Стеклянный купол надежно защищал от звуков, но не мог её спасти от этого гипнотизирующего взгляда.
Закрыть глаза, зажмуриться до дрожи век, вырваться из липкого страха…
Смотреть на "такого" Владимира было невыносимо, но она знала, что в темноте будет ещё страшнее.
Как в детстве…
Маленькая она не умела определять дни недели —пятницу она выучила по длинному и затяжному звонку во входную дверь. Значит отец вернулся ,, злой’’, слово,, пьяный’’ —она не понимала.
Детям —вообще свойственно не усложнять, а делить мир всего на две составляющие — добро и зло.
Услышав протяжное дребезжание испуганного звонка, а что звонок тоже боялся отца в этот момент, она была уверена; мама подхватывала её на руки, запихивала в глубину платяного шкафа, прикрывала наспех вещами; скрипучие деревянные дверцы захлопывались плотно, не оставляя свету ни малейшего шанса.
На всякий случай зачем-то мама ещё и гасила свет в её комнате.
Словно надеясь, что темнота сможет защитить её маленькую дочь —от громкой нецензурной брани отца, от гулких звуков падающей мебели, от тихих вскриков матери. Потом все внезапно затихало. И ей становилось еще страшнее. Она боялась, что мама не придет, и она останется в этом шкафу навсегда.
Она не знала, сколько по времени длилось её заточение, но сценарий был один: сначала она беззвучно плакала, одновременно — и от страха, и от обиды на маму, за то, что она её заперла в шифоньер, потом снова боялась, на этот раз уже своих фантазий, они постоянно подселяли в темный шкаф, каких монстров.
Вот ее рука нащупала пояс от кожаного плаща мамы, не успела она отдернуть свои детские пальчики от холодной кожи, как взгляд страшной рептилии уже уставился на нее, из-под вороха платьев, щелевидными зрачками проглатывал ее, как кролика.
Она поджимает свои босые ноги, практически к подбородку;худенькие лопатки выгибаются, как крылья бабочки; сердце колотится с бешеной силой, так что звук его слышен в ушах.
Страшно.
В темноте ее рука нащупывает что-то мохнатое, она машинально отдергивает руку. Отодвигается в сторону. И вновь натыкается на шерстяной комок.Она узнает его —это ее любимая шапка, которую подарила бабушка.
Кроличья, серая, с помпоном. Кладет шапку на колени, гладит приятный на ощупь звериный мех.
Шапка моментально оживает. Превращается в маленькую, но бесстрашную собачку. Собачка с диким лаем набрасывается на змею.
Змея злобно шипит, но отважный пес не сдается, хватает ее своими острыми клыками, и побеждает. Маленькая Оленька, уже больше не боится, она благодарно гладит собачку, чешет за ушком, они прижимаются к друг другу, и засыпают.
Приходит мама, включает ночник, отворяет дверцы платяного шкафа, пытается вытащить аккуратно шапку из рук дочери, но та обнимает ее крепко. Мама сдается, уносит дочь в кровать, вместе с шапкой.
— Верный, ко мне — шепчет во сне дочь.
Мама садится рядом с ней на кровать, гладит по голове, смахивает слезинку.
В очередной раз клянется себя, что это был последний раз, больше она не позволит поднять мужу руку на нее.
Прошло три года. Звонок сломался. Теперь по пятницам, отец просто громко пинал дверь в квартиру.
Ольга подросла, и прятаться научилась сама.
Змея давно уползла из шкафа, а Верный остался, теперь она спасала свою любимую собаку, она не хотела, чтобы отец напугал Верного, и отвлекала собаку сказками —от страшных криков в зале.
Пройдет еще несколько лет, прежде чем в очередную пятницу Ольга "выйдет из своего шкафа".
Мама будет плакать, умолять ее спрятаться, отец будет ломать дверь, а она уйдет в свою комнату и вызовет милицию.
Отец не успеет сломать дверь, патруль приедет вовремя. Отца увезут сначала в отделение, а оттуда в ЛТП, вернется он через три месяца, озлобленный на Ольгу. Пить вскоре снова начнет;втихаря;в ванной; продолжит бить мать, тоже втихаря, за плотно закрытыми дверьми спальни.
Когда Ольге исполнится 14, мама тяжело заболеет, коварная болезнь выпьет из женщины последние соки, которые не успел допить отец.
Год и семь месяцев она будет прикована к постели, отец бросит пить, будет ухаживать за матерью —до последнего ее вздоха на этой земле.
Оля пропустит подростковый период, не до мальчиков ей будет, и не до противостояния взрослому миру, откажется она, и от занятий в танцевальной студии, денег в семье станет не хватать, все будет уходить на дорогостоящие лекарства для мамы.
Лекарства не помогут. Перед смертью мама скажет: "Оленька, ты только отца не вини, если я уйду... Не надо... это я его на себе женила... вот так у нас все и вышло."
— Мам, что ты говоришь, как так женила? Насильно? Он не хотел? — перед лицом Ольги всплыла фотография матери в свадебном платье.
Мамочка на ней была просто красотка: пышногрудая, с узкой талией, синеглазая блондинка, чем-то похожая на киноактрису Наталью Белохвостикову.
— Мам, папа был несвободен? Ты увела его у подруги? — внезапная догадка пришла в голову дочери.
