В августе 1943 года красноармейская газета Северо-Западного фронта в рубрике «Последние известия с нашего фронта» рассказала о случае, произошедшим с экипажем самолёта-разведчика Пе-2 во время выполнения боевого задания
Экипаж «Пе-2» в составе лётчика старшего лейтенанта Ворожцова, штурмана младшего лейтенанта Канищева и стрелка-радиста старшего сержанта Кузовкина удачно выполнил боевое задание и возвращался на свой аэродром. Над линией фронта на большой высоте самолёт был обстрелян зенитной артиллерией противника. Лётчик получил тяжёлое ранение и потерял сознание.
В эту критическую минуту штурман Канищев не покинул оставшуюся без управления машину. Он пробрался в переднюю часть кабины и повёл самолёт. В исключительно неудобном положении, управляя одной рукой штурвалом, а другой ножными педалями, он в течение 27 минут самостоятельно вёл самолёт и добрался до своего аэродрома. Мужественно вёл себя в полёте стрелок-радист старший сержант Кузовкин. Его кабина была залита бензином. Он задыхался, временами терял сознание. Канищев дважды предлагая стрелку прыгать с парашютом, но верный воинскому долгу старший сержант оставался на посту, чтобы поддерживать связь с землёй и в случае вынужденной посадки помочь боевым товарищам.
Труднее всего была для Канищева посадка. Он сумел убрать газ, но не знал, как выключить моторы. Поэтому поступил совершенно правильно, посадив машину с убранными шасси. Он многого не знал, наш отважный штурман, но стремление спасти раненого командира, сохранить дорогую машину, доставить важные разведывательные данные, — это благородное стремление умножало его силы, придавало ясность мысли, чёткость каждому движению. Воля офицера сталинской закалки победила. Канищев благополучно посадил самолёт на аэродром. Машина получила лишь незначительные повреждения.
Штурман Канищев показал яркий пример самоотверженного служения родине, хладнокровного и честного выполнения воинского долга.
Капитан И. ВЕЛИКИЙ (1943)
В следующем номере газеты герой-штурман Н. КАНИЩЕВ рассказал, как ему удалось спасти машину и экипаж
Вы меня спрашиваете, сумел бы я в обычной обстановке заменить в воздухе лётчика и посадить машину так, как это сделал я три дня назад? Скажу по совести, навряд ли.
Но расскажу все по порядку. Утром я получил боевое задание: если погода позволит, сфотографировать аэродром противника в районе Н. Задание мы выполнили успешно. Но при переходе линии фронта, на высоте 6.000 метров, под машиной разорвался вражеский снаряд. Шестью осколками тяжело ранило лётчика.
Я запросил пилота: может ли он вести самолёт? Старший лейтенант Ворожцов отрицательно покачал головой. В тот же миг он опустил штурвал, и машина пошла с левым креном. Я стал рядом с раненым лётчиком и взялся за штурвал.
Лётчик потерял сознание. Смотровое окно было залито его кровью...
В это время старший сержант Кузовкин спрашивает меня: «Кто ранен?» Я ответил: «Ранен лётчик, машину веду я». Радист снова передаёт мне: «Бензин течёт»...
В кабине Кузовкина создавалось завихрение. Было ровно 12 часов 30 минут дня. Я запомнил это время по часовым стрелкам, остановившимся на циферблате.
Снова слышу голос Кузовкина: «Я залит бенином, задыхаюсь».
Тогда я разрешил ему прыгнуть с парашютом. Но радист решил не оставлять машины, делить опасность вместе до конца.
Вскоре, взглянув на магнитный компас, я установил, что иду не по своему курсу. Что было делать?
Я присел на корточки и, держась левой рукой за штурвал, правой взялся за педаль, на которой бессильно лежала нога лётчика. Управляя таким образом машиной, я развернул ee на 70 градусов влево. Вызвал Кузовкина и предложил ему запросить пеленг.
Радист не отзывался. Оказывается, во время удара у него сорвало кислородную маску. Огромным усилием воли Кузовкин, как говорится, вернулся в строй и сообщил мне пеленг. Я убедился, что иду прямо на свой аэродром. И вот тогда-то начала сверлить мозг мысль о посадке. Во всяком случае, я решил не выпускать шасси...
Снизившись до 4 тысяч метров, начал пробивать облачность. Я искал «окна», нашёл одно, но проскочил мимо. Пришлось врезаться в облака.
Опустился снова на корточки, пробил облачность толщиной в 600—700 метров и вышел из облака. Через пару минут увидел аэродром. Предложил радисту выброситься с парашютом. Он опять отказался.
Чтобы уберечь раненого от возможной аварии или сильных толчков, я привязал его лямкой парашюта за сиденье.
— Убирай газ! — крикнул я лётчику.
Но раненый не шевелился. Тогда я потянул его за руку и таким образом убрал газ. Начал выбирать машину из угла. При этом я срубил левой плоскостью вершину сосны. Возможной катастрофы не произошло, а эта случайность помогла мне определить высоту для посадки.
Моторы при посадке выключились, а может быть, я их и сам выключил...
К нам уже неслась санитарная машина. Оказывается, радист предупредил, что один из членов экипажа ранен.
...Вот стоит мой боевой самолёт. Он живёт, он снова готов к боям. И на нём я припомню фашистам всё, что довелось мне пережить в воздухе за эти 27 минут, припомню каждую каплю крови моего командира лётчика Ворожцова.
Младший лейтенант Н. КАНИЩЕВ (1943)
★ ★ ★
Приказом войскам Северо-Западного фронта от 12 августа 1943 года от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР героический экипаж самолёта-разведчика Пе-2 72-го разведывательного авиационного полка был награждён:
старший лейтенант Ворожцов Николай Михайлович, командир звена 72-го разведывательного авиационного полка, — орденом Отечественной войны I степени
Николай Ворожцов не выжил. Скончался в тот же день.
~~~
младший лейтенант Канищев Николай Прокофьевич, лётчик-наблюдатель 72-го разведывательного авиационного полка, — орденом Красного Знамени (представлялся к присвоению звания Героя Советского Союза)
~~~
старший сержант Кузовкин Алексей Васильевич, воздушный стрелок-радист 72-го разведывательного авиационного полка, — орденом Красной Звезды (представлялся к ордену Красного Знамени)
