
Пару полных тарелочек поставили чуть в сторонке на землю, и Мила видела, как уха из них постепенно исчезает.
Заговорили о предстоящем празднике. Руся пожаловалась на начинающих собираться возле Великой Вёски «сектантов».
- Под гитару песни орут, а слов не понять. Мало ли, что они там пропевают. Может, насылают что на нас?
- Да ну тебя, Руся. – хрюкнул в тарелку дядька Семён. - Чего им насылать? Ведь не нечисть. Приезжают раз в год, ведут себя тихо.
- Молчи, дурань. Тебя не спросили. Первый в их сетях окажешься. Попомнишь тогда моё опасение.
- Доброго всем вечерочка! – от калитки к ним не спеша приближалась Кайя в сопровождении мрачного мужика. – Баба Жолина, а мы до тебя. Вот, человеку переночевать нужно. Может пустишь Родиона в Лёхин дом?
- Там Милушка... – начала было бабка, и Кайя кивнула, не дав договорить.
- Знаю. Мила ко мне перейдёт, а Родиона там поместим. Ты же не против, Мила?
Вопрос застал Милу врасплох. Она к тому же засмотрелась на гостя и не сразу нашлась, что ответить подруге.
Он был не слишком молод. Высокий и крепко сбитый, с коротким ёжиком волос. Четко очерченные скулы придавали выразительности обветренному лицу, тёмные, почти черные глаза смотрели равнодушно. Родион не счел нужным ответить на её улыбку, но Мила не удивилась этому. Ей нравились именно такие типажи, а она была не в их в кусе. Возможно, поэтому личная жизнь у неё не задалась. Да и наплевать. Не очень-то и хотелось.
- Я Милушку у себя положу. Чего ей по домам кочевать. – ответила за Милу баба Жоля. – Успеете ещё наговориться. Столько времени впереди.
- Мил, а ты чего молчишь? – Кайя разглядывала подругу.
- Сплю, - пробормотала Мила и зевнула. И это было почти правдой. Она пригрелась у огня и после сытной ухи опять захотела спать.