Продолжение писем Екатерины II к барону Фридриху Мельхиору Гримму
14 августа 1788. У меня два дня была колика, заставившая меня пролежать в постели. Вчера, соскучившись лежать, я велела принести себе немецких книг и, в числе прочих, мне принесли один журнал под заглавием "das graue Ungeheuer" ("Седое чудовище"; здесь под авторством Вильгельма Людвига Векрлина), где помещен якобы мой портрет.
В этом изображении мне думают оказать великую честь, не признавая всех ужасов, в которых даже самые враги мои успели уверить лишь очень немногих людей.
Затем мне отводится место прямо после Марии-Терезии; этим я, без сомнения, не могу не быть довольна, и совершенно убеждена, что есть стороны, в которых я должна уступить ей. Она, например, находила своего мужа (Франц I Стефан) очень достойным любви; я о своем этого, по совести сказать, не могла, а для лжи, как вы знаете, я не рождена.
Но вот что: это "Ungeheuer" требует, чтобы вы, г-н козел отпущения, изволили написать мое изображение с натуры; там сказано, что в Париже живет один человек (это, конечно, никто иной, как вы), у которого в портфеле хранятся доказательства того, что я не кровожадна.
Представьте себе! Вот как судят о людях, вот как знают их! Вот как пишутся с них портреты! Автор говорит, что во мне скорее много хитрости, чем рассудительности или ума. Так ли это? Предоставляю вам судить о том. Наконец, он дает понимать, что во мне есть все женские недостатки. Опять отдаю себя на ваш суд.
18 августа 1788. Лукавый унес шведского короля (здесь шведский король Густав III): говорят, он убрался обратно в Швецию. В Финляндии его разыскивают, "как иголку, и никак не могут разыскать". Финляндские войска отступили от Нейшлота, и так как им надобно было плыть водой мимо крепости, то они прислали просить коменданта "не стрелять по ним, пока они будут удаляться". Прямо, невиданное дело!
Комендант (Кузьмин?) согласился, и вот они убрались потихоньку ночью. Шведский король объявил в газетах, что после морского сражения 6 июля его брат отправился блокировать Кронштадт. Да, как бы не так! Адмирал Грейг (Самуил Карлович), с тех пор, как вышел из Кронштадта, еще не бывал назад, и в виду Свеаборга, где шведский флот застрял после битвы, сжег 64-х пушечный корабль, по имени Густав Адольф, и ни одна собака не явилась на помощь этому кораблю, хотя это и происходило в виду сказанной гавани.
Они нас бьют на бумаге, а мы их колотим на самом деле. Герцог Зюдерманландский, по отзывам наших моряков, не только не выказал особенной храбрости, но первый улизнул из сражения; их вице-адмирал, который у нас в плену, чтобы прикрыть трусость герцога, выдавал его "раненым", но он, слава Богу, здоровехонек.
На пятый день после того как все их корабли, без мачт и в самом жалком состоянии, воротились в гавань, "точно собаки, выгнанные с кухни", они вздумали петь благодарственный молебен и до сегодня не высунули носа из этой ямы, со всех сторон окруженной скалами и подводными камнями.
Увидим, что-то из этого выйдет и каким образом и когда они вернутся восвояси. В Финляндии, в тех местах, где шведы стоят теперь, крестьяне вынуждены прятать свой хлеб, потому что голодные солдаты хотят его отнимать у них силой. Никогда не видано ничего подобного этой войне. Увидите, что, наконец, нам же, из человеколюбия, придется спасать их от голодной смерти. Попутай Бог короля Фальстафа!
4 сентября 1788. Что за удивительный месяц выдался этот прошедший июль. В последний день июня я переехала в город, чтобы не терять в проволочках понапрасну по три часа на каждом деле, что в общей сложности могло составить много потерянных даром часов, и в то же время, чтобы успокоить переполох этой "чопорницы", моей столицы (здесь Санкт-Петербург).
