— Наконец-то мама будет работать по специальности, а то столько лет, не на своём месте была, — говорил Максим Аде, когда они возвращались домой.
— А что произошло, почему она все эти годы была простой учётчицей. У неё ведь красный диплом, я видела, когда помогала разбирать ваши семейные документы.
— Я не знаю, — пожал плечами Татарников, — в армию уходил, мама должность главного бухгалтера занимала, вернулся, а она уже учётчиком работает. Спросил почему, что случилось, ответила что так ей удобнее, и больше ничего пояснять не стала. Я догадывался что тут что-то не чисто, но дальше расспрашивать не стал, видел что ей это неприятно.
— Отец упомянул почему-то Серафиму Тихоновну, наверное ему известно отчего всё так случилось.
— Может быть, не знаю.
Когда они подходили к дому, Максим обнял Аду и притянул к себе.
— Я так по тебе соскучился за день, только и жду чтобы одни остались.
— Максим, давай не сегодня, я очень устала, — попросила Ада и слегка отстранилась от мужа.
Лицо Татарникова сразу помрачнело, но он сдержанно ответил.
— Хорошо, я подожду, дольше ждал.
Ада понимала что поступает неправильно отталкивая от себя мужа. Но ничего поделать не могла, не тянуло её к нему, вот и выдумывала разные причины, чтобы избежать близости.
Утром когда Серафима вошла в свой кабинет, чтобы подготовить документы для передачи, то сразу увидела за столом Елену, она сидела напротив её заместителя Марии Марковны, и они о чём-то оживлённо разговаривали.
— А ты что тут с утра пораньше делаешь? — спросила она бывшую подругу.
— Да вот пришла от тебя дела принимать, Павел Семёнович вчера предложил мне эту должность, сказал что ты решила уволиться.
— Ах вот оно значит как, узнала что у меня неприятности, и тут же надумала подсидеть, — прошипела Погодина, — хороша, нечего сказать. А ещё подругой считалась.
— Во-первых, ни о каких твоих неприятностях я не слышала. Просто Стриженов сказал что ты увольняешься и это место вакантно, предложил занять, я подумала, с домашними своими посоветовалась, и дала согласие. А во-вторых, мы давно уже не подруги, и ты это прекрасно знаешь. Так что не подсиживала я тебя, успокойся, давай лучше делом займёмся.
Серафима после такого ответа Елены молча прошла к сейфу, открыла его, и стала выкладывать на стол папки с документами. До самого обеда они работали молча.
— Ну вот, всё, в остальном сама разберёшься, ты же умная, или вон Мария поможет, а я пошла, — Серафима забрала из ящика стола свои личные вещи, губную помаду и зеркальце, спрятала в сумочку и ни с кем не попрощавшись ушла.
— Мария Марковна, а что всё-таки случилось, почему Серафима вдруг написала заявление на расчёт.
— Не знаю Лен, сама в недоумении. Вчера Стриженов вызвал её к себе, что там они обсуждали понятия не имею. Люба диспетчерша говорила что перед этим к нему Надя кассирша приходила, потом Дарья Отрепкова. Серафима ругалась с председателем, Люба крик её слышала, но из-за закрытой двери ничего не разобрала. Только выбежала она от Павла Семёновича как рак красная, сюда прискочила, заявление написала, сказала что больше работать с такими как Стриженов не хочет и ушла. Да и пускай идёт, нам спокойнее будет. А то она тут уже всех заездила, крикам и понуканиям её нет предела. На меня орать она боится, знает что отпор сразу получит, а вот девочки от неё горькими слезами плакали.
Услышав о том что у председателя была Надя кассирша, Лена задумалась: “Неужели снова недостача в кассе обнаружилась, и Серафиме не удалось её на кассиршу повесить, поэтому и решила уйти. Ну и ладно, ушла и ушла, не хочу о ней думать”, отмахнулась она от своих мыслей.
А Серафима, придя домой не могла найти себе места, ходила по комнате из угла в угол, и повторяла одно и то же: “Ничего, они у меня ещё попляшут. Все, и Стриженов, и Ленка, пожалеют что так со мной обошлись”.
Вернувшийся с работы Борис увидев жену в таком состоянии, сказал.
— Да успокойся ты Сима, чего мечешься по хате как угорелая.
— Как я могу успокоиться, — взревела Симка, — этот заморыш, этот молокосос, предложил мне в разнорабочие идти. Ты думаешь я такое могу спокойно перенести?
— А что там между вами произошло, почему вдруг такой крутой поворот? — полюбопытствовал Борис.
— То что произошло, тебе знать необязательно. Только я спокойно сидеть не буду. Выберу подходящее время и напишу на этого недоумка заявление в партком.
— А о чём ты писать собралась, Павел Семёнович вроде мужик правильный.
— Найду о чём, хотя бы о его моральном облике. Имеет жену с ребёнком, и путается с этой Надькой.
— С какой ещё Надькой?
— С кассиршей нашей. Это из-за неё мне пришлось уйти. Сговорились они с этим хлыщом, махинации проворачивали, а когда всё раскрылось, на меня хотели повесить. Вот я и уволилась, а он в отместку решил ещё и в разнорабочие упечь. Но самое обидное, то что на моё место сразу ленку Татарникову поставил, эту дуру набитую. Только оно и понятно, со мной фокус не прошёл, нашёл такую, какую вокруг пальца можно обвести. Теперь они с этой Надькой развернуться, половину колхозной кассы по карманам разберут.
— Да что-то не верится мне в то что Стриженов махинациями занимался, — Борис с недоверием посмотрел на жену.
— Не хочешь, не вер, а только всё именно так и было.
— Ну было и было, ушла и ладно. Не захочешь работать разнорабочей, никто тебя не заставит.
— А что мне делать по твоему?
— Дома сиди, хозяйством занимайся. Ещё одну корову возьмём, станешь на рынке молоко продавать, это выгодное я тебе скажу дело.
— Ещё не лучше, — заорала на весь дом Сима, — один в разнорабочие определил, другой вообще в базарные торговки отправить решил. Нате вот, выкусите, — она сунула в лицо мужа кукиш.
— Да ну тебя, — отмахнулся от жены Борис, — хотел как лучше, пожалел её дуру, а она мне фиги в морду суёт, — он хлопнул дверью и вышел из дома.
— Это куда на ночь глядя лыжи навострил? — крикнула Серафима, и выбежала вслед за мужем на крыльцо.
— Никуда, — отвечал Борис выгоняя из гаража машину, — поеду в Енакиевку, там у меня приятель, хоть развеюсь немного, а то от твоего крика жить не хочется.
— Что, любовницу надумал на старости лет завести. Смотри, если окажется что это правда, обоих со света сживу, ты меня знаешь.
— Дура ты Симка, хоть и считаешь себя умной, — ответил Борис, и газанув обдал её клубами выхлопных газов.
После всего случившегося, прошёл месяц. Разнорабочей Серафима работать не пошла. Устроилась в соседнюю Тимофеевку на почту, заведующей. Стриженов огласке случившееся не предал, вот её и взяли. Правда ходить приходилось за пять километров, но это её не пугало. Борис утром отвозил, вечером забирал. Только всё хозяйство пришлось продать, так как ухаживать было некому. Серафима лила слёзы по корове, которая давала молока больше всех в селе. Довольная осталась только Лера, на вырученные деньги, они отправились с мужем на очередной курорт.