8842 подписчика

Лев 2.0: Дорога на Авалон

5 июня 20245 июн 2024

596

47 мин

Оглавление

Истоки
Фабула
Король-рыбак

Истоки

Льву Эль’Джонсону эпохи Великого крестового похода и Ереси Хоруса я посвятил три стрима. Столько же – только у Ферруса и Лоргара. И это, не считая серии стримов про Первый легион, где я так или иначе упоминал примарха в разных контекстах. Именно поэтому кажется излишним начинать разговор с очередного анализа «калибанского маньяка».

Но учитывая, что сегодня мы будем говорить о новом Эль’Джонсоне, с которым нас знакомит новелла Майка Брукса «Лев: Сын Леса», было бы неправильно хотя бы в общих чертах не описать Повелителя Первого таким, каким его знали братья и сыновья в прошлом. Ведь Брукс в своей книге делает упор на этот концептуальный контраст, что обуславливает практически все сюжетные ходы.

Итак, Лев Эль’Джонсон из таймлайна 30к – отличный воин и один из лучших поединщиков, но – отнюдь не лучший, что успешно доказал Русс на Дулане, а также Кёрз во время Трамасского крестового похода и позже на Макрагге. Калибанец, без сомнения, является выдающимся тактиком, но опять же – он не возглавляет топ, что подтверждается упомянутой Трамасской кампанией, где его неоднократно обыгрывал Севатар. Стратегия – тоже сильная сторона Льва, но это вовсе не его исключительная черта, о чём наглядно говорит ситуация с орудиями Диамата и действия Эль’Джонсона на заключительном этапе Ереси.

Лев обладал нулевой эмпатичностью, он мог быть жесток и мстителен, но главное – в его сердце всегда жил катастрофический изъян в виде нереализованных амбиций, которыми в разное время с лёгкостью воспользовались Пертурабо (Диамат) и Жиллиман (Империум Секундус). При этом, хотя тот же Русс считал, будто Лев не предал только потому, что не хотел быть вторым после Хоруса, и несмотря на то, что эта мысль кажется вполне разумной, учитывая мотивы калибанца в ходе Ереси (например, почему он на самом деле согласился стать Лордом-защитником Империума Секундус), я не думаю, что Повелитель Первого действительно мог отвернуться от отца.

Сольник Эль’Джонсона из серии «Примархи» наглядно показывает, что между ним и Императором существовала особая связь. А сольник Русса из той же серии демонстрирует, что пусть Лев зачастую вёл себя как импульсивный и недалёкий юнец, всё же существовали границы, которые он не мог позволить себе перейти (Эль’Джонсон сохранил секрет Космических Волков, хотя мог обнародовать тайну и получить очевидную выгоду от этого).

На мой взгляд, у Льва периода Ереси Хоруса есть несомненные сильные стороны – он действительно хороший воин и стратег, весьма неплохой лидер, и он абсолютно лоялен. Но отрицательных сторон у него куда больше, чем принято считать. И раз уж книга Брукса во многом сосредоточена на взаимоотношениях между Эль’Джонсоном и его сыновьями, я не могу не привести великолепную цитату из «Льва» Гэва Торпа:

Сенешаль так до конца и не понял, что случилось дальше. Лев шевельнулся, и через долю секунды расколотый череполикий шлем уже летел, вращаясь, в свете тусклых огней стратегиума, оставляя в воздухе кровавую дугу. Обезглавленный труп Немиила с грохотом рухнул на пол. Лев вскинул и показал руку в окровавленной и утыканной осколками керамита перчатке.

Корсвейн, в ужасе от случившегося, поглядел своему примарху в лицо. На мгновение он увидел выражение удовольствия, глаза Льва блестели, когда он наблюдал дело своих рук. Через секунду все исчезло. Лев, казалось, понял, что совершил, лицо его исказилось от боли, когда он опустился на колени рядом с останками брата-искупителя.

Обратите внимание – на краткий миг Корсвейн увидел, как его примарх искренне наслаждается убийством своего сына. И ведь это не предатель. Это капеллан Немиил, который попытался настоять на том, что Никейский Эдикт нерушим, ибо такова воля Повелителя Человечества и альтернативных приказов не поступало.

Я уже рассуждал об этом эпизоде и даже пытался оправдать Джонсона, мол, ситуация была критическая, а времени на распри не оставалось. Тем не менее, очевидно, что примарх мог обезоружить капеллана и попросту вырубить его, приказать посадить под замок, изолировать. Ввиду катастрофической разницы в способностях между примархом и капелланом, Немиил был в полной власти Льва, и я не вижу здесь реальных причин, чтобы убивать его. Кроме одной – Немиил усомнился во власти примарха, поставив выше власть Императора. Да, да, те самые амбиции, львиный изъян…

В заключение этой части приведу комментарий Майка Брукса из послесловия к его новелле:

Лев Эль’Джонсон кажется не очень приятным парнем. В эпоху Крестового похода и Ереси он отчасти ведёт себя лицемерно, когда дело касается тайн и сомнительных методов. (Например, создать новый Империум на тот случай, если старый уже сгорел, – это Очень Плохо, а применять артефакт Хаоса, чтобы перемещать корабли по своему желанию, – Нормально.) Лев считает себя особенным, так как Папа доверил ему кучу шикарных игрушек. Если бы какой-нибудь примарх имел право показывать всем листок бумаги со словами «Мне можно делать всё, что хочется», это был бы именно Эль’Джонсон. (В данном случае он отличается от Кёрза тем, что Конрад написал бы то же самое на вашей печени.)

Фабула

Повторюсь, у меня есть подробные стримы с полной характеристикой Льва, и если вышеприведённых набросков вам недостаточно – можете ознакомиться с источниками. Сегодня у нас на это нет времени, поэтому переходим собственно к книге Брукса, которая посвящена возвращению калибанца в Империум спустя десять тысяч лет после его дуэли с Лютером.

Напомню, что Лютер тогда выжил и как минимум физически был полностью здоров, а вот Джонсон впал в некий топор и всё это время находился в глубинах Скалы, оберегаемый Смотрящими-во-тьме, которые помогали ему ещё со времён становления примарха в калибанских лесах. Кстати, во время оно Смотрящие настоятельно рекомендовали Льву вернуться на родную планету, а не играть в Лорда-защитника, но примарх, в полной мере осознавая, что рискует легионом, в очередной раз предпочёл удовлетворить свои амбиции (об этом читаем в «Ангелах Калибана» Гэва Торпа, где в финале Лев прямо об этом говорит).

Теперь к новелле. Без спойлеров тут в любом случае не обойтись, но общий сюжет для нас не так важен, поэтому опишу его кратко – по вехам. Лев внезапно пробуждается ото сна и Смотрящие-во-тьме ведут его через некую реальность (не обязательно варп, об этом мы ещё поговорим). В итоге, примарх попадает обратно в материальную вселенную и оказывается на Камарте. Это планета джунглей, во многом напоминающая Калибан. Мир контролирует варбанда хаоситов, а один из так называемых Падших по имени Забриил по мере сил оберегает местное население.

Память постепенно возвращается ко Льву в течение первой половины книги, но даже когда он вспоминает всё, Джонсон не отрекается от Забриила, своего первого союзника в новом мире. Напротив – он намерен собрать вокруг себя как можно больше Падших и хочет забыть о былых ошибках (это мы тоже обсудим подробнее в дальнейшем). Лев освобождает Камарт, затем Смотрящие-во-тьме через ту самую «некую реальность» переправляют его на Авалус, где примарх находит ещё несколько Падших и собирает небольшой флот благодаря полному содействию местных властей.