Здесь я очутилась в обстановке "военного города", среди оружия и вооружений всякого рода. Всё это двигалось и тянулось водой и по суше у меня перед окнами; я одним этим только и была занята; дом мой превратился в "главную квартиру", и я сама находилась в нём безотлучно для получения вестей во всякий час дня и ночи, и всякую минуту размышляя, думая, придумывая разного рода проекты и ресурсы.
Хотите, чтобы я сказала вам чистую правду? Среди всего этого я чувствовала себя отлично по себе, удивительно довольная собою и другими, везде, на каждом шагу встречая одно пламенное усердие и готовность действовать для общего блага. Из деревень, без всякого указа и требования, мне слали десятого для войска; горожане и города вызывались жертвовать и жертвовали огромные суммы.
Извощики на почтовых доставляли полковые обозы, и вместо двухсот лошадей на станции выставляли до пяти и семи сотен.
Иностранцы распускали слух, будто я собираюсь уехать в Москву; но коренные жители, и особенно простой народ, говорили: "она ни за что не покинет Петербурга при теперешних обстоятельствах". В эту самую пору Фальстаф высаживался в Финляндии, и производилось нападение на Нейшлот. 6 (17) июля, говорят, в Петербурге в воздухе был слышен запах пороха, что очень может быть.
Я в этот день была нездорова и лежала в одной из больших Эрмитажных зал на диване; вся компания играла в карты, а не игравшие забавлялись тем, что ругали Фальстафа. Через два дня я получила известие о морском сражении (здесь Гогландское).
Это было несравненно более, чем в данную минуту требовалось: ибо, по всем соображениям, мы предполагали, что как скоро будет опрокинут первый шведский отряд, то последует, что сперва финляндские войска, а потом и шведы перестанут слушаться и не станут далее поддаваться невообразимым сумасбродствам своего полоумного (повелителя), который, вероломствуя относительно нас, в то же время обманывал собственный народ и вел его к конечной гибели.
С этой самой минуты все именно так пошло, как мы предвидели. 31 июля я получила известие, что после отпадения финляндцев сэр Фальстаф поручил своим приближенным начать переговоры. Я запретила отвечать. По настоящую минуту вся Финляндия очищена от неприятеля, кроме одного поста в Гегфорсе, откуда их тоже не замедлят выжить.
Следовательно, извольте успокоить свои страхи.
18-го сентября 1788. Смешно, что вы верите его выдумкам и тревожитесь ими: ничего подобного с нами не случится. У нас никого не осталось из его людей: отягченные недоумением, полумертвые от голода и страха, без денег и почти без одежды, "они отправились восвояси пасти гусей". Просто умора, если рассказать все что было: они, словно заразились безумием одного человека.
Прощайте, будьте здоровы; готовлю вам огромное послание, со множеством приложений.
3-го октября 1788. С одной стороны граф Пушкин (Валентин Платонович) подступал со всеми своими силами, а с другой финляндцы потребовали от шведов, чтобы они отступили от Гегфорса, и теперь во всей российской Финляндии нет ни единого шведа. Адмирал Грейг запер шведский флот в Свеаборге и будет его держать в блокаде, покуда время года благоприятствует плаванию наших кораблей.
Теперь Фальстаф дал знать королям прусскому и английскому, голландским штатам, датскому двору, королям французскому и испанскому, каждому порознь, что он бросается к ним в объятия и просит посредничества при заключении мира. Все дворы, кроме датского, тотчас сообщили мне о просьбе Фальстафа.
Датчане же сказали, что шведский король опоздал и что они, будучи в союзе с Россией, не могут принять на себя посредничество. Теперь все ждут моего ответа, а я спешить не буду. Представьте, какая выходит все-Европейская смесь! "Коль много поваров, плохая квашня", говорится у немцев. Но нет никакого сомнения, что зачинщики всему делу господа Гаррис и Герцберг.
