Дедово заявление про перевяз сильно взвинтило Милу. Если он прав, то эти внезапно прорывающиеся видения - правдивые картинки из её детства! Но что же заставило «Саньку» – её бабушку?! – поставить на них заслон?
- Ты иди до меня, Милушка. – неожиданно попросила её баба Жоля. - А мне с Новиком словом перекинутся надо. Я тебя догоню.
– Можно тоже послушать? Про забвение и про перевязку? Это же меня напрямую касается. Я должна знать!
- Всё узнаешь. Дома поговорим. Про всё поговорим, Милушка, обещаю. В Дрыгву тогда позже наведаемся. Как начнёшь вспоминать.
- А если не начну?
- Начнёшь, - махнул на неё дед Новик. – Нашенский воздух память вернёт. А ежа (еда) закрепит. И запомни – Санька всё в дзеравяку (деревяшку) упрятала. Ищи дзеравяку!
- Цыц на тебя, старый! – рассердилась Жоля. - Орёшь на всю округу!
- Да тут все свои, - захихикал дед. – От кого нам скрываться?
- Иди, не стой, Милушка. А то он шчас опять приснёт. – Жоля слегка подтолкнула Милу в дорожке. И Мила нехотя пошла.
Деревня постепенно оживала, во дворах появился народ: закутанная в тёплый платок старушонка перетряхивала вязаные половички; мужик в рабочей робе перебирал рыболовные снасти, у него под ногами вился облезлый, противно орущий котяра – требовал себе пожрать; тётка в халате кричащей расцветки пропалывала что-то на грядке и с нескрываемым интересом уставилась на проходящую мимо Милу.
- Здравствуйте. – на всякий случай поздоровалась девушка, а тётка в ответ прошептала что-то и закрестилась.
- Мила! Ты?! – позвала из-за низенького заборчика симпатичная незнакомка. – Ну, точно – ты! Вернулась наконец-таки! Я так скучала!
Она выбежала из калитки и порывисто обняла оторопевшую Милу.
– Ты совсем не поменялась! Ну просто ни капельки! Бабулин секрет используешь? Признавайся! Я тоже хочу! – она говорила с лёгким певучим акцентом, немного удлиняя гласные. Восклицала, смеялась, крутила и разглядывала Милу, голубые глаза искрились весельем, зубы сияли белизной на загорелом лице. – Пошли скорее в наш уголок. Не отпущу тебя просто так! Посидим-посплетничаем как в старые добрые времена. Милка! Поверить не могу! Такой сюрприз!
Стащив косынку и тряхнув золотистыми длинными волосами, девица потащила Милу во двор.
Мила неловко улыбалась и пыталась притормозить, лихорадочно раздумывая над тем, как бы повежливее отвязаться от незнакомки. Признаваться в потере памяти не хотелось, а без этого разговор вряд ли получится. Она, конечно же, не помнила эту высокую и худющую как модель красотку и не представляла как к ней обращаться. Девица совсем не замечала её смущения, и сходу начала припоминать забавные моменты из их общего детства.
- Помнишь, как bobutė (бабуля, бабушка - лит.) нас метлой гоняла? За то, что мы прутья подёргали и подожгли? А как в опару угольков насыпали, помнишь? Милка! Поверить не могу! Сколько лет не виделись! – всё повторяла она, посматривая на Милу. – Вот же умничка! Теперь хоть будет с кем поболтать! Местные меня сторонятся. Да и не интересно с ними, сама понимаешь. Милка! Красоточка! Как же я рада! Теперь насплетничаемся всласть.
Она провела Милу в глубину неухоженного сада. Туда, где под старым раскидистым деревом были вкопаны столик и деревянная скамья. На скатерти стояла супница с узором из лилий, кучкой лежали стручки молодого горошка и на деревянной досточке красовались аппетитные ломти ржаного деревенского хлеба, щедро присыпанные тмином.
