Olga F
Трое участников Slipknot пришли в секс-шоп в Де-Мойне, где я работал. Это были Шон, Джоуи и Мик, все трое, и я никогда раньше не видел их втроем на улице. Я всегда видел их либо в баре, либо просто тусующимися. Они никуда не ходили. И вот я сижу на табурете, только что закончив давать интервью о Stone Sour моему другу для местной газеты, в котором говорилось, что мне нравится группа, но я не знаю, как далеко она продвинется.
И в ту ночь судьба распорядилась так, что эти парни вошли в магазин, помахали мне рукой, а я такой: «Вот черт! Привет, как дела?», потому что я думал, что они крутые, и мне так и не удалось пообщаться с ними по-настоящему, так что «Эй, почему бы и нет», мы можем просто потусоваться, поболтать о чем угодно, наплевав на то, что мы в конкурирующих группах или что-то в этом роде.
Они сделали круг по магазину, заставив меня вспотеть, я сидел и думал: «Что они делают?» потому что они, на самом деле, ни на что не смотрели, просто ходили, делая вид. И я подумал: «Ладно, как хотите, играйте в эти игры». И наконец они подошли и спросили: «Как дела?». А я ответил: «Я в порядке, просто прохлаждаюсь». И Шон выдал: «Я даже не собираюсь валять дурака. Мы хотим, чтобы ты был в Slipknot».
И тут мои глаза округлились, во рту пересохло, и я просто типа: «Эээ что? Что еще раз...». Я уставился в пол и не мог пошевелиться, мои руки тряслись, потому что, как бы я ни был уверен в себе, я понятия не имел, что это произойдет. И они начали предлагать мне: «У нас есть бла-бла-бла…». И, чувак, ответ «Да», – прозвучал у меня в голове еще до того, как они сказали все остальное, – это как в фильме «Джерри Магуайр»: Вы заполучили меня, только сказав «Привет».
Но я заставил их ждать неделю. Я заставил их попотеть, сказав, что «Я приду, попробую, может быть, это сработает», потому что, как я уже сказал, я никогда раньше не пел так экстремально. И мы отправились в студию, где они работали, и записали две песни, одна из которых Me Inside, а другая – Prosthetics. Музыка была уже написана, я просто переписал текст и сделал свою собственную интерпретацию, и я помню, как наблюдал за ними, пока ее записывал, поскольку они тоже не знали, что это сработает, и я начал припев к Me Inside, а затем мелодия, и Джоуи выпрямился и протянул: «Оууукей..».
И с того момента, как я присоединился к Slipknot, мне пришлось заново искать себя, и это было очень тяжело, я часто терял голос. Поначалу я пытался подражать Энди, потому что не знал, что еще можно сделать. И в конце концов дело дошло до того, что я сказал: «Слушайте, я либо должен узнать, как это делать, либо я не смогу», потому что парни подгоняли меня, они говорили: «Мы должны сделать это вместе. Ты должен сделать это», а я отвечал: «Я стараюсь».
И наконец в один прекрасный день это случилось, это просто вырвалось из меня с такой силой, что я подумал: «Откуда это взялось?». Это было действительно так, и я ушел с репетиции той ночью, не чувствуя себя разбитым, не чувствуя усталости, мне не было больно, я просто чувствовал себя отлично. И я помню, как подумал: «Хорошо, теперь мы можем двигаться вперед, теперь мы можем сделать это», и именно тогда все это начало собираться вместе. И это просто было очень хорошо.
Это самая лучшая жизнь в мире, но очевидно, что и у нее есть свои недостатки, я не собираюсь никого обманывать, но даже у Джина Симмонса бывают плохие дни, понимаете. Она как пляж в Форт-Лодердейле, где я сижу в трейлере без еды и просто схожу с ума, слушая Black Sabbath и «играя на барабанах» на матрасе, ну знаете, стуча по нему одними барабанными палочками, пытаясь разобраться в этом.
Это как ходить в школу и не чувствовать связи ни с чем вокруг, потому что я был бедным ребенком, я был парнем, которого регулярно избивали. Это чувство страха везде, куда бы я ни пошел, потому что я не знаю, что случится в следующий момент. Я живу с этим каждый день, и это тяжело, и я думаю, именно поэтому дети так проникаются этим, потому что я до сих пор помню это, потому что я до сих пор ношу это в себе. Я не готов отпустить это, и не знаю, смогу ли когда-нибудь, и это уже не столько страх, сколько знак отличия. Это то, через что я прошел, и то, чем я жил, и это помогло мне продвинуться так далеко. И я не знаю, смогу ли я когда-нибудь смотреть на это как-то иначе, чем как на свой обряд посвящения, но я помню все хорошее и плохое, что когда-либо случалось со мной, а если ты забудешь, то это случится снова.
Маска, которую я хотел сделать, должна была быть очень невыразительной, почти лишенной каких-либо человеческих черт, я хотел быть очень-очень пустым, почти инопланетянином, не в смысле как в «Секретных материалах», а просто инопланетянином до такой степени, что вам придется по-настоящему взглянуть на нее, чтобы разобраться во всем. Потому что я хотел, чтобы все эмоции выходили наружу через пение, мне нужна была вся ярость и все такое, потому что часто парню может все сойти с рук, если он просто сделает по-настоящему злобное тру-метальное лицо. Я не хотел такого, я хотел, чтобы люди чувствовали, что я говорю, я хотел, чтобы люди прислушались, к тому, что я говорю, и это по сути полностью соответствовало философии того, что мы делали: «Пошли вы! У вас не может быть моего лица, у вас может быть только то лицо, которое создает музыка, но не может быть меня. Если вы хотите меня, вы должны покопаться в музыке и найти».