В финале книги Льву удаётся одолеть главного антагониста – Серафакса, тоже Падшего, но ставшего чернокнижником. Серафакс – весьма колоритный персонаж и о нём можно говорить довольно долго. Здесь упомяну только его мотив. Когда чернокнижник узнал о возращении примарха и убедился в том, что Лев – это действительно Лев, он решил воплотить в жизнь безумный план, в котором, как кажется, может присутствовать рациональное зерно. В заключительной части повествования Серафакс захватил Джонсона и раскрыл ему свои планы:

– Варп многое мне рассказывает, хоть и не всему можно верить... Но да, Отец, Император цепляется за существование на Золотом Троне. Иначе в Имматериуме поднялась бы такая волна, что её ощутили бы и самые затупленные люди даже на этой стороне Великого Разлома. Нет, Он жив, и я отправлю тебя на встречу с Ним.

Лев ошеломлённо моргает.

…

– Императору нужно позволить умереть, – говорит Серафакс, поднимая посох. Над алыми каплями виднеется дым, его струйки ползут вдоль начерченных на полу линий. – Для таких, как Он, смерть – только начало. Лишь после неё Он полноценно вознесётся в варп как истинный бог, коим и является. Там, более не сдерживаемый якорем сломленного тела, Он уничтожит Губительные Силы и стенающих божеств ксенорас, после чего направит человечество во второй Великий крестовый поход.

Любопытное видение, не правда ли? Дать Императору умереть, чтобы он переродился истинным богом и помог человечеству одолеть всех своих врагов. Быть может, в словах Серафакса действительно есть истина. Но я не вижу смысла рассуждать об этом по двум причинам. Во-первых, вряд ли мы получим однозначный ответ, как минимум – не в ближайшее время. Во-вторых, «Конец и Смерть» Абнетта, похоже, даёт нам некоторые намёки и об этом мы тоже вскоре поговорим.

Итак, Джонсон побеждает своего сюжетного противника и объявляет о создании Львиного Протектората. Так как он находится в Тёмном Империуме и Цикатрикс Маледиктум отделяет его от той половины галактики, где расположена Терра, примарх ничего не знает о Тронном мире и Жиллимане. Поэтому он принимает решение объединить вокруг себя всех, до кого только сможет дотянуться, чтобы защитить людей от Хаоса. И он искренен в своём порыве, от былых амбиций не осталось и следа. Но я забегаю вперёд.

Король-рыбак

Первый значимый для нас эпизод в новелле Брукса – переход Льва из торпора на Камарт, где начинается его путь в новом мире. Как я уже сказал, его ведут Смотрящие-во-тьме, причём буквально – они всегда рядом и даже дают примарху подсказки (в книгах по Ереси я не помню, чтобы мы видели их прямую речь, здесь же она есть).

Реальность, через которую движется на тот момент ничего не помнящий Лев, подёрнута серым туманом, тут всегда сумрак, положение солнца невозможно определить. Вокруг плотный лес, но, как потом отмечает Эль’Джонсон, этот лес вовсе не калибанский, да и растения здесь смертельно ядовиты даже для примарха, они с лёгкостью разрушают силовую броню.

По пути Лев подбирает элементы своего доспеха, но пока не находит оружия. И тут, в самом начале, примарх встречает некоего мужчину, который сидит в лодке недалеко от берега реки и рыбачит. На голове мужчины корона (лишь золотой обруч, но всё же).

Лев понимает, что мужчина ранен и его кровь капает в воду. В воде движутся какие-то тени, они плавают вокруг лодки, но не показываются на поверхности. Джонсон окликает раненого короля, но тот не отвечает. Примарх пытается приблизиться, он ступает в воду и тени тут же направляются к нему. Появившийся рядом Смотрящий-во-тьме (примарх сразу точно знает, что существо зовут именно так) говорит Льву, что ему нужно вернуться на берег. Примарх мгновение борется с самим собой, но в итоге уступает, понимая, что стоит прислушаться к советам странного создания, с которым его что-то роднит (напоминаю, в тот момент Джонсон ещё ничего не помнит).

Когда Лев спрашивает у Смотрящего-во-тьме, почему король молчит, существо отвечает: «Ты ещё не задал верный вопрос». Джонсон не понимает, что это значит. Смотрящий также говорит, что тени в воде убили бы примарха, останься он там.

Льву ничего не остаётся, кроме как идти дальше, и вскоре он видит каменное строение, но Смотрящий-во-тьме предостерегает его, говоря, что Джонсон ещё не готов. Существо советует следовать своей природе и Лев буквально берёт след – он чует порчу варпа (благодаря «Ангелам Калибана» и сольнику Льва мы знаем, что у него действительно есть такая способность). Следу приводит примарха на Камарт.

Этот стартовый эпизод важнее, чем кажется. Потому что здесь, в самом начале романа, Брукс даёт нам ответ на главный вопрос – кто вернул Льва и зачем. Разумеется, это король-рыбак. Образ известный, поэтому поясню лишь в общих чертах. Король-рыбак встречается в нескольких произведениях Артурианы. Условия и обстоятельства отличаются в зависимости от конкретного романа, но есть у персонажа неизменные черты.

Король-рыбак является правителем/защитником, а иногда и физическим воплощением некоей страны. Он всегда ранен и фактически умирает. Его рана необычна, в некоторых источниках упоминается «порча». Король-рыбак слаб, он не может излечить себя и защитить свою землю. При этом страна короля также приходит в упадок. В большинстве сюжетов главный герой (рыцарь) выполняет задание и исцеляет короля, иногда это занимает многие десятилетия.

С королём-рыбаком почти всегда связаны Святой Грааль и Копьё Лонгина, есть и другие любопытные детали, но в нашем случае они неважны. Важно, что король-рыбак, которого встречает Лев, это, несомненно, Император. Аналогия очевидна – перед нами раненный правитель, который находится между жизнью и смертью. Он не может исцелиться, а его земля беззащитна, ему нужен рыцарь, который излечит его рану и спасёт страну. Кроме того, при взгляде на короля-рыбака Джонсон отмечает, что раньше его пепельная кожа была «насыщённо каштанового цвета», а мы знаем, что Повелитель Человечества был смуглым, как минимум – в том воплощении, когда под именем Неот он начал свой путь на берегах Сакарьи.

И тут для нас бесценен комментарий Брукса из послесловия к новелле:

В книге упоминается, что Лев – фигура из артурианских легенд. Под Артуром, естественно, имеется в виду Истинный король Англии, который якобы пробудится от долгого сна на Авалоне и вернётся, когда будет нужен своей стране. Я решил поиграть с данным мотивом, поэтому внимательные читатели заметят влияние мифа: имена, меч в камне, Зелёный Рыцарь... Король-рыбак.

Идея вывести Императора в таком образе неожиданно возникла у меня однажды утром. Смотрите, раненый монарх заперт в своём замке и ждёт того, кто сумеет его исцелить. Такие сходные черты нельзя игнорировать в книге, куда уже задумано ввести отсылки к Артуриане, поэтому я включил в роман фантасмагоричные сцены, вдохновлённые разговорами между Малкадором, Императором и Хорусом в «Осаде Терры». Конечно же, в моей истории излечить Короля-рыбака нельзя, и я задавался вопросом, не будет ли сюжетная линия выглядеть из-за этого незавершённой.