— Нет, чужого я бы не взяла — никогда! — тихо, но уверенно ответила она ей.
— Не понимаю... — выдохнула Ольга, еще одно предположение пронеслось в мозгу подростка, но она стеснялась, не знала, как его озвучить, подбирала слова в голове.
— Ты меня уже ждала? — выдохнула она, и покраснела.
— Нет, когда мы познакомились с твоим отцом, времена были старорежимные, до свадьбы— ни… ни, меня бы мать со свету сжила, она у меня была человеком глубоко верующим... Да, мы, и не торопились с отцом твоим в койку прыгнуть....
— А что же тогда?
— Как тебе, доча, сказать, я тогда этого и сама не понимала, не пара мы были, старше я его намного была... намного — последнее слово мать растянула, как-то обреченно...
— Мам, ты чего придумала? Вы же с отцом одногодки... в одном классе учились — Ольга ничего не понимала.
— Так бывает, Олюшка, мужчины взрослеют позже...
Брак у нас был ранний, поженились, едва исполнилось 17 лет, и на этот брак я его подбила, я настояла...
— Так ты сама говоришь, любил... И ты любила...
— Любили, Олюшка, только по-разному...
Я —взрослой и ответственной любовью.
А он, как дите мороженое... Хочется, аж до слюны... вылизал сласть до вафли, а там солдатики уже зовут, мяч футбольный, а потом хочется— и другое мороженое попробовать... вон их сколько в разных обертках... на разный вкус!
— Мам... я ничего не поняла... про мороженое, объясни, что хотела сказать?
В замочной скважине провернулся ключ. Отец пришел.
— Мам, про разное мороженное —это про женщин?
— И про них тоже. И вообще, про разное. Ты, Оленька, один мой совет запомни — мужчина должен быть старше женщины, это я теперь точно поняла.
Вон —дед наш, покойничек, был старше бабушки на целых пятнадцать лет, вот это и есть залог их семейного счастья, он с нее всю жизнь пылинки сдувал.
Ольга хотела еще что-то спросить, но отец уже вошел в комнату.
Мама кивнула ей на дверь, мол, потом договорим, когда отец уйдет.
Но больше они к этой теме не возвращались. День за днем маме становилось хуже. И вот в пятницу, под утро она тихо ушла во сне.
Опять пятница дала повод, чтобы не любить ее долгое время. Отец пережил мать всего на несколько лет, не дожив до совершеннолетия дочери, всего лишь неделю. Свой день рождения Ольга справляла одна, разбирала мамины вещи, нашла старую свою кроличью шапку, с ней и уснула.
Верный во сне заливался радостным лаем, весело носился по двору, распугивая соседских кошек... А рядом с ним, босиком по траве бегала забавная девчушка, с волосами цвета спелой пшеницы... на бортике песочницы стояло погнутое алюминиевое ведерко:красное, в крупный белый горох, с деревянной ручкой, на железной проволоке; и лежал совочек;а рядом стояли детские сандалики.
Ольга проснулась, от громкого звука музыки за стеной, сквозь музыку доносился женский смех, — сначала ей хотелось стукнуть в стену, напомнить вредной соседке Дашке, о том, что ей не до веселья.Потом она вспомнила, что у Дашки имеется законный повод для веселья— свадьба.
Она лежала в кровати, смотрела на стену, на стене висел портрет... мамы в траурной рамке, портрет отцу она не заказала, не захотела... не смогла простить?
Да, вроде простила... просто не захотела...
Музыка за стеной задребезжала громче, придавливая ухо звуком испорченных инструментов.
Ольга не понимала, как можно любить этот примитивный хард- рок, так испортить блюз, руки бы этим авангардистам в музыке оторвать.
Она постучала ногой по стене, раз, другой. Через пять минут послышался звонок в дверь. На пороге стояла Дарья. В ее руке была бутылка шампанского. Она была в коротком, сексуальном халатике, который плохо справлялся со своей основной задачей - прикрыть. Его черный цвет скорее выдавливал взбитое, пышногрудое тело, в нужных местах.
Прошли на кухню. Вытянувшись на носочках, обладательница роскошных форм тянулась за фужерами, что стояли на самой верхней полке.
—Даша, ты что, ку-ку? Какое шампанское? На часах начало девятого, напомню, не вечер.
—И у тебя сегодня, между прочим, ответственный день, не твой "любимый" урок математики - прогулять не получится.
—Оля, не будь занудой.
—Вот ты правильно сказала, не урок! А мой день, и не какой-то ответственный, а уже практически - безответственный! Через несколько часов мы распишемся с моим Борюсиком, и прощай моя жизнь ответственная - нищая жизнь, да, здравствует —,, жизнь Золушки обожравшейся гороху’’
—Смотри, чтобы этот самый горох не сыграл с тобой неприятную шутку... —Даша, я не понимаю, зачем ты это делаешь? Ты же не любишь его? Ты молодая, красивая... а он... брррр…
—Ну, согласна, не Брэд Пит, но старается, не последний человек в списке Forbes...
—Я тебе не про деньги…
—А я про них... наши мамы … любили... и что? Они были счастливы, одну юбку на двоих носили...
—Даша, замолчи... мам не трогай...
—Хорошо, Оля, не буду... Давай, выпьем... помянем их... И жизнь мою холостяцкую помянем...
—Слышала я вчера вечером, как ты с Димкой жизнь эