227,5 тыс подписчиков

Семь жизней. Глава 2

30 мая 202430 мая 2024

5 мин

Предпринимательство это не мое. Я понял это еще в первый год обучения в университете. Но все равно продолжал учиться. Не для себя, конечно, а чтобы мама улыбалась. Она всегда видела меня важной шишкой в бизнесе. Мечтала, чтобы я ходил в костюме даже по воскресениям и не выпускал из рук папку с документами. Чтобы был весь в работе, приносил деньги в семью и видел собственных детей только по выходным. Я знал, что этого никогда не будет, но не хотел разрушать мамины надежды на мою дальнейшую жизнь. Поэтому мне ничего не оставалось как продолжать учиться и не возникать.

Бывало я приходил в университет, отмечался на занятиях, сидел минут десять и отпрашивался в туалет. И больше в аудитории не появлялся. Уходил в библиотеку читать книги по истории живописи. Когда мои одногруппники пронюхали, куда я пропадаю каждый день, то стали смотреть на меня как на идиота.

-Зачем ты учишься на экономике, если тебе это не нравится? - спросила как-то моя долюбленная родителями одногруппница А1881, которую поддерживали во всех ее начинаниях и не к чему не принуждали. Я много раз пытался объяснить, что так хочет моя мама, но А1881 лишь хлопала глазами и удивлялась.

-Почему ты не можешь просто объяснить маме, что тебе не нравится этим заниматься? Уверена, она тебя поймет, это же мама. -Она задавала мне этот вопрос раз в неделю и каждый раз надеялась услышать другой ответ. Но его не было. Я просто молчал.

Вообще я думаю, что она была в меня влюблена. Потому что никакая другая девчонка не стала бы терпеть мои рассказы о видах фарфора. Уж слишком внимательно она меня слушала. Я был уверен, что просто так такого не бывает.

Я сам иногда задавался вопросом, зачем я каждый день хожу на учебу, ведь в этом нет смысла. Но потом вспоминал счастливые глаза матери, когда я сообщил ей, что сдал экзамены на отлично и поступил на бюджет. Она фотографировала каждую страницу моей зачетной книжки и хвасталась подругам. Если б она знала, как я прогуливаю занятия и как потом сдаю экзамену не честным путем. Но я ведь не мог забрать ее единственную радость. Она вдохновлялась моими успехами, пока я вдохновлялся ее вдохновением. Вот такой вот замкнутый круг. Да, мама много значит для меня. И нет, я не маменькин сынок. Просто я от нее отделился, а она от меня нет. А сказать ей об этом не могу-воспитан так.

Отец умер. Как и при каких обстоятельствах не знаю. Мама никогда мне об этом не рассказывала. Каждый год второго июня мы ходили на кладбище. Мама много плакала. Каждый раз я был готов к ее слезам, подбирал в уме слова утешения. Хотя сам не чувствовал никакого сожаления или грусти. Эти поездки на кладбище потеряли для меня всякий смысл, когда мне исполнилось 13. Сначала я ненавидел себя за то, что не плачу, не скорблю и не могу провести у могилы больше получаса. Мать, стоя над могилой, плакала, а я думал: “Поскорее бы мы вернулись домой, есть хочется”. Я ругал себя за такие мысли, но ничего не мог поделать. Через пару лет ненависть к себе прошла, как подростковые прыщи, сама собой. Пришло понимание того, что не оплакивать умершего до моего рождения отца – нормально. Хотя мама так не считала.

- Ну ты бы хоть не так явно глаза закатывал! - говорила мама,-отец же все видит! Думаешь ему приятно смотреть как собственный сын не может и десяти минут на могиле провести. Стыдно должно быть, не перед ним, так передо мной.

В такие моменты я молча кивал, засовывал руки в карманы, сжимал их там, впивался ногтями в ладони. Я назвал это “карманное возмущение”. Эта привычка была у меня с самого детства. Когда меня ругала мать, или воспитатель в садике, я прятал руки и впивался что было сил ногтями в кожу. А когда злость и чувство вины уходило, я садился и рассматривал сине-фиолетовые следы от ногтей на руках. Потом я придумал игру и стал, не глядя на ладони, выдавливать на них ногтями буквы, а затем и слова. Давил очень сильно, чтобы следы остались на пару минут и после я мог рассматривать свое мастерство. Мне казалось, что, отвлекаясь на собственную боль, я перестану чувствовать себя виноватым. Но с годами чувство вины почти ушло, а привычка осталась.

Мать часто говорила, что я похож на отца. Такой же молчаливый. Больше она ничего про него не говорила. У нас не было ни одной его фотографии. Ни одной вещи, принадлежавшей ему. Я много раз пытался разговорить маму, но она каждый раз придумывала новый повод отложить разговор. С годами мое любопытство стало немного угасать. Мама все так же молчала.

В прошлом году мы впервые не поехали на кладбище. Итого: 19 лет, 875 километров дороги от дома до кладбища и обратно, 92 искусственных цветка, несколько сотен мокрых от слез бумажных салфеток и пару шрамов на ладонях от “карманного возмущения”. Именно столько понадобилось, чтобы 2 июня 1999 года, мама, сидя на диване в гостиной, сказала:

-Хватит, достаточно. Никуда сегодня не поеду.

Достаточно для кого? Для нее? Или для мертвого отца? 19 лет оплакиваний - это достаточно? Что это за шкала такая? Я задавал все эти вопросы себе в голове, стоя в коридоре около входной двери, с четырьмя искусственными цветами в руках и готовый ехать на кладбище.

-Мама, ты в этом уверена? А вдруг он обидится? -спросил я тихонечко.

-Я думаю, что он поймет. Он и при жизни был очень понимающий.

“О, еще одна характеристика отца”, - подумал я. Молчаливый и понимающий. Не от того ли его считали понимающим, что он все время молчал.

Но я решил не играть в примерного сына и не стал уговаривать ее. Их отношения с отцом были для нее чем-то священным. Я не хотел лезть в пыльный склеп ее воспоминаний. Поэтому просто положил цветы на тумбочку в прихожей и ушел к себе в комнату. Тем же вечером я нашел их в мусорной корзине. Это значило, что отца с нами больше нет. И не будет.

Продолжение следует...