Однако тут надо сказать спасибо Джанет Ын: она подсказала мне, что в мифе также встречается несовершенный рыцарь, который находит замок с Граалем, но не исцеляет Короля-рыбака. Вот так мы получаем Льва, Несовершенного Рыцаря. Он могуч, но не идеален.

Сомнений нет, король-рыбак – это Император, а Лев – тот самый рыцарь, который хочет спасти его. Кстати, много лет назад на первом стриме про Эль’Джонсона, я именно так определил его архетип – рыцарь с изъяном. Прошли годы, вышел сольник Льва, новые книги по Ереси и теперь – новелла Брукса. Как вы понимаете, моё видение калибанца оказалось на сто процентов верным. Так что, смею надеяться, я не ошибаюсь и в остальном.

В первой части новеллы есть ещё пара любопытных моментов. Например, когда Смотрящий-во-тьме говорит Льву: «Ты ещё недостаточно силён», Джонсон размышляет о физической силе, но Смотрящий, очевидно читающий мысли примарха, прерывает его фразой: «Тебе нужна иная сила». Позже Лев и мы вместе с ним поймём, какую силу имеет ввиду странное существо. А ещё интересно, что на вопрос Льва о том, где он находится, Смотрящий-во-тьме, отвечает: «Это дом». Правда, он не поясняет, чей именно. Но Вскоре это мы тоже узнаем.

Откровение

Так как выше я кратко описал сюжет новеллы, сейчас можно сосредоточиться на конкретных цитатах, которые позволят чётко обозначить основные мысли, заложенные Майком Бруксом в это нетривиальное произведение. Но прежде, чем мы поговорим об изменениях в самом Льве, нам придётся вернуться в прошлое, на десять тысяч лет назад. Хотя в самой книге эти ветки развиваются параллельно и настолько гармонично, что я не могу не отдать должное Бруксу – он мастер своего дела.

Итак, до сего момента мы не имели однозначного ответа на вопрос – что произошло на Калибане, когда Лев вернулся туда после Осады Терры. Учитывая нрав Джонсона и тот факт, что благодаря Смотрящим-во-тьме он знал, кем стал Лютер, я вполне могу предположить, что флот примарха первым открыл огонь.

Лютер периода Ереси, которого мы знаем по книгам, вряд ли сделал бы это, только если к тому моменту он не оказался всецело во власти Губительных Сил. Ещё один кандидат – Мерир Астелян. Он видел Льва насквозь и всегда недолюбливал. При этом Астелян был до мозга костей предан Империуму, он сражался рядом с Императором на закате Объединения и Повелитель Человечества лично коснулся разума Мерира, защитив его барьером, который невозможно было сокрушить и спустя десять тысячелетий.

Так или иначе, Брукс даёт нам однозначный ответ:

Я ошеломлённо уставился на него.

– Значит... Калибан всё-таки открыл огонь первым? Мы стреляли по нашему собственному примарху?

– Примарху, который скорее позволил бы пасть всему Империуму, нежели пустил бы нас в бой! – резко ответил Беведан. – Хорус использовал все имеющиеся у него средства, чтобы низвергнуть Императора, а Лев бросил тридцать тысяч Астартес сидеть на захолустной скале! – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Поэтому да, мы открыли огонь по «Непобедимому разуму», так как знали, что создавались лишь для одного – для войны, но в величайшем конфликте в истории человечества о нас просто забыли. Значит, наш генный отец либо оказался вероломным или некомпетентным, либо сам считал нас таковыми. Ну и о каком примирении могла идти речь после такого?

Однако Забриил узнает это гораздо позже. Изначально он пребывает в неведении, но во время встречи со Львом они вместе открывают для себя куда более важную истину – теперь это не имеет значения. Имеет значение то, что обе стороны совершали ошибки и сейчас нужно лишь признать их, чтобы двигаться дальше. В этом контексте бесценен первый диалог между Львом и Забриилом, когда они встретились на Камарте:

– Это ты предатель! – ярится космодесантник под ним. – Ты бросил нас, бросил Калибан, бросил Империум!

– Ложь! – рычит Эль’Джонсон, но слова Забриила, словно когти, вонзаются в растравленные раны.

Лев знает, что никогда не собирался бросать Империум, но как часто он задавался вопросом, правильный ли выбрал курс? Кемос, Нуцерия, Барбарус: его сыны уничтожили эти миры, стараясь отвлечь предателей от Терры, расчистить путь для Сангвиния и Девятого.

А что, если бы Тёмные Ангелы ринулись вперёд, не считаясь ни с чем? Что, если бы Эль’Джонсон превратил свой легион в наконечник копья, столь любимый Сынами Хоруса, и вонзил его в горло брату-изменнику? Спасло бы это жизнь отцу?

– Ложь? Тогда где ты был десять тысяч лет? – вопрошает Забриил.
Примарх открывает рот, чтобы назвать того глупцом, но теряет дар речи.

Эль’Джонсон понимает и принимает тот факт, что ошибся. Забриил по ходу сюжета много рассуждает о том, что все те, кого вместе с Лютером отправили на Калибан, чувствовали себя преданными, они имели право злиться и даже ненавидеть своего генетического прародителя. Тут можно привести много цитат Падшего, но я ограничусь одной:

После того как ты отправил нас на Калибан, я видел тебя лишь однажды. Тогда флот обрушивал на нас огонь, а наши братья высадились на планету, чтобы вести войну.

Впервые за годы я мельком заметил тебя: ты прорубался через ряды новобранцев, которые никогда не взирали на тебя прежде, и в первом своём настоящем сражении в доспехах Первого легиона они вышли против своего же генного отца и его палачей. Они погибали за считанные мгновения, а ты шёл вперёд. Наверное, искал Лютера.

Больше я тебя не видел, однако даже после всего, что случилось потом, даже когда мир раскололся, а каждого из нас утащил варп, выражение твоего лица не стёрлось у меня из памяти. Я помнил его все эти долгие годы.
Ненависть и ярость, беспримесные и безудержные. Ты стремился убить нас, а мы лучше прочих знали: если ты что-то решил, тебя ничто не остановит.

Хотя ты и постарел, я узнал тебя в тот же миг, как увидел, ведь твоё лицо веками преследовало меня во снах. Я решил, что ты либо жалкое подобие моего примарха, сотворённое Хаосом и изрыгнутое Великим Разломом, дабы мучить меня, либо настоящий Лев, наконец явившийся закончить начатое. В обоих случаях я собирался дать отпор.

Интересно, что Лев не сразу приходит к тому, чтобы открыто признать своё несовершенство. И его можно понять. Ведь он намерен возродить мечту отца в Тёмном Империуме, а потому – не имеет права показать слабость смертным. Вот его первое признание:

– Оставайтесь настороже, – приказывает Лев, направляясь к деревьям. – Вряд ли мы идём к врагу, но осторожность никогда не помешает. К тому же бывало, что я ошибался, – едва слышно добавляет он.

Джонсон намеренно говорит это так, чтобы люди ничего не услышали, но обострённый слух Забриила мог уловить его слова. Однако вскоре Повелитель Первого примиряется с собой и понимает, что обязан прямо сознаться в своих ошибках:

– Я подвёл моего отца, – такие слова невольно слетают с губ Льва. – Боюсь, я подвёл и моих братьев, но я не хочу подвести моих сыновей.