Посылаю вам две пословицы, написанные в августе для "Красного Кафтана" (здесь Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов). Произведения театральных авторов Эрмитажа могли бы уже теперь составить по меньшей мере два тома. Можно подумать, что у этих "пяти бедняков" иного дела нет; они разделяют работу между собою и говорят друг другу: "ты вот это сделай", а тот отвечает: "а вот работа тебе". Точно им деньги за эго платят! Теперь зараз готовятся четыре пьесы, да готовых уж почти столько же.
Адмирал Фондезин (Вилим Петрович) давно уже соединился с адмиралом Повалишиным (Илларион Афанасьевич), который вернулся из Архангельска. Я не получала еще известия о взятии Хотина или Очакова. Как только будет окончен ответ на ужасные обвинения и клеветы, который Фальстаф публично взвел на нас 21-го июля, я вам его пришлю; он заключает в себе много чрезвычайно любопытных фактов, а так как Фальстаф в безумии своем осмелился клеветать на нас и всячески нас оскорбляет, то пусть и поплатится теперь за это в глазах всей Европы.
Этот бесхарактерный злодей недостоин места, которое он занимает; в подданных своих он возбуждает скорее презрение, чем ненависть. Думаю, что теперь он станет посмешищем всей Европы и возбудит всеобщее негодование. У нас и свои, и чужие говорят, что он совсем не имеет военных дарований: трус и хвастун, голова у него беспорядочная и неспособная. Датчанами я весьма довольна.
О Георге (здесь англ. король Георг III) и Фридрихе Вильгельме (здесь прусский король Фридрих II) ничего не могу сказать; вижу только, что им сильно хочется наделать дерзостей; но удастся им или нет, а я надеюсь, что дела наши пойдут хорошо.
Посылаю вам русскую комическую оперу "Иван Царевич" (в которой Ек2 выступила либреттистом в соавторстве с Александром Васильевичем Храповицким), музыка сочинения барона Ванжуры (Эрнест). Скажите пожалуйста, где находится маркиз Лафайет (Жильбер). Если он в немилости, если он там лишний, пусть пришлют его к нам: мы ему найдем дело.
17 или 18 декабря 1788 г.
Имею честь объявить вам новость, которую вы уже, может быть, и знаете, именно о взятии штурмом Очакова. Фельдмаршал князь Потемкин (Григорий Александрович) прислал мне донесение с подполковником Бауэром, которого я тотчас же произвела в полковники. В Николин день, 6-го декабря ст. с., на рассвете, шесть колонн, поде начальством трех генерал-лейтенантов, овладели в полтора часа ретраншементами г-на Лафита, Гассан-пашинским замком и крепостью Очаковым.
Генерал-лейтенанты, принц Ангальт-Бернбургский и Самойлов, каждый со своей стороны, были из первых и за это получили по большому Георгиевскому кресту 2-й степени.
Фельдмаршал получил Георгия 1-й степени. Известия дошли до нас 15-го декабря вечером. В этот день я хворала от простуды и лежала в постели, но на другой же день присутствовала при молебне, во время которого был сделан 101 пушечный выстрел; стояло 25° и до 28° мороза. В народе большая радость; победы для нас дело привычное.
Я точно, как и в прошлую войну, всегда больна в те дни, когда получаются хорошие и важные известия; это очень странно, но это так. Пленных взято множество: более 12000 чел., в том числе трехбунчужный паша. Ждем подробностей.
Завадовскому я прикажу покончить с вами; что же касается до денег, которые вы заплатили за состоящего под его опекою (здесь А. Г. Бобринский), то по справедливости их следует занести в мой счет.
1789 год
23-го января 1789 г.
Сочинения прусского короля (здесь Фридрих II) уже давно получены здесь, но я прочла только еще 30 страниц, на которые написала 27 примечаний. У нас говорят, что его величество в очень многих местах своей книги наговорил неправды без зазрения совести. Я еще не знаю наверное, я прочла только несколько страниц; однако мне кажется, что он ради острого словца жертвует иногда верностью событий.
