– Пчёлка лепит из воска, а ласточка из глины. Вот так отрывает от высокого берега кусочек, смачивает во рту, – Всеслав отщипывает чуть глиняного теста, облизывает его и лепит скользкий комок к гончарному кругу, – И так снова и снова летает ласточка от берега к будущему гнезду, пока не построит свой дом.
В избе жарко невыносимо. Гончарная печь, на половину горницы, обжигает лицо и сушит кожу. Ольга чувствует, как под сарафаном мокнет и липнет к спине рубаха. Земляной пол чавкает под ногами...
– Полы водой всегда заливаю. На случай пожара. Да ты садись, чего курицей топчешься! - Всеслав стучит крепкой ладонью по дубовой скамье, на которой сидит.
– Ты меня позвал, чтобы сказывать, как ласточки гнезда вьют? – Ольга перекидывает длинную косу с одного плеча на другое и остаётся стоять.
– Садись, говорю! Да не бойся… Чай не Леший, в болото не утащу, – улыбается Всеслав. – Глянулась ты мне. Хочу подарок тебе сделать, – он левой рукой раскручивает гончарный круг, а правой кладёт на него большой кусок глины.
От того вращения голова у Ольги тоже кружится, точно после весёлого хоровода, когда уставшие и хохочущие подружки валятся в траву, а земля и небо продолжают плясать. Чтобы не упасть, осторожно опускается она на краешек скамьи.
– Глина, как девка, ласку любит. И, как девка, без сильных рук сохнет и трескается, – смоченными в воде пальцами Всеслав аккуратно делает выемку в центре танцующего по кругу куска, тянет тихонечко за края, и глина послушно раскрывается ему, поднимается вверх, выпячивая бока. Он поглаживает её то снаружи, то изнутри, опуская руку в сосуд всё глубже и глубже.
Щеки Ольги горят от печи, от странных слов и от предчувствия чего-то такого, чего раньше никогда с нею не случалось. Хочется встать и бежать из этой духоты, потому что все её пугает, а больше всего боится она саму себя.
– А я тебя заприметил ещё на прошлую Купалу. Ждал, чтоб подросла маленько. Когда через костёр прыгала, сарафан подняла. Ноги у тебя сильные, – говорит Всеслав, не глядя на Ольгу, и вытягивает из уже хорошо пузатой глины горло будущего кувшина.
– И всё? – лицо Ольги делается цвета алой ленты в её косе.
– Ну, почти всё. Сейчас ещё немного подравняю… Готово! – Всеслав останавливает круг и острым клинышком чертит календарь на мягком ещё кувшине. – Сейчас у нас, значится, липень, день двенадцатый. За ним серпень, потом вересень. Вот как вересень наступит – приду к тебе свататься!
Всеслав берет Ольгу за талию и притягивает к себе:
– Красивая ты! И ноги у тебя сильные, знамо нарожаешь мне ребятишек здоровых.
– Пусти! – вырывается Ольга и вскакивает. – Ты что думал, сказочку мне скажешь, кувшинчик слепишь, и я подломлюсь под тобой, как тонкий лёд под гружёной телегою? С чего ты взял-то, что я за тебя замуж пойду?
– Не пойдёшь?!
– А не пойду, что тогда сделаешь?
– Что сделаю? - Всеслав сжимает кулак и с силой опускает его на мягкий кувшин, сминая тот в серый комок. – Другую найду. Все вы одинаковые! А коли и есть разница, так она на то самое, чего от девки требуется, не шибко влияет.
‒ Вона ты как… Ловкий, как пыльный воробей, ‒ отряхнулся и дальше полетел. Утром тебя в жёны хочу, вечером ‒ другую найду! ‒ Ольга чувствует, как чёрной змейкой растрава сдавливает ей сердце. Это у них в роду по женской линии передаётся ‒ ни с того ни с сего, как огонь в печи, разгораются в душе гнев со злобою ‒ не унять их уговорами, не охладить даже в студёной проруби. Говорят, пробабка Ольгина в приступе растравы всю деревню сожгла. Но то когда было, а это сейчас происходит.