- Я окрошку приготовила. Как знала, что быть гостям. Садись в тенёчек. Сейчас тарелки принесу и поедим.
- Спасибо. Я не голодна, - попыталась откреститься от угощения Мила, но новая-старая знакомая уже убежала к дому.
- Голодна. Голодна. – сварливо проскрежетало откуда-то сверху, и на голову Миле просыпалась древесная пыль.
Подскочив со скамейки, девушка вгляделась в переплетение ветвей и с трудом различила на фоне ствола крошечный нахохленный комок. Это была сова, точнее – домовый сычик. Один из самых маленьких представителей семейства совиных. Мила следила в интернете за одним популярным влогом о жизни птиц, благодаря полученной там информации и распознала малыша.
Сычик сердито таращился на неё, растопырив крылья, грозно пощелкивал клювом, будто хотел прогнать со двора случайную гостью. Пёстренький и круглоглазый, он сразу понравился Миле, и она потянулась, чтобы погладить птаха.
- Не делай того, о чём пожалеешь, - остановила её порыв подошедшая с подносом в руках хозяйка. – Он не любит нежностей. Может и за палец прихватить.
- Это твой? Такой хорошенький!
- Пригаси восторг, Мила. Piktas не терпит панибратства.
Золотоволосая взяла с подноса приборы, переставила на стол пару толстых хрустальных стаканов, до краёв наполненных ярко-красным напитком.
- Надеюсь, твой вкус не поменялся? Это клюквенный сок. Такой, как ты любила. Я сахар не стала добавлять. Может, принести?
- Не надо. Спасибо. А Piktas – это на каком языке?
- На литовском. – девица взглянула с удивлением. - Переводится как Сердитый.
- Это имя?
- Имя. Неужели забыла? Одра любила использовать родные словечки, и в разговоре, и в именах. Ты как попугай всё повторяла за ней, я даже злилась, когда она ставила тебя в пример... Кайя, Милушка лучше тебя будет знать наш язык! Кайя, ты равнодушна к нашим корням! – выразительно продекламировала она и следом вздохнула, а сычик Piktas внезапно слетел ей на голову и, потоптавшись, замер.
- Он ручной! – восхитилась Мила. – Знаешь, мне показалось, что он даже может разговаривать.
- Разумеется, может. Когда захочет. Ругался на тебя, наверное? Не бери в голову. Забудь.
- Да нет. Передразнил только... – Мила запнулась, и круглые глаза сычика насмешливо мигнули.
- Как здесь уютно! - решив сменить тему, Мила кивнула в сторону разросшихся розовых кустов. – В доме, где я ночевала, растут похожие...
- Ты ночевала в Лёхином доме? Серьёзно, что ли? После всего, что произошло?
«А что произошло?» — едва не спросила Мила, но вовремя прикусила язык. Чтобы сгладить неловкость, потянулась к стакану с соком и похвалила старый сад.
– Он такой умиротворяющий! Кажется, что время застыло.
- Иногда я думаю, что так и есть. Здесь ничего не меняется... – Кайя наполнила до верха тарелку густой, пахнувшей спелым летом окрошкой. – После ухода bobutė я всё оставила как было. Не хотелось нарушать традиции.
- Давно она... ушла? – Мила интуитивно поняла, что речь ведётся о ком-то из близких, судя по всему – о бабушке.
- Почти вслед за твоей. Они ведь в связке были... Да ты знаешь...
Мила не знала, не помнила ничего, но кивнула утвердительно и поспешно зачерпнула холодной окрошки, чтобы заесть свою невинную ложь.
Под зубом хрустнул ломтик редиса, почувствовалась свежесть молодого огурца, на языке растеклись сливочная мягкость желтка и кислинка сметаны, к ним добавились яркость свежего укропа и острота горчицы, и пряность настоянного на ржаном хлебе кваса. Вкус у окрошки оказался изумительный и неожиданно – знакомый. А ведь Мила принципиально не готовила её – уж очень непривлекательным казалось ей это блюдо, и только теперь поняла, как же она ошибалась.