Попадается также весьма много хорошего. Братец Густав мог бы с пользою прочесть книгу, "но дуракам ничто не в помощь". Я еще не дошла до того места, где говорится о принце Генрихе (здесь Прусский) и об его пребывании у нас, но верно то, что король грешил иногда против истины: он говорит, что "принц Генрих сходил с ума зимою после похода, окончившегося Тешенским миром".
Мне рассказывал граф Панин (Никита Иванович) и уверял, что сам читал об этом в собственноручной приписке короля. Я часто придумывала, что могло заставить короля прибегнуть к подобной выдумке, и полагаю, что "он это сделал из бережливости и с целью помешать принцу в третий раз к нам приехать".
Но пожалуйста, чтоб это осталось между нами: другого употребления сделать нельзя. Впрочем, мне было весьма приятно слышать от вас о добрых намерениях принца, - не могу того же сказать о поведении его племянника: оно насквозь проникнуто двуличием и полнейшим макиавеллизмом.
24-го января 1789. Конечно, я не забыла, что имела честь в 1762 г. возвратить Фридриху II-му его королевство Пруссию и часть Померании. Не сомневаюсь также, что если племянничек (здесь Фридрих Вильгельм II) не изменит своего поведения, то ему, может быть, грозят еще большие потери, чем дядюшке (здесь прусский король Фридрих Великий), который и при своем гениальном уме с великим трудом выпутался из беды. Радуюсь, что Сен-При сделан членом Совета, я хорошо знаю, чем бы желала его видеть (здесь первый министр короля Людовика XVI).
Вы напрасно стараетесь уничтожить польскую нацию: она сама к тому стремится. Не так давно они уничтожили "Постоянный совет", который один только мог понуждать к исполнению законов. Не бойтесь: пустая, безумная нация все будет сумасбродствовать, пока, наконец, придет минута, что она убедится в своих глупостях и раскается.
27-го января 1789. Сказывают, что князь Потемкин, которого мы ждем с часу на час, очень доволен присланным от вас хирургом. Маркиз Лафайет нашел обширное поприще для своего усердия и, судя по ходу дел, ему предстоит много дела.
29-го января 1789. Если в нотаблях или государственных чинах проявится излишний пыл, то я бы посоветовала дать им политическое развлечение ударом на партию штатгальтера в Голландии. Тогда все горячие головы ринутся туда, а между тем хладнокровные заплатят долги и установят подати. Таким образом, все были бы довольны, и, может быть, только этим способом и возможно успокоить волнение, охватившее у вас умы.
19 марта 1789 г.
Вы говорите, что, по отзывам безумцев, "нет более Екатерины". Но если бы ее не было, российская империя не перестала бы существовать, и ее, конечно, не разрушит ни Фальстаф, ни Фридрих Вильгельм, даже в соединении с другом Абдул-Гамидом. У нас прибывает силы от самого времени. Кроме того, поверьте, что все эти узлы могли бы распутаться в четверть часа; но нет сомнения, что если бы "бедные люди" (здесь французское правительство) соблаговолили заговорить погромче с голландцами, дабы не совсем погибли сторонники их в этой республике, то для меня это было бы отменною услугою.
Поговорите об этом дружески с Сен-При и обсудите сообща, нет ли возможности склонить тот двор, где вы находитесь, к какому-нибудь действию, которое бы показало, что Франция еще в числе значительных держав и что, владея 80-ю военными кораблями, она не обрекла их на гниение в портах, безо всякой пользы для государства.
Значение этого двора совсем пропадает, благодаря его бездействию. Меня никогда не обвиняли в пристрастии к нему, но выгоды мои и всей Европы требуют, чтобы он, елико возможно скорее, занял снова подобающее ему место, что, по уплате долгов, и должны посоветовать королю государственные чины. Вся Европа зарукоплещет, и нация прославится в настоящем веке и на будущее время.
