После первомайского праздника начались посевные работы. Поговорку, что весенний день год кормит, крестьяне помнили испокон веков. Сколько работы надо успеть сделать. За время войны планы посевов в колхозе только увеличивались. Начальство не заботило, как будут женщины без техники, распахивать новую землю, где возьмут семена. Вот и ходили каждую весну по домам, забирали последнее у людей.
Прикрывались лозунгом “все для фронта, все для победы”, доводили до каждого домовладения, кто сколько должен сдать зерна. Люди обливались горькими слезами, и выгребали из сусеков остатки. А попробуй, не отдай, вмиг припишут саботаж, а если еще и сопротивляться начнешь, так и пригребут быстрехонько, увезут в район, а обратно неизвестно когда вернешься, да и вернешься ли вообще. В частом бывании такое случалось. Поэтому и боялись.
К большой радости колхозников, дополнительный план посевов в этом году не был доведен. А еще, как праздник, было появление в колхозе трактора из МТС. Бабы вздохнули. Неужели нынче не придется на коровушках пахать. Ведь слезами женщины обливались, когда бедные животные падали на колени, не хотели тянуть плуг за собой. Ревели и подгоняли прутьями, чтобы вставали, да вперед шли. Какое уж там молоко.
Семен Михайлыч впервые за эти годы ходил по деревне и не прятал глаза от сельчан. Не придут нынче к ним во двор, не заберут последнее, не будут бабы голосить, выставляя перед собой своих малолетних детей да стариков. И никто не будет плевать ему вслед, про себя, чтоб он не услышал, называть его супостатом. И поди докажи им, что не сам такое он придумал, что над ним начальство стоит и давит на него. А не выполнишь, так наказание еще покрепче будет.
Пришел Семен домой, подхватил на руки маленькую Светку. Любка тут же к нему прижалась.
- Ну, Марья, корми давай мужика. Проголодался сегодня, как волк.
Марья сама то только недавно домой пришла. Как не жалко было Семену жену, да никуда не денешься, законы для всех едины. Закончился декрет ее, стал на работу наряжать. Правда старался, где полегче, поставить. Да, чтоб домой прибежать могла, дочку покормить. Пришлось соседскую старуху звать, чтобы днем нянчилась.
Вспомнил Семен Наталью, как хлопотала она про ясли. Да что то ни коня ни возу. Замял председатель это дело. Видно снова надо начинать его теребить.
- Марья, я вот чего думаю. Соберитесь вы бабы, у кого ребятишки малые, да пойдите к Евсею Ивановичу. Прижмите там его хорошенько, да пригрозите, что в райком партии жаловаться пойдете. Где это видано, чтобы ребятишек одних дома оставлять приходилось. В других то колхозах есть ясли. Видно там о людях больше заботятся.
- А что, правильно ты говоришь. Так и сделаем, да и ребятишек с собой возьмем. Хоть не больно много сейчас маленьких то, так ведь наперед надо думать. Вот мужики с войны придут, ребята то как горох посыплются.
На другое утро Марья, перед тем, как на работу идти, заглянула в медпункт. Натальи еще не было. Она приходила позже. Тогда Марья пошла к ее дому, в надежде встретить, Только вот до дома уже дошла, а подругу так и не встретила. Решила, что зря что ли она ноги топтала, зашла в дом.
Наталья как раз выходить собиралась. Марья давно не была в этом доме. Как Василий тут появился, так и не бывала. Боялась, что вдруг помешает. Чему помешает, она и сама не знала.
- Марья, ты чего это с утра то. Захворал что ли кто? - Забеспокоилась Наталья.
- Слава Богу, здоровы все. Я вот чего к тебе пришла то.
Марья озвучила свою идею собраться всем бабам и прийти к председателю. Да и ребятишек с собой взять. Ведь куда это годится. Она вон двоих со старухой почти слепой оставляет. А ну как не доглядит, долго ли до беды. Марья перехватила обиженный взгляд Макарьевны, поняла, та что ее слова на себя примерила. Постаралась исправить ситуацию, чтоб не обидеть бабушку окончательно.
- Ты то вон ладно сообразила, Макарьевну к себе взяла. Она еще в силе, да и с делами тебе поможет управиться. Да где вот таких то найдешь.
Марья скосила глаза, увидела, что поджатые губы старушки расплылись в улыбке, которую та постаралась скрыть. У женщины даже от сердца отлегло. Вот ведь как с этими стариками. Ляпнешь чего, а они сразу и обижаются. А она ведь не хотела никого обидеть.
Из-за занавески выглянула Надюшка. Марья успела заметить, что там, за занавеской, сидел Василий возле приемника и что то слушал. Но долго пялиться ей было неудобно. Она повернулась, чтоб уйти. Вместе с ней вышла и Наталья.
Уже на улице Марья спросила.
- Василий то чё думает делать?
- А чё ему думать то с одной ногой. Покуда дома сидит. Деньги ему хорошие платят.
- Да я про то, как жить то думает.
Наталья и сама не знала, как он думает жить дальше. Прижился у них, деньги ей дает. Надька к нему привыкать начала. Только вот чудной какой то, велел, чтоб его папкой учили называть. Мол непривычно ему слово “тятенька”, но говорили так в его семье. Были, говорит, солдаты из деревень, тоже так отцов называли. Вроде как это по старинному. А Наталье то что, ”папка” так “папка” пускай будет. Хоть горшком назови, только в печку не ставь.