Обратите внимание, Лев говорит невольно. Это слова, порождённые сердцем, а не разумом. Он абсолютно искренен и действительно ищет примирения с Падшими. Примарх осознал всю мелочность своих действий в прошлом и хочет измениться. Однако Джонсон видел, на что способен Хаос и отлично понимает, что не все Падшие стали изгоями из-за обстоятельств. Таков его вердикт:

– Я нуждаюсь в моих сыновьях. По крайней мере, в тех, кому можно доверять. Если Разрушение началось из-за злого умысла и лжи меньшинства, а прочие искренне не понимали, что творится, тогда я обязан дать моим сынам шанс показать мне, к какому лагерю они относились.

Разумеется, не все Падшие, даже верные Трону, готовы обновить свои клятвы верности Льву. Слишком сильна их обида и закономерный гнев туманит их взор. Как Джонсон не сразу приходит к пониманию необходимости перемен, так и его сыновьям нужно время, чтобы изменить своё отношение к нему. Впрочем, кто-то соглашается сразу. Вот один из эпизодов, когда Забриил находит группу Падших и хочет отвести их к отцу:

– Мне удалось убедить примарха, что хотя бы кто-то из нас ничего не знал ни о каких враждебных намерениях до того, как его войска пошли в атаку. Теперь он хочет найти всех своих живых сыновей. Думаю, Лев желает примирения.

– Примирения? – зарычал Афкар. – Он вырезал наших братьев: и воинов, которые были в легионе с момента его создания, и неофитов. А теперь он ждёт, что мы поверим, будто случилось недоразумение?

Красный Шёпот опустил оружие.

– Я пойду с тобой, брат.

То есть некоторые Падшие, вероятно – многие из них, все эти годы из последних сил сдерживали чувство вины и искали шанс на искупление. Даже если Лев первым открыл огонь, теперь он признал, что виноват, он изменился. И предлагал возможность измениться каждому Тёмному Ангелу, готовому вновь встать с ним плечом к плечу ради единственной задачи – защиты человечества. Эль’Джонсон прямо заявляет о своих намерениях правителям Авалуса после того, как спасает мир от варбанды предателей:

– Авалус ваш, – решительно сказал Лев. – Я не собираюсь править. У меня одна цель – очистить звёзды от мерзостей, которые терзают людской род.

Очевидно, здесь, как и в случае с Падшими, Эль’Джонсон абсолютно искренен. На протяжении всей новеллы Брукс раз за разом повторяет нам (и чуть позже я покажу это), что калибанец действительно оставил в прошлом лицемерие и упрямство. Он смирил свою гордыню и в его сердце больше нет места личным амбициям. Лев видит, что человечество осталось в одиночестве перед враждебной галактикой и он намерен, наконец, начать делать то, для чего был создан. Защищать.

Вероятно, именно поэтому Смотрящие-во-тьме по воле Императора в итоге даруют Первому меч и щит, завещанные ему отцом. Это именно та сила, о которой они говорили Льву в начале. Чистота помыслов, искренность, жертвенность. Всё это Джонсон нам ещё покажет и воистину – перед нами предстанет совершенно другой человек. Вовсе не импульсивный, мстительный и злобный Лев тридцатого тысячелетия, а… Что ж, я могу ещё долго и пафосно делиться своими восторгами по поводу перерождения калибанца, но правильнее будет передать эту честь куда более сдержанному Забриилу.

Грааль

Не все цитаты здесь будут прямой речью или мыслями Забриила. Некоторые принадлежат самому Льву, другие – Бруксу. Важнее то, что все они показывают нам нового Джонсона, буквально на наших глазах освобождающегося от грехов прошлого. И снова Брукс на первых же страницах раскрывает нам главное. Вот фрагмент схватки между Львом и Забриилом (когда они ещё не узнали друг друга):

Все эти события уместились примерно в десять секунд, прошедших с того момента, как охотник перелетел через объятых ужасом людей. Во время схватки он слышал их вопли и вздохи, но поворачивается к ним только сейчас. Они стоят на прежнем месте, держа в руках пучки палок – не оружие, а просто хворост, который собирали здесь. Маленькие, слабые создания, неспособные защитить себя от подобных угроз. Охотник полагает, что легко мог бы посчитать их жалкими. Возможно, когда-то, в неведомом прежнем бытии, он относился к ним именно так, если достаточно долго размышлял о различиях между ними и собой. Сейчас же он видит лишь жизни, которые нужно уберечь. Охотник силён, а люди слабы, и потому он будет одалживать им свою силу, пока они не перестанут в ней нуждаться.

Примарх ещё многое не вспомнил, но ему хорошо известно, каким он был раньше. Однако теперь смертные для него стали чем-то большим. Они стали его целью – теми, кого нужно защищать. А защищать он их должен потому что силён. И тут мне сразу вспоминаются слова Фулгрима из его сольника: «Удел сильных – защищать».

Дальше оказывается, что перерождённый Эль’Джонсон уважительно относится к смертным, причём даже если это обычные люди, не военные и не его союзники.

Дитя тихо всхлипывает, явно объятое страхом от жуткой картины произошедшего, а оба взрослых наблюдают за охотником, выпучив глаза. Один из них трясущимися руками держит шлем ловчего. Он вытер кровь листьями и, судя по следам на рубашке, собственной одеждой.

– Спасибо, – говорит охотник, принимая шлем.

Благодарность за поднятый и протянутый ему шлем – мелочь, на которую Эль’Джонсон из тридцатого тысячелетия не обратил бы внимания ни при каких обстоятельствах. А теперь посмотрите, как он заботится о людях в пылу битвы:

Охотник бросается вправо, потому что слева от него находятся люди. Он бы никого из них не задел, однако ему не хочется, чтобы болт-снаряды летели в их сторону. Смертные лишены его проворства, живучести или брони, поэтому их способно погубить даже попадание по касательной.

Обратите внимание – Лев знает, что болты не заденут смертных. Однако он не хочет рисковать, допуская трагическую случайность. Примарх тратит драгоценные ресурсы и поступается концентрацией ради оценки ситуации с позиции людей. Мне сложно представить, чтобы Лев из прошлого действовал подобным образом.

Однако не только смертные находятся под защитой Эль’Джонсона. Конечно, Астартес – лишь орудия, такова их суть, но Лев не готов рисковать своими сыновьями попусту. Если впереди неизвестность, он первым идёт вперёд. Вот как Лев заботится о Забрииле:

– Держись позади меня, пока мы не узнаем, с чем имеем дело, – говорит он Забриилу, после чего запускает процесс открытия дверей.

Да, можно сказать, что Лев оценивает Забриила как ресурс, необходимый ему для достижения цели. Ведь на тот момент это единственный Тёмный Ангел, который есть в распоряжении примарха и он лоялен к нему. Столь ценный актив логично беречь.

Но даже если так – Эль’Джонсон из 30к никогда не думал о подобном. Легионеры являлись для него не более чем расходным материалом (в подтверждение – кампания на Альтисе, после которой Лев невзлюбил Астеляна, не готового жертвовать братьями и смертными ради быстрой победы).

Кстати, раз уж мы перешли к Забриилу, любопытно отметить, как воин вспоминает о своё отце из прошлого и как оценивает примарха нынешнего. Вот его воспоминания о Льве из 30к:

Эль’Джонсон привлекал внимание благодаря своей силе и славе, но отталкивал людей мрачным нравом. Сущность примарха побуждала окружающих преклоняться перед ним, однако его характер удерживал их на расстоянии.