Вот почему я сделал это, вы знаете, я просто не хотел быть настолько персонализированным, но в то же время я хотел, чтобы люди знали, что здесь что-то происходит, и, если вы хотите почувствовать это, то вы почувствуете. Я имею в виду, независимо от того, что вы делаете, независимо от того, что вы говорите, любой, кто слышит нас и слышит, как я пою, почувствует это, независимо от того любите вы нас или ненавидите, вы почувствуете все, что мы делаем.
В итоге в сентябре 98-го года мы отправились в Калифорнию, чтобы начать работу над дебютным альбомом с продюсером Россом Робинсоном на печально известной студии «Ранчо Индиго» в Малибу*. Это была самая долгая поездка в моей жизни, потому это был буквально переход из одной жизни в другую. В этом нет никакой метафоры, это был отъезд из Де-Мойна, от всего, что я знал последние восемь лет, с тех пор как приехал из Ватерлоо, привел себя в подарок, снова потерял рассудок, взял себя в руки благодаря музыке и работал в секс-шопе с полуночи до восьми. Я просто изо всех сил пытался свести концы с концами, и вот я буквально ухожу из этой жизни в это совершенно чужое место, где все мои мечты должны были осуществиться.
Уровень таинственности был просто невероятным, и мы сидели, в зависимости от того, с кем были в машине, и разговаривали по дороге, и все чувствовали то же самое. Это была просто большая пустота, которая вот-вот должна была быть заполнена. Когда ты дома, ты знаешь предысторию, знаешь, что происходит, и окружен этим каждый день, а здесь мы ехали в место, где никто из нас не был, и это было захватывающе и пугающе одновременно. Я никогда в жизни не испытывал такого страха или волнения и когда мы приехали в студию Индиго, это было почти как прилив эндорфинов, и мы бегали по всей территории, изучая все подряд.
Это такое красивое духовное место, оно построено на месте старого индейского захоронения, так что атмосфера там просто потрясающая, и вы бежите сквозь эти деревья, и куда бы вы ни посмотрели, везде есть что-то, что может вас убить. У нас был список причин, знаете типа «Почему я не могу спать по ночам»: это гремучие змеи, пауки, которые могут тебя убить, волки, койоты и так далее. И я выходил на улицу днем, а ночью забегал внутрь, думая про себя: «Нет, никто меня не съест, мне плевать, что вы говорите!».
И я помню, что там было одно место, когда проходишь сквозь деревья к открытому полю, расположенному высоко в горах, почти на вершине одной из них, и ты выходишь туда и видишь море, видишь остров Каталина вдали и это просто потрясающе. Из-за тумана и гор у меня буквально перехватило дыхание, и я помню, как сказал: «Боже мой, это просто сон», и я не знал, проснусь я или нет. И, по сути, именно тогда весь ад вырвался на свободу.
* Indigo Ranch Recording Studio — американская студия звукозаписи и микширования, расположенная в Малибу (штат Калифорния), основанная в 1974 году Ричардом Капланом и Майком Пиндером. Она находилась в Солстис-Каньон (каньоне Солнцестояния), который был назван так в честь церемоний зимнего и летнего солнцестояния, которые прибрежные индейцы Калифорнии Чумаши проводили дважды в год в этом святом для них церемониальном месте, играя на барабанах.
А также когда-то это место принадлежало владельцам компании Stetson Hat Company, которые использовали его как охотничье убежище. Главный дом был построен в начале 1900-х годов.
Студия была спрятана в конце опасной однополосной грунтовой дороги, которая на многие мили вилась вверх по каньону. Поездка на ранчо Индиго была поразительно трудной. Даже после того, как дорогу заасфальтировали примерно в 1979 году, ее крутые повороты и обрывы могли внушать ужас.
Ее территория была великолепна. Сады с авокадо и цитрусовыми уступали место пешеходным тропам, которые спускались в каньон на южной стороне. Возвышающееся скальное образование Литл-Эль-Капитан обрамляло северную границу ранчо. После зимних дождей по территории протекал ручей; пешеходная тропа за домом вела к водопаду 25-метровой высоты. Со скамейки в саду был виден Тихий океан.
Ричард Каплан, когда в интервью для журнала Tape Op его спросили случалось ли им делать запись прямо на улице, рассказал одну интересную историю:
«Однажды Чумаши выразили желание вернуться и провести свой первый с начала века фестиваль барабанов в честь праздника. Они установили свои барабаны на улице у нас на студии. С ними был старый вождь, который сказал: «Вот это место». Мы протянули туда микрофонные кабели и поставили несколько микрофонов Neumann с ветровыми стеклами. Мы сказали: «Давайте, поиграйте немного, а мы выровняем уровни». Они начали играть, мы дошли до того момента, когда были удовлетворены, и сказали: «Ладно, начнем с начала». Атмосфера стала очень тяжелой, и примерно через две минуты в аппаратную вошел вождь и, скрестив руки на груди, сказал: «Вы не можете играть эту песню дважды за год». В последующие 35 лет ничего подобного не повторялось».