- Ты работаешь? Где обитаешь? Тоже не замужем? Или успела сходить? – сыпала вопросами Кайя.
- Успела. Но быстро сбежала, - Мила отщипнула кусочек от хлебного ломтя и медленно прожевала. – Разошлись по обоюдному согласию. Он заскучал со мной, а я – с ним.
- Бывает. – Кайя понимающе кивнула. Прихватив молочный стручочек гороха, закинула в рот целиком и похвалила, прожевав. – Самое лучшее лакомство! Бери. Пока я всё не смела.
- Я лучше хлеб, - Мила потянулась за новым кусочком.
- Понравился?
- Очень! Просто волшебный вкус!
- Всё по рецепту моей Одры. Ты правильно поступила, что вернулась. Давно надо было так сделать. Скоро Солнцеворот. Сюда язычники съедутся, станут костры разжигать, прыгать через огонь, венки пускать по реке. И мы с тобой сходим к ним, погадаем.
- Язычники? - изумилась Мила.
- Ну, да. То ли секта, то ли община. Изучает языческие верования племён балтов. Они третий год приезжают. И группами, и поодиночке. Человек до тридцати набирается. Возле Вёски палаточный лагерь разбивают. Кто-то по квартирам разбредается. Они смирные. А бабулечки рады подзаработать. Но празднуют в Рубяжах – место-то особенное. Правда, на другом берегу, на наш бабка Жолина не пускает, чтобы местных не беспокоили. Ну, они не настаивают. На другом берегу им вольготнее. Они устраивают настоящее действо, Мила! С песнями, хороводами. И ритуалы, обязательно! Я раньше издали смотрела, одной идти как-то неловко было. А вдвоем почему не присоединиться?
Она вдруг охнула и смахнула сыча с головы. И тот, сердито проверещав, снова скрылся в густой кроне.
- Чуть прядку не вырвал! Он меня скоро лысой оставит! Разозлился, что я на Солнцеворот собираюсь. Забывается временами, думает – он здесь главный.
- Каюшка! Доброго тебе утречка! – баба Жоля возникла как из-под земли. – А я всё гадаю – кто мою гостеньку увёл, спасибо каукас нашептал, что она у тебя.
- И вам добра, баба Жолина. Как видите – у меня. Я гостям всегда рада. Тем более старым подругам.
- Окрошкой подружку угощала? – бабка окинула взглядом натюрморт на столе и усмехнулась. – А сама всё горохом балуешься? Не надоел?
- Никогда не надоест. Люблю его! – Кая прикусила свеженький стручок, а потом будто спохватилась – привстала, приглашая бабку присесть, предложила ей окрошки.
- Сыта я, детонька. В другой раз непременно спробую. А теперь уведу у тебя Милушку. Поговорить нам с ней нужно.
- Забирайте. Как я вам помешаю... – Кайя лениво потянулась. – Слышь, Милка - ночевать ко мне приходи. А хочешь – перебирайся совсем. Поживём вместе, пока твой дом в беспорядке.
Неожиданное предложение застало Милу врасплох – неудобно было отказать старой-новой подруге, но оставаться у неё тоже не хотелось, по какой-то причине Миле не удавалось расслабиться в обществе Кайи, оно не чувствовала себя с ней свободно и легко.
- Да я Милушку уже пристроила. А если что – моя хата рядом. – баба Жоля покосилась на дерево и быстро нарисовала в воздухе непонятную закорючку, вызвав громкое негодование сычика Piktasа.
Кайя тоже недовольно поджала губы, но ничего не сказала бабке. Расцеловав Милу в обе щеки, сунула ей половину хлебного кругляша и пучок свежей яркой редиски.
- Похрустишь. Она сладкая. Сочная. А вечером приходи на посиделки, как раньше. Я очень рада, что ты вернулась, Милка!