Точно и ёмко, не поспорить. А вот, как Забриил размышляет о Льве на Авалусе:

Слова примарха немного подняли настроение М’киа и остальным гвардейцам, которые всю дорогу выглядели слегка обескураженными. Если бы я, оказавшись на их месте, услышал, что кто-то успешно выдержал оборону против сил Хаоса, тогда как моему родному миру это не удалось, то подумал бы, что моему народу чего-то недоставало.

Лев же смог и отдать должное жителям Авалуса за то, как они сопротивлялись врагу, одолевшему другую планету, и подчеркнуть решимость камартцев, которые оправились от такой катастрофы. Хоть примарх и не владел искусством дипломатии так, как некоторые из его братьев, за время, проведённое с ним на Камарте, я успел заметить, что Эль’Джонсон изменился в этом аспекте.

Лев никогда не был хорошим дипломатом и не стремился им быть. Но теперь он действительно пытается понять людей и у него получается. Джонсон обретает то, чего у него никогда не было, – эмпатичность. Кстати, он сам честно признаётся в этом: «Примарх способен учитывать мысли и чувства других, но для этого ему нужно прилагать сознательные усилия». А вот момент освобождения столицы Камарта:

– Илин, доклад, – запрашивает Лев по воксу.

– Оставшиеся силы предателей отброшены в фабричный район, – отвечает Илин прерывистым из-за помех голосом. – Первое и второе бронетанковые формирования зашли туда вслед за ними и добили. Город ваш, владыка Лев.

– Город наш, Илин, – твёрдо произносит Лев. – Победа принадлежит жителям Камарта, и они все должны ею гордиться.

Эль’Джонсон отлично понимает, что это лишь начало и до победы ещё далеко. Но он не смеет разрушить надежды людей, осознавая, насколько для них это важно. И снова мне трудно представить, чтобы Лев времён Ереси поступил бы аналогичным образом:

Примарх, как и все остальные, понимает, что им вряд ли повезёт, но он не собирается портить момент их триумфа, открыто признавая, что больше ничего нельзя сделать. Повелитель Первого вернул надежду этому миру и его народу, и теперь не откажется от неё, не бросит людей. Он продолжит действовать так, словно возможно всё, и потащит камартцев за собой.

Наконец, Лев стал настоящим защитником человечества. Чуть позже Брукс приведёт нам короткую мысль примарха: «На первом месте – безопасность тех, за кого он отвечает».

Так, примирившись с прошлым, Эль’Джонсон решает искупить свои грехи и уже одно это намерение освобождает его от давнего изъяна. Лев постарел и стал слабее физически (как сказал Забриил: «Нет никакой хвори, мой повелитель. Вы просто постарели.»), но духовно он теперь сильнее, чем когда-либо. Повелитель Первого метафорически находит свой Грааль. Разумеется, Смотрящие-во-тьме всё видят и вознаграждают примарха:

Огонь бушует, пожирая всё, чего касается, и помещение затягивает дымом, однако сенсоры в шлеме Эль’Джонсона не регистрируют частицы пепла или атомы углерода. Напротив, воздух вокруг него становится всё более влажным. Серая завеса, клубясь перед его глазами, ненадолго заволакивает подступающих врагов. Два обломка расколотой стены прямо передо Львом выглядят почти как стволы деревьев, а низкий полог их ветвей словно бы заменяет собой потолок над его головой...

Разбитые куски стройматериалов под ногами не меняют очертаний, но теперь примарху видится, что их перекрывает голый камень. Куча обломков впереди превращается в гладкий и влажный валун, а затем его взгляд привлекает какой-то блеск. Это не отсветы на грубой поверхности ферробетона или на тусклых арматурных стержнях. Гудение в ушах исчезло, на смену ему пришла сладкозвучная песнь.

Лев тянется вперёд, и его латная перчатка смыкается на рукояти меча.
Крепко сжав её, примарх пытается высвободить оружие. Какое-то мгновение клинок держится внутри валуна, но затем выскальзывает с едва слышимым шорохом металла, трущегося о камень.

Это прекрасный силовой меч, идеально подходящий Эль’Джонсону по размеру. На гарде, простой крестовине, виднеется изображение миниатюрной версии самого клинка с крыльями по бокам: то символ Тёмных Ангелов, герб, принятый Львом и для себя самого.

Большим пальцем он нащупывает шпенёк включения. Батарея питания заряжена, поэтому расщепляющее поле с треском окутывает клинок и мгновенно испаряет едва заметный туман, что цеплялся к мечу.
Лев улыбается, а лес – то ли иллюзорный, то ли реальный, то ли нечто среднее – плавно исчезает.

Вы ведь понимаете, что произошло? Смотрящие-во-тьме прямо посреди боя вернули Льва в ту странную реальность, где он встретил короля-рыбака. И примарху дали меч – оружие, которое идеально ему подходит. Это и символ и инструмент одновременно.

Отсылка к Артуриане очевидна. Кларент (так назывался первый меч Артура, тот самый «меч в камне») подтвердил его право на престол. И в нашем случае происходит нечто подобное – меч подтверждает право Льва стать защитником человечества. Теперь он достоин не по статусу, а по духу, по своему миропониманию и своим намерениям.

Но этого недостаточно, пока нет. Даже Забриил всё ещё сомневается в своём отце. Он боится, что Лев из прошлого может вернуться:

Он был моим примархом и генным отцом, но раньше я гневался на него и даже ненавидел гораздо дольше, чем следовал за ним. Отчасти мне хотелось уйти прежде, чем наше воссоединение обернётся горечью, – до того, как Эль’Джонсон снова станет тем мрачным и непредсказуемым вождём, чьё лицо веками преследовало меня во снах.

Персиваль

Прежде, чем мы перейдём к заключительной части этой истории, хочу выделить несколько моментов, которые вроде бы находятся на обочине основного повествования, но концептуально важны для сверхсюжета Льва. Итак, во-первых, всё, что происходит с Повелителем Первого, спланировано. На это Майк Брукс намекает нам в самом начале новеллы:

Не странно ли, что примарх после долгого отсутствия, стёршегося у него из памяти, неведомым ему самому способом попал в мир, столь родственный планете, где его нашёл Император?

Дальше, в середине произведения, Эль’Джонсон сам внезапно осознаёт, что всё не случайно и его буквально ведут за руку. Иначе трудно объяснить, почему на пути примарха встретилось столько лояльных Падших:

– Вы считаете, что вас приводят к вашим сыновьям или же вы сами каким-то образом их отыскиваете? Особенно тех, кто был на Калибане во время Разрушения?

– Это теория, – признал Лев, – но она кажется мне подходящей. Я всегда был рационален, но осознал, отчасти на собственном горьком опыте, что порой надо внимать инстинкту и интуиции.

Очевидно, за всем стоят Смотрящие-во-тьме. Но кто стоит за ними? Думаю, многие уже поняли, но я предпочитаю основываться на фактах, а не предположениях. Поэтому копнём глубже.

После того, как Джонсон доказал, что изменился, и получил меч из камня, Смотрящие вновь приводят его в «странную реальность», и в этот раз позволяют примарху войти в ветхое строение, куда раньше путь ему был заказан.

Государь всё так же пристально смотрит на Льва, ничем не выказывая, что напуган, хотя именно такой реакции примарх мог бы ожидать от раненого смертного, который одиноко сидит в своём чертоге, где напротив него стоит огромный постчеловеческий воин. Взгляд монарха буравит Льва и даже проходит насквозь, словно ему открывается нечто, лежащее далеко за стенами вокруг них. Так или иначе, Эль’Джонсон уверен, что королю известно о его присутствии. Просто он не достоин безраздельного внимания владыки замка.