‒ Ты чего?.. Что с тобой такое? ‒ Всеслав смотрит на Ольгу и не узнаёт, как будто и не Ольга перед ним вовсе, а незнакомая дева с лицом каменным ‒ и ростом выше, и годами старше. Склонилась над гончарным кругом, руками над ним водит, раскачивается, и бормочет что‒то невнятное ‒ то ли молитву, то ли заговор…
‒ Встану на заре, умоюсь, белым платочком утрусь, пойду во двор, со двора на улицу, встану середи, три раза обернусь. Созову трех чудищ. Перво чудище - огнище. Второе чудище - водица. Третье чудище - смерть человеческая. — Прилетайте собирайтеся! — закричу. Прилетят, спросят: - Чего надобно? — Перво чудище, ступай в сердце раба Божьего Всеслава, второ чудище, ступай в легкие раба Божьего Всеслава, третье чудище, ступай в печень черну и кровь алу. Чтоб рабу Божьему Всеславу ночь не спать, за столом не есть, вина не пить, без меня, рабы Божьей Ольги, век не жить.
После этих слов берёт Ольга комок глиняный и месит его как дрожжевое тесто. А чтоб подсохшую глину смягчить, пот с лица собирает и в неё смахивает.
А Всеслав уже и не боится ‒ любуется. Глядит, как руки проворные серое тесто катают ‒ взгляд отвести не может.
Ольга сначала колобок замесила, потом колобок в лепеху заплющила, а следом из лепёхи полено скатала. Пальцами по нему вверх‒вниз ласково поводила ‒ и полено в длину выросло, в толщину увеличилось…
‒ Хочешь на мне жениться, али другую найдёшь? ‒ лента шёлковая из косы выскользнула, и рассыпались волосы цвета колосьев пшеничных по плечам Ольгиным до самого пояса.
‒ Хочу… Только тебя хочу, Олюшка… Нет никого на всей земле тебя желаннее… ‒ голос Всеслава дрожит, а руки сами собой к груди Ольгиной тянутся.
‒ И детей от меня хочешь по‒прежнему? ‒ уворачивается.
‒ Хочу! Хочу, чтобы ты раз в два года приносила мне по сыну, а раз в десять лет по дочери! ‒ Всеслав пытается обнять ускользающую Ольгу.
‒ А я хочу знать, каков ты отец! ‒ говорит она. ‒ Мало ли, детей много, а в доме убого. На лавках негде сесть, да нечего есть...
- Что ты, девка! Мастеровой я, у меня ремесло - как челнок с веслом. Ты мне бурями не грози! Садись в ладейку и не раскачивай. Поплывём до старости. А детей я сам научу, а лениться будут - поколочу. Кулак у меня крепкий. И тебя удержу, и..
‒ Тс‒с‒с. Руку дай!
Всеслав послушно подчиняется Ольгиной воле.
‒ И другую тоже, ‒ Ольга накрывает ладони Всеслава своими ладонями, прижимается спиной к его груди, и вот они уже вдвоём в четыре руки катают серое тесто ‒ лепят из полешка… куколку. Вот появилась голова, вот ручки сложены на груди, вот ножки подтянуты к круглому животику.
‒ Гляди, какой идолка вылепился… Да ты ‒ мастерица, Олюшка! Как живой, только спит будто… ‒ Всеслав наклоняется, чтобы поцеловать Ольгу.
‒ Ну-ну, ‒ отстраняется. ‒ Почём я, когда это мы с тобою вдвоём детёнышка вылепили. Смотри, как на тебя похож… Вылитый! ‒ говорит Ольга и наклонившись к глиняному истуканчику трогает губами сначала его белёсый лобик, затем прикладывается чуть ниже солнечного сплетения, потом по очереди к правому и левому плечу. ‒ А теперь ты окрести малыша нашего поцелуями.
Всеслав, любовным заговором заговорённый, повинуется ‒ лоб, живот, правое плечико, левое…
И как только он это сделал ‒ затряслась изба, дверь с петель рухнула, огонь в печи ярче вспыхнул и запахло полынью, сырой землёй и листом берёзовым. Потянуло изо всех щелей холодом, да так, словно не жаркий липень на дворе, а зима лютая…
А малыш глиняный ножками засучил, по столу заёрзал, сел, проявил на личике угольные глазки, открыл словно ножом прорезанный ротик и пропищал:
‒ Отессс, отчеее...