Французы любят честь и славу. Стоит им указать на требование чести и отечественной славы, и они все сделают; а всякий француз должен согласиться, что чести и славы нет в этом политическом бездействии, во время которого беспрестанно питаются, расширяются, растут и накопляются смуты внутренние. Пусть напряжение перельется за пределы королевства, и тогда прекратится это разложение, похожее на то, как черви точат основу корабля.
Если бы Франция возвысила голос и заняла прежнее место, мир состоялся бы скоро; зачем она для того не отправит своего флота в Архипелаг?
1790 год
24 января (1789).
По-видимому, г. Феронсу (здесь первый министр герцога Брауншвейского) любопытно узнать, что я вам написала о смерти Зельмиры (здесь Августа Каролина Брауншвейг-Вольфенбюттельская). Да что ж я могла сказать, кроме того, что Зельмира умерла? Я послала ее отцу копию с письма, которое мне написал Польман (Вильгельм-Рейнгольд фон).
Г. Феронс просит "Фактотума" (здесь А. А. Безбородко)сообщить мнение докторов или описание ея смерти. "Фактотум" наведывался в Лоде. Доктор сказал, что Зельмира несколько раз посылала за ним, чтоб посоветоваться на счет здоровья, что он ей приготовлял лекарства от той болезни, от которой она умерла; что его не было при ней в минуту смерти: за ним послали, но она уже умерла, так как болезнь продолжалась всего несколько часов.
Теперь папенька (здесь Карл Вильгельм Фердинанд Брауншвейг-Вольфенбюттельский) хорошо бы сделал, если б постарался спасти для внуков то немногое, что осталось после Зельмиры, т. е. сорок или пятьдесят тысяч рублей и брильянты. Грубиян (здесь муж Зельмиры Фридрих I) требует, чтоб все отдали ему, а тогда детям не видать ни гроша, потому что он дырявый мешок и по уши в долгах.
12 февраля 1790 г.
Ужасно что вы рассказываете про ваше житье в теперешние приятные времена. Я знала, что какой-то г. Бельзэнс (?) погиб, но не знала, что это брат г-жи дю Бюэль (?); мне грустно за нее. Теперь такие времена, что приходится жалеть о прошлом. Здоровье ваше очень меня тревожит. Так вам нравятся советы г. Роджерсона? Следуйте им, если находите их полезными; но вы не прославите этим ни аптеки, ни Эскулапа в моих глазах.
Правда, для вас вовсе не заманчиво путешествовать во время возрождения, по милости которого страна стала походить на лес, населенный дикарями (здесь времена Людовика XVI, французские революционные времена).
Так как я не люблю, когда умирают люди достойные, то смерть г-жи Бухвальд (здесь приятельница Гримма) меня весьма огорчила, мне известно было, что она пользовалась всеобщим уважением. Я нахожу, что у вас грустные мысли. Видно, что вы страдаете и телом и душою, старайтесь развлечься, и если я могу облегчить ваше горе, то расскажите мне все откровенно, с тонкостью и умением.
К чему этот король французов? Зачем отнимать у него Наварру, наследие отцов? Зачем, когда восемьсот лет всегда говорили "Франция", теперь вместо того говорят "Французы"? Значение, которым пользовалось государство, должно было по-видимому предохранить его от таких перемен, относительно которых опыт еще не указал, что хорошо и что дурно, что полезно и что вредно.
С каких это пор сумасбродство, легкомыслие, беспорядок, всевозможные крайности ценятся выше опытности, благоразумия, порядка и закона? Ничего не зная и не понимая, могу только задавать вопросы, когда на моих глазах рушится всё, что было так дорого человеку в начале и в средине этого столетия, что руководило в жизни, и без чего "живется лишь изо дня в день".