Судя по выражению его лица, король чего-то ждёт, и Лев вспоминает, о чём говорил Смотрящий после первой встречи примарха с государем.

«Ты ещё не задал верный вопрос».

Эль’Джонсон не терпит подобных игр, но его не покидает ощущение, что король молчит не по своему желанию. Тут какая-то головоломка: нечто активно мешает монарху общаться, пока не будут произнесены правильные слова. Не самая странная вещь, с которой примарху доводилось сталкиваться на протяжении жизни.

– Кто ты? – спрашивает он.

Государь тут же фокусирует на нём внимание, словно впервые по-настоящему видит Льва, однако затем его взгляд снова обращается в пустоту. Нет ни других движений, ни звуков, монарх не обмякает и не вздыхает, но Эль’Джонсон чувствует, что он разочарован.

Лев пробует снова.

– Как исцелить тебя?

Король вновь обращает взор на примарха, и какое-то мгновение тот надеется, что попал в точку. Но нет, ответа не следует. Вместо этого монарх одними лишь глазами передаёт Эль’Джонсону предупреждение, хотя тот не видит никакой непосредственной опасности. Лев раздражённо хмурится и открывает рот, чтобы попробовать ещё раз.

– Где...

Тени, отбрасываемые креслом монарха в свете пламени очага и канделябров на стенах, начинают двигаться сами по себе. Они удлиняются, сгущаются и тянутся по полу к Эль’Джонсону. Примарх узнаёт их: это те же тёмные силуэты, что рыскали вокруг лодки короля, когда тот рыбачил на реке. Именно в них тогда стекала его кровь.

Смотрящий-во-тьме предупреждал, что они уничтожат Льва.

Взор короля становится ещё острее, он выражает одновременно и гнев, и разочарование. Эль’Джонсон делает шаг назад. Примарх не знает, как сражаться с врагом, который, на первый взгляд, состоит из одних лишь теней, но возможность попробовать ему так и не выпадает. Глаза монарха вспыхивают, и мир вокруг Льва застилает белизна.

Похоже, в этот раз сам Император «вытолкнул» Льва из «странной реальности», спасая его от теней, в образе которых, несомненно, воплотился Хаос.

Мне странно, что Эль’Джонсон не понимает отсылки. Но и мы знаем далеко не всё. Что это вообще было? Какой вопрос нужно задать Льву, чтобы исцелить Императора?

Ответ нам даёт неоконченный роман Кретьена де Труа «Персиваль, История Грааля». Это одно из первых произведений о Персивале и Святом Граале (в поздних текстах Персиваля заменит Галлахад). И здесь мы видим совершенно такой же сюжет – рыцарь приходит к королю-рыбаку и должен задать верный вопрос, чтобы излечить умирающего монарха.

Однако Персиваль не задаёт вопроса. Когда позже он узнаёт, что должен был сделать, рыцарь клянётся вновь вернуться в замок короля, но… роман де Труа так и не был завершён. Здесь особенно интересны условия исцеления короля-рыбака: совершенный рыцарь, видя, как мимо несут Грааль и Кровоточащее копьё, должен был спросить «Кому предназначен Грааль?».

В нашем случае Эль’Джонсон ещё не стал совершенным рыцарем, но он определённо на пути к этому. Кровоточащее копьё (Копьё Лонгина) Брукс заменяет кровью монарха, но дальше параллель с древней легендой становится ещё интереснее.

По сюжету де Труа, Персиваль неминуемо столкнётся с Надменным рыцарем из Вересковых пустошей, сразиться с ним и повергнет врага. Но не убьёт, а отправит на перевоспитание. Кстати, сражение произошло из-за женщины (ну, конечно, это же рыцарский роман!), причём вина лежала на Персивале, который этого даже не понял. В той истории вообще масса деталей, но Брукс использовал роман де Труа лишь в качестве вдохновения для своей новеллы, он не копировал сюжет подчистую.

Но на пути Льва тоже встречается Надменный рыцарь. Серафакс. Враг, которого герою нужно сразить, чтобы перейти к следующему этапу своего пути. Во вступлении я упомянул, что Серафакс является довольно любопытным персонажем, но сейчас имеет значение только то, что Джонсон победил чернокнижника. Отмечу, что эпизод противостояния прописан великолепно, чего только стоит жертва Беведана. А калибанец в финале ещё раз доказывает нам, как сильно изменился:

– Отпусти их! – ревёт Лев и меняет хват на клинке так, чтобы направить остриё в сердца Серафакса.

Чернокнижник смеётся.

– В прошлом ты бы уже убил меня и назвал смерть двадцати Тёмных Ангелов допустимой ценой.

– Так было десять тысяч лет назад, – рычит Эль’Джонсон, стараясь не обращать внимания на искажённые агонией лица, которые умоляюще смотрят на него с поверхности крыльев. – Больше никто из моих сынов не погибнет сегодня.

…

Ему неизвестно, какими последствиями обернётся смерть Серафакса. Он знает лишь то, что в долгу перед своими воинами, что не вправе обрекать их на неведомую судьбу в обмен на убийство ещё одного врага. Эти так называемые Падшие дают ему второй шанс, а примарх даёт второй шанс им. Лев привёл сыновей сюда, призвав их совершить благородный поступок, и теперь не может допустить, чтобы они умерли вместо него.

Здесь важен не только факт победы рыцаря и его мотивы. Рядом с Серафаксом с самого начала присутствует Баэлор. Он тоже Падший, однако воина не коснулся Хаос. После той катастрофической битвы на Калибане десять тысяч лет назад Баэлор, как и многие его братья, потерял ориентиры. Он считал, что отец предал его и хотел убить. Но Баэлор не злился на Льва, он просто не понимал своих чувств. И уж точно он не питал ненависти к человечеству. Трагедия Баэлора в том, что, будучи потерян для самого себя, он пошёл за Серафаксом буквально по инерции, потому что раньше служил под его началом.

Но в финале Баэлор осознал всю гибельность этого путь и помог Льву сразить чернокнижника. Он не просил у отца прощения, но получил его.

– Сын мой, – говорит Лев.

Баэлор поднимает затравленный взгляд, однако на лице воина, пусть угрюмом, читается смирение.

– Мой повелитель.

Примарх опускает голову в знак признательности.

– Благодарю тебя.

Дальше Баэлор прямо говорит, что подвигло его в последний момент присоединиться к Эль’Джонсону:

– Он больше не был Серафаксом, – тихо отвечает воин, опуская глаза. – Не совсем. Мой брат очень долго держался за свою суть, но когда я услышал, что он говорит, и увидел, как он изменился, то понял, что его больше нет. А вы... вы защитили от него моих братьев. Тот Лев, который атаковал Калибан, не поступил бы так.

Вот только Эль’Джонсон понимает, что не может доверять Баэлору. Не после того, как тот многие годы истязал смертных вместе с Серафаксом. Да и сам Баэлор отлично это знает. Поэтому не противиться, более того – он просит о смерти. Это один из самых эмоциональных эпизодов в новелле.

Лев подбирает Верность. Повелитель Первого понимает, что нужно сделать, но всё равно мешкает. Он сказал, что больше ни один из его сыновей не умрёт сегодня, и ему тошно выставлять себя лжецом так быстро.

Сравните этот фрагмент с тем, который я привёл в самом начале, где Лев с лёгкостью убивает Немиила и наслаждается этим, хотя в той ситуации определённо были менее кардинальные пути выхода из конфликта. Сейчас другого пути нет, казнь Баэлора заслужена и неизбежна, но Лев делает это с тяжёлым сердцем и сразу же винит себя в нарушении клятвы.