‒ Скажи, Олюшка, что мерещится мне всё это, ‒ отпрянул в ужасе от ожившего идолки Всеслав.
А Ольга стоит как статуя, одними губами улыбается.
‒ Три дня даю тебе. Не разбей, не сломай, не сожги, не убей. Справишься, твоей навеки стану!
‒ А ежели не справлюсь?
‒ А коли не справишься ‒ не видать тебе меня никогда боле.
Молча ленту алую с пола подняла, волосы ею перехватила, крошки глиняные с подола отряхнула, повернулась и в дверь, ‒ только её Всеслав и видел…
***
“На море-океане, на остром кургане стоит дуб, под дубом - куст, под кустом - черная руна, под той руной - черная змея Скоропея с малыми скоропятами”.
Ольга бежит, не разбирая дороги, не в силах остановиться и одуматься. Растрава словно аркан на шею накинула - душит и тянет вглубь леса, в самую чащу.
Волк учуял - ощетинился, испугался к земле прижался. Будто и не волк вовсе, а заяц: сердце колотится, лапы от страха подгибаются. Хотел было взвыть да поперхнулся, вой застрял комом в горле - не вдохнуть, не выдохнуть.
Из последней воли шепчет Ольга заклинание от змеи-растравы, что ядом своим кровь её отравляет да на погибель гонит.
“Змея Скоропея, вынимай своих скоропят лютых, летучих, норовых, полевых, щелевых, желтохвостых, зеленых, краснопузых, болотных, земляных, водяных. А не вынешь свое жало, пойду к лихому архангелу, зажгу гнилую колоду - весь ваш род и племя выжгу и выгоню”.
Птицы, проснувшись в ночи, хотели взлететь и лететь куда подальше, да вместо этого попадали каменюками на земь. Рыбы в лесном озере с перепугу нырнули поглубже, да и утонули.
“Ты, змея скоропея, вынимай свое жало скорее из рабы Ольги. Не я тебя выкликаю, мать выкликает, Пресвятая Богородица. Словами своими святыми вызывала и духом выдувала. Аминь”.
Вдруг ветер поднялся, тучи нагнал, столкнул их друг с другом с такой силой, что грохот раздался, а за ним молния! Ударила она в самый высокий дуб, тот в момент загорелся - столп огненный до самого неба взметнулся. А потом дождь пошёл, не как из ведра или из бочки, а как будто море кто-то вверх тормашками подвесил, и оно на землю рухнуло. Огонь тут же потух, всё остыло, и дождь прекратился. Как будто ничего и не было…
***
– Пчёлка лепит из воска, а ласточка из глины. Вот так отрывает от высокого берега кусочек, смачивает во рту, – Всеслав отщипывает чуть глиняного теста, облизывает его и лепит скользкий комок к гончарному кругу, – И так снова и снова летает ласточка от берега к будущему гнезду, пока не построит свой дом.
- Тятя, тятя, а расскажи ещё раз как Егорка на свет появился!
- Егорку мы с вашей мамкой из глины вылепили. Смотри какой гладенький да пузатенький получился! - Всеслав легонько шлёпает пятилетнего Егора по животу.
- Я уже большой, чтобы верить этим сказочкам, - сердито, по-взрослому, бубнит Егор.
- А я верю, верю! Про меня расскажи! - маленькая светловолосая девчушка влазит на колени Всеслава.
- Тебя, Маруська, мы в капусте нашли. В тот год уродился один кочан величиною с барашка! Еле его до дома дотащили. Принесли, стали листья разворачивать… ба! А там - ты! - Всеслав ласково целует дочь в макушку, а она хохочет, смехом заливается.
- Тятя, а мамка скоро вернётся?
- К ночи, думаю, вернётся. Расстраву свою выгуляет и придёт. Сами мы виноватые. Забыли, что сегодня двенадцатый день липеня, подарок не приготовили. Вот она и рассЕрдилась. Так что, Егорка, не отлынивай, к мамкиному возвращению кувшинчик должон быть готовый – хошь не хошь, а вынь да положь.
Автор: alen_nikolaevna
Источник: https://litclubbs.ru/articles/50260-zharkii-lipen.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также:
