(начало книги, предыдущая часть)
Часть 12. Кодовая книга рядового Портного. Продолжение - сестра Марианна.
Три недели спустя я сидел за столиком в известном греческом «Кафе трех благословенных рук» в Таганроге и не торопясь пил ароматный, горячий кофе, и обдумывал ситуацию.
Я не пытался оправдать свои неудачи последних дней. Практически все последнее время я провел в преступном мире города, ища хоть какую-то зацепку или ниточку, способную вывести меня на контакт с германской шпионской организацией. Все было безуспешно. Ничего…., руки опускались, и я проклинал себя за глупую уверенность в том, что смогу успешно играть в одиночку. Мне следовало бы поступить по-иному, но теперь уже поздно было сожалеть, надо было искать решение.
С другой стороны, все сложилось не так уж и плохо, моя ортодоксальная еврейская маскировка, к настоящему моменту слегка измененная, чтобы придать Портному характерный вид торговца контрабандной икрой, отлично помогла мне познакомиться и сблизится с самыми разными людьми и привела в самые странные места, от сомнительных домов удовольствий до полевых госпиталей и вилл богачей. Мало-помалу я собрал по крупицам массу полезной информации о настроениях и обстановке из самых разных источников и всего несколько дней назад абсолютно случайно я наткнулся на нечто, что, как я все еще склонен был думать, могло оказаться кончиком той самой ниточки, которую я так усиленно искал.
Как-то к вечеру, сидя в трактире недалеко от таганрогского госпиталя, я подслушал обрывок разговора между двумя больничными санитарами, в котором почтительно упоминалось имя некой «сестры Марианны».
Сестра, о которой шла речь, как я понял, была польской монахиней, недавно присланной в качестве вольнонаемной медсестры в госпиталь, и она очень необычно вела себя - она имела обыкновение готовить и раздавать бутерброды с икрой раненым в офицерском отделении. Это было очень странным поведением для медсестры, но давало мне повод присмотреться к ней гораздо внимательнее, чем к остальным монахиням
Самым искренним образом я мысленно пожелал доброй пани божественной помощи в ее благородном деле; в то же время инстинктивно понимая, что в ее случае аккуратная и строгая белая униформа медсестры вполне возможно надежно защищает личину германского шпиона.
Я уже говорил, что снова и снова мои интуитивные догадки служили мне хорошую службу. Но в данном случае был и практический факт, подтверждавший мои подозрения. Германия, Австрия и Россия широко использовали поляков в шпионских операциях, в том числе по той причине, что Польша, подчиненное и угнетенное государство, была тогда разделена между этими тремя державами. Кроме того, из поляков получались хорошие шпионы; особенно женщины старались получить важные сведения, причём независимо от их личных чувств и эмоций.
Итак, мой следующий шаг – найти сестру Марианну и проследить за ней.
В тот день, когда я впервые увидел сестру Марианну, стало понятно, почему она выбрала уход за больными в военное время в качестве одной из своих религиозных обязанностей. Она принадлежала к тому чрезвычайно редкому типу людей, который готов полностью посвятить себя заботам об окружающих и переживать за них, никогда не расслабляясь и не давая себе никаких поблажек. Это была совсем не старая ещё женщина, очень стройная и высокая, но из-за серебристо-седых волос и изящных очков в золоченой оправе она казалась вдвое старше, к тому же ее манеры и поведение давали понять, что она много повидала в этом мире.
Однако мои догадки и подозрения о ее тайной деятельности в пользу Германии были практически полностью разрушены после того, как я выяснил, что у нее были надежнейшие рекомендательные письма от разных русских чиновников, среди которых присутствовал даже ни кто иной, как мой начальник генерал Батюшин! И, опять же, тщательно обследовав и понаблюдав за всем персоналом больницы, я не нашел там никаких следов шпионской деятельности или даже какой-либо попытки получить информацию от ее пациентов или сотрудников.
Сестра Марианна де ла Коломбьер - шпионка? Невозможно или так, по крайней мере, казалось.
И вот теперь я бездельничал за чашкой кофе в «Трех благословенных руках», пытаясь подбодрить себя, не опускать руки и придумать ещё какую-нибудь интересную теорию и предпринять шаги для решения поставленной передо мной задачи.
Как и любое другое греческое кафе, это заведение обладало своей собственной весьма колоритной атмосферой, но в тот серый дождливый вечер я не обращал внимания на его особую южную прелесть. Голые скамьи из палисандра казались излишне жесткими и неудобными, несмотря на уложенные на них мягкие и яркие подушки, прокуренный воздух, непрекращающийся гул разговоров посетителей и звуки кухни действовали на меня утомительно и раздражали; все здесь представлялось мне изношенным и потертым. Мне казалось, что кафе было настолько старым, что древние канализационные трубы античного Ипсилантиса, проходившие под зданием, были моложе, чем резные мраморные фигуры винного фонтана и огромного в виде лиры потухшего камина. То же самое относилось и к олеографиям русских царей, тщательно протертым от пыли и аккуратно развешанным по черным диоритовым стенам.
Наконец, сам хозяин заведения, немолодой грек Герасимос Кундурис, точно соответствовал окружающей обстановке, он сидел под триптихом зеленых с патиной ликов святых, похожий на гигантскую снежную сову, в очках, со щетиной на морщинистых смуглых щеках и с пучками коричнево-серых волос, венчающих его большие слегка заостренные уши.
Случайно взглянув в сторону Кундуриса, я удивился его пристальному взгляду, внимательно изучавшему меня. Суровое лицо грека было повернуто ко мне; между неровными крупными желтыми зубами агрессивно торчала глиняная трубка; сильные смуглые руки крепко сжимали деревянные счеты, лежавшие перед ним; и вся его поза, казалось, выражала недовольство моим присутствием. Я уловил, что что-то витало в воздухе, что-то было не так. На мгновение, инстинктивно, мой мозг и мое тело напряглись и превратились в сжатую пружину. Я был готов к немедленным действиям.
Но на самом деле ничего не произошло, и момент прошел. И действительно, когда я огляделся вокруг, я почувствовал, что мое воображение, должно быть, подвело меня. Различные подробности и детали из простой, обычной мирной жизни кафе возникали там и сям – официанты разносили тяжелые подносы с едой, за столиками ужинали, пили кофе, разговаривали…, и не было никаких признаков разведывательной или контрразведывательной деятельности. Я даже помотал головой, отгоняя наваждение.
Продолжение следует