Вот то, чего не хватало Льву, чтобы задать верный вопрос и исцелить короля-рыбака. Нет, он ещё не достиг финала своего пути, этот путь длинен и тернист. Но Эль’Джонсон окончательно преображается, становится рыцарем духа, как и Персиваль из романа де Труа. А потом, объявив о создании Львиного Протектора, примарх принимает весьма любопытное решение:

Если люди так жаждут обрести бога рядом с собой, заменив им далёкий образ Императора на Терре, то пусть лучше поклоняются Льву Эль’Джонсону, чем другим сущностям.

При желании тут можно было бы уловить нотку давних амбиций, но – не после того, что мы уже обсудили. Это не Лев периода Ереси, который согласился отдать Пертурабо орудия с Диамата в обмен на то, что Молот Олимпии поддержит его как нового Воителя. Это не тот Эль’Джонсон, который ради победы над Севатаром при Трамасе обратился к отравленной хаосом ксеномерзости по имени Тухульха. Это не тот Повелитель Первого, который лгал Жиллиману и Сангвинию, согласившись присоединиться к Империуму Секундус лишь потому, что ему даровали титул Лорда-защитника, по сути – Воителя.

Этот новый Лев больше не думает о себе. Он готов умереть за каждого своего сына, за каждого смертного, которого может спасти. И должны ли мы удивляться тому, что после этого Смотрящие-во-тьме вновь приводят его в «странную реальность». В этот раз там происходит много интересного, но я не хочу затягивать разговор. Апогей эпизода – противостояние Льва каждому из своих братьев. Тут не могу не процитировать фрагмент схватки с Великим Волком:

Лев уворачивается от рванувшего к нему противника, а затем бьёт с размаху. Однажды, на Дулане, его удар лишил Русса сознания, но тогда его брат хохотал. Сейчас Леман не смеётся. Отбив руку калибанца, Волчий Король с искажённым от ярости лицом впечатывает кулак в грудь Льва.

Глупо считать, будто за дикостью Космических Волков ничего не скрывается, однако Повелитель Первого и не думает так. Внутри его брата бушует строго отмеренный гнев, что жаждет вырваться и опустошить всё вокруг, но обычно Русс держит его в узде и выпускает лишь с разрешения свыше. Он не безмозглый берсерк, ибо каждое действие Волчьего Короля преследует чёткую цель – наиболее эффективное уничтожение врага.

А потом, оказывается, что Лев тоскует по Руссу:

Сердце Эль’Джонсона сжимает тоска, ведь даже с бешеным Руссом они могли бы вместе построить будущее, в котором им бы удалось решить любые разногласия.

Но действительно важен лишь один поединок – с Кёрзом. Разумеется, с Кёрзом. Ночного Призрака Эль’Джонсон не может победить своими силами, но – так и задумано. Смотрящие-во-тьме уже дали ему меч, настал момент получить щит:

Свет, который примарх видел снаружи, вновь вспыхивает на стене за его спиной. Обернувшись, Эль’Джонсон видит, что сияние исходит от висящего там каплевидного щита. Он богато украшен, а на его поверхности красуется рельефный орёл, увенчанный лаврами.

Лев протягивает руку. Пальцы примарха касаются щита...

огонь

ярость

он стоит на поле боя со щитом на руке под тёмными небесами но он видит все звёзды и знает их названия и чувствует всё вокруг себя всех страдающих и кровоточащих и умирающих людей и всех этих мерзостных ксеносов и всех мелких существ которые прогрызаются сквозь почву и деревья и траву и ветер он чувствует всё это и оно всё связано единой сетью силы она не подавляет его просто именно так он и живёт мгновение за мгновением за мгновением…

Эль’Джонсон пошатывается. Щит уже у него на руке. Ему знакомо то, что касается его разума, ибо калибанец ощущал это прежде.

– Отец?

– Он мёртв, глупец, – шипит Конрад Кёрз, и тени вновь расходятся, чтобы извергнуть из себя поджарое создание, стремящееся пронзить Льва когтями.

Повелитель Первого поднимает щит Императора, и клинки Ночного Призрака бессильно ударяются об него. Кёрз – или же существо, носящее его лицо, сущность, которую отец Эль’Джонсона поставил охранять это место, дабы отваживать недостойных, – визжит и отскакивает назад, но недостаточно далеко.

Примарх чувствует, что сквозь щит струится энергия. В ней ощущаются отголоски Эгиды Императора, что защищала Его Дворец, отвращая силы варпа. Бросившись вперёд, Лев валит Ночного Призрака с ног ударом щита и прижимает им врага.

Во-первых, здесь мы видим, как Повелитель Человечества непосредственно контактирует с Эль’Джонсоном. Уже не в образе короля-рыбака, а напрямую касаясь разума сына. Во-вторых, получив от Императора знание о том, чем является окружающая его «странная реальность», Лев сразу же определяет Кёрза как «сущность, которую отец поставил охранять это место, дабы отваживать недостойных».

Помните, я спросил: если Смотрящие направляют Льва, тогда кто направляет их самих? Финал новеллы даёт нам ответ – это Император. Смотрящие-во-тьме служат Повелителю Человечества. Или, как минимум, исполняют его волю в отношении Льва. Получается, пробуждение Эль’Джонсона и его становление в новой эре – это план Императора, который сначала проверяет своего сына и когда убеждается, что тот действительно стал рыцарем духа, даёт ему оружие для окончательной победы над грехами былого:

Варп-создание сминается и будто выкипает изнутри: так уничтожается сама его суть. Калибанец смотрит, как она, визжа, иссыхает и отправляется в небытие. Потом он поднимается на ноги. Конрад мёртв, причём уже очень давно, и Лев Эль’Джонсон не испытывает никакого удовлетворения, наблюдая за тем, как гибнет подобие Кёрза, ведь он сам так и не смог прикончить настоящего Ночного Призрака. С прошлым покончено, его можно похоронить и предать забвению.

Логрес

Хочу обратить ваше внимание на то, что Лев не гордиться той ролью, которая досталась ему в новом мире. Это концептуальная черта преображённого примарха, потому что в прошлом именно гордость стала причиной роковых ошибок калибанца. Но теперь всё иначе:

Одно дело – знать, что твоих верных братьев больше нет, и совсем другое – видеть подобное напоминание о них. Неожиданно для себя Повелитель Первого чувствует вину.

«Почему выжил лишь я? Почему из всех нас такой удел достался мне?»

Я не думаю, что это Синдром Холокоста. Тут кроется что-то большее. Скорее Лев испытывает чувство вины за прошлые решения, которые во многом определили это тёмное будущее. Но Эль’Джонсона это не ломает, напротив – делает сильнее, как мы уже могли убедиться. Повторюсь – физически он слабее себя былого, но духовно это, возможно, сильнейший примарх новой эпохи.

История Персиваля де Труа не закончена, как и история Льва Брукса. У Кретьена рыцарь в итоге узнаёт не только правильный вопрос («Кому предназначен Грааль?»), но и ответ на него – Грааль предназначен отцу короля-рыбака. Я не уверен, работал ли Брукс с этим мотивом, но – кто знает. И если мы продолжим перекладывать рыцарскую легенду на события новеллы, то перед нами закономерно встаёт вопрос – кто может подразумеваться под отцом Императора?

Здесь у меня нет однозначного ответа. Сначала я подумал о Человечестве, которое само создало своего величайшего пассионария (кстати, это согласуется с теорией Эрды о том, что Вечные являются следующим витком эволюции человека). В таком случае Грааль Льва, воплощённый в чистоте его духа и искренней жертвенности, действительно предназначен отцу Императора – людскому роду. Гипотеза кажется подходящей, особенно учитывая многочисленные отсылки к Артуриане, оставленные Бруксом в новелле.

Но ведь осколок К’Тан, которого на Соте пробудил Велизарий Коул, назвал Императора орудием Древних. В стриме про «Сатурнин» Абнетта я уже размышлял о том, что Повелитель Человечества действительно мог являться осколком Войны в Небесах. Ведь Древние были на Терре – это подтверждают Залы Ленга. А потом туда приходили и эльдары (иначе кто построил под Гималаями врата в Паутину?).

Император вполне мог является орудием, которое ждало своего часа, будучи запечатано в Глазу Сахары (что, кстати, объясняет привязанность Эрды к этому месту, где буквально всё началось). А потом орудие пробудилось и отыскало себе подходящую оболочку. И ведь Император действительно сильно отличался от других Вечных. Эрда и Олланий в «Сатурнине» вспоминали, что он с самого начала был сильнее их всех вместе взятых, хотя и у него были пределы. Это не отрицает историю с шаманами, их действия могли послужить катализатором. Но вопросы на этом не заканчиваются.

Например, Император корректировал линию развития человечества лишь в строго определённые отрезки времени, а не на протяжении всей его истории. У него определённо был план, причём с самого начала. Но что это – его собственная воля, как людского пассионария, радевшего за свою расу, или всего лишь программа, заложенная Древними в это уникальное оружие, которое, вероятно, не имеет себе равных? Полагаю, можно привести достаточно доводов в пользу любой версии, но ни одну нельзя подтвердить наверняка.

Впрочем, я тут начал читать первый том «Конца и Смерти» Абнетта, и первый же десяток страниц подтвердил все мои теории – и про Лоргара, и про цикличное развитие вселенной, о котором знали Боги Хаоса и Император. Но это тема для другой беседы, сегодня мы говорим о Льве. История которого, как я уже сказал, далека от завершения, но начало, признаю со всей искренностью, выглядит многообещающим. При этом, что касается рассуждений об отце короля-рыбака, повторюсь – я не уверен, что Брукс копал так глубоко. А копал ли – покажет время. В любом случае, Лев пока не знает даже верного вопроса, не говоря уже об ответе на него.

В заключении хочу рассмотреть ещё один сквозной образ из новеллы Брукса. Но это не персонаж, а место. Та самая «странная реальность», по которой Смотрящие-во-тьме (а через них – Император) ведут Льва от пробуждения до апофеоза. Место, где Эль’Джонсон встречает отца, получает меч и Его щит, где он обретает откровение и понимание, становится рыцарем духа.

Я с самого начала был уверен, что это не варп. Слишком уж плавно происходят переходы между этим местом и материальной реальностью. Кроме того, Джонсон, как оказалось, может оказываться там намеренно, через медитацию.

Первая аналогия, которая пришла мне на ум, это Неттагангр с Муспьяллом, Залом Эрлкинга, из «Волчьей Погибель» Гая Хэйли. На одном из предыдущих стримов про Космических Волков мы увидели, что Неттагангр существует по законам, отличным от законов варпа (ведь демоны там – лишь гости и они подчиняются Эрлкинку, Тёмному Руссу).

Вслед за этим мне вспоминались Сады Императора, которые открыла Киилер в начале Осады и через них по незнанию провела в Императорский Дворец демона Корбакса. То место тоже совсем не было похоже на варп и я доказал это в стриме про «Сатурнин», анализируя «Первую стену» Гэва Торпа. Тогда я назвал Сады Императора, в которые проникла Киилер, Третьей Реальностью, в которой людская вера отражается так же, как в варпе отражаются тёмные грёзы человечества.

Но причём здесь место, по которому Смотрящие-во-тьме ведут Эль’Джонсона? Это всего лишь очередная «карманная реальность», как Город Пыли, или «обособленный закуток» в варпе, как Неттагангр? Или же… Да, эта версия кажется мне наиболее вероятной. Перед нами Сады Императора. А так как король-рыбак умирает, его владения умирают вместе с ним, они искажаются, становятся опасны.

Кроме того, раз уж Брукс заигрывает с Артурианой, странно было бы не вспомнить Логрес и Авалон. Лоргесом в рыцарских романах называется страна, которой правил король Артур. У разных авторов это место располагалось либо на востоке, либо на юге Англии. Точное географическое местоположение Логреса неизвестно. Одни исследователи считают, что Логресом островные кельты называли Англию, другие полагают, что такой страны в принципе не существовало, это миф.

Авалон кажется ближе к «странной реальности» из истории Льва, потому что, согласно средневековым английским источникам вроде «Historia Regum Britanniae», это некий остров, путь к которому могут отыскать только те, кто уже был там. Авалон отличается от остального мира, в нём действуют другие законы, это всецело магическая реальность. В некоторых текстах говорится, что Экскалибур (меч Артура) был создан на Авалоне. Но для нас важнее другое: во время Битвы при Камланне Артур сразил Мордера, но получил смертельное ранение. Чтобы король не умер, его доставили на Авалон, где он по сей день восстанавливает силы.

Этот сюжет с Авалоном практически полностью совпадает с историей об Императоре, который убил Хоруса, но сам получил смертельную рану и избежал смерти только потому, что его подключили к Золотому Трону. При этом, где бы не находился Император сейчас, он явно не в физическом мире. Тем не менее, новелла Брукса показывает нам, что Император жив (в том или ином смысле) и даже может взаимодействовать со своими сподвижниками, пусть и ограниченно.

Так что да, «странную реальность», в которой Лев обретает свой Грааль, я бы назвал именно Авалоном. В «Персивале» де Труа Авалон тоже фигурирует, под названием Эскавалон, что буквально можно перевести как «Водный Авалон». То есть очевидно, что речь идёт о том же самом месте. По тексту «Персиваля», Эскавалоном правит некий неназванный король, который вполне может оказаться королём-рыбаком.

Я почти уверен, что Авалон Императора не является варпом. Похоже, что перед нами та самая Третья Реальность, Реальность Веры. Причём непонятно, есть ли в ней порча. Ведь существо, с которым Лев бьётся в финале, создано или привлечено туда самим Императором для охраны. А тени вокруг короля-рыбака, которые явно отсылают нас к демонам или даже самим Богам Хаоса, не имеют здесь власти, хотя и могут представлять опасность для неосторожного путника. Но тут нет ничего удивительного, ведь однажды Киилер уже отравила эту реальность варпом. Впрочем, об этом мы поговорим в другой раз.

Заключение

На мой взгляд, Брукс проделал отличную работу и его новелла определённо заслуживает прочтения, внимательного и вдумчивого. Сюжет в ней откровенно прост, но книга писалась не ради сюжета. Она писалась ради Льва, который проходит через удивительные метаморфозы, превращаясь из «Рыцаря с изъяном» в «Безупречного рыцаря». Такой воин, такой лидер, такой король достоин быть истинным Защитником Человечества в самую тёмную из эпох. Я искренне надеюсь, что продолжение его пути будет столь же эмоциональным и эпическим, как и его начало.

На сегодня все. С лоялиста – лайк, с хаосита – коммент, с обоих – подписка. Император защищает, Аве Доминус Нокс и Славьте Солнце!