А что Василий дальше делать будет, никак не насмелится Наталья спросить. А вдруг скажет, что уедет он с Надей. Тогда то как ей быть. Марья понимающе кивнула головой. Как тяжело эта Надька подруге досталась, прикипела она к ней, а тут вдруг заберут.
- Нет уж, пусть так и живет у вас. Не гони ты его.
- Да я и не гоню. Только вот разговора этого боюсь.
Они уже подходили к медпункту. Остановились, договорились, когда пойдут к председателю со своими требованиями. Долго разговаривать Марья не могла. И так бабы косятся на нее, что бригадир ей поблажки все время делает. Косятся, а говорить ничего не говорят, побаиваются Семена. Как не крути, а он тут власть.
Вечером за ужином Василий поинтересовался, о чем это разговор у них был.
- Да вот начала я было добиваться, чтоб ясли в деревне построили. Вроде и не отказал Евсей Иванович, да как то все замял. А теперь вот Марье невмоготу стало. Любка то еще маленькая, а теперь и Светка. Тоже хлопотать надумала. Вот соберемся мы все с ребятишками, да и пойдем к председателю.
Василий тоже поддержал женщин.
- Правильно, надо настойчивее требовать.
Макарьевна только вздохнула, что вот, мол, старухи теперь неугодными стали. Раньше то всю жизнь они за ребятишками приглядывали. После этих разговоров Василий опять ушел в свой закуток за занавесочку. Он крутил ручки приемника. Иногда только треск раздавался, а иногда, словно из под земли, слышались какие то слова. И Василий радовался, что наконец то ему удалось поймать нужную волну.
Наталья закончила свои дела на кухне, собиралась уже спать ложиться, когда Василий подозвал ее в свой закуток. Он предложил ей присесть на рядом стоящий стул. В приемнике опять что то хрипело и булькало, и Василий осторожно крутил колесики ручек. На какое то мгновение он оторвался от светящейся панели, поглядел на Наталью.
- Ты, наверное, думаешь, зачем я тебя позвал. Я поймал какую то волну. Похоже назревают важные события. Наталья, похоже, что о победе скоро объявят. Еще утром должна была начаться церемония подписания акта о капитуляции, да что то затягивается долго.
Наталья повернулась к Василию. Посмотрела на него. Как он может это узнать.
Тот понял, что женщина ему не верит.
- Наталья, это же приемник. Здесь многое можно услышать. Только надо знать, где искать. Только не все доступно для простых людей, этот шум, это глушат вещание, чтобы не слышно было. Но иногда что то можно и расслышать.
- Василий, ты не врешь. Неужели победа. - почти прошептала Наталья и прижала руки к груди. Неужели то, чего так все ждали, свершилось. И она порадовалась, что оказывается приемник это такая нужная вещь. А она то думала, что Василий его для забавы купил, чтоб слушать от нечего делать.
У Натальи весь сон пропал. Как можно уснуть, когда такое творится. К сожалению Василий так и не смог поймать ту станцию. Время уже перевалило за полночь. Обычно радиовещание переставало работать в это время. Около двух часов ночи прозвучало: “Говорит Москва! Через несколько минут будет передано важное сообщение!”
Василий после этих слов посмотрел на Наталью. Ее лицо вдруг стало белым, на лбу выступили капельки пота. Он взял ее за руку, чтобы поддержать. Видел, что женщина сильно волнуется. Ведь и радость нужно уметь пережить.
В два часа десять минут голос Левитана возвестил о полной и безоговорочной капитуляции Германии и завершении Великой Отечественной войны. Наталья подскочила к Макарьевне, затормошила ее.
- Война, война закончилась, победа!
Старушка со сна не могла понять, о чем кричит, как обезумевшая, Наташа, от чего ревет. Только спустя какое то время дошло до нее, что победа пришла на землю. Женщины обнимались. Потом Наталья вдруг расцепила руки.
- А люди то не знают. Спят и ничего не знают.
От громких разговоров проснулась Калавдейка.
- Клавка, победа! Войне конец. Беги к Марье, скажи ей.
Девчушка подскочила, быстро, выскочила на улицу. Все домочадцы высыпали вслед за ней. Они стояли и кричали что есть сил, “Победа”. Из соседних домов начали выходить люди. Озирались по сторонам, кто кричит, зачем. А узнав, тоже начинали ликовать от счастья.
Клавка добежала до сельсовета. Там на столбе висела железяка. По ней колотили, когда надо было созвать народ или когда что то случалось важное. Девочка начала колотить по ней изо всех своих сил. К ней подошла Степанида. Не спалось ей этой ночью, крутилась да вертелась. А тут народ поднимают. Уже в сенях услышала она, что люди про победу кричат.
- Клавка, правда что ли, что победа?
- Правда, по радио объявили.
- Давай железку то мне, у меня силы побольше, слышнее будет.
Степанида колотила и колотила по железяке. И по деревенской улице народ стекался к сельсовету.
Далеко за лесом начинала алеть заря. Запели петухи первую зорьку. Начинался первый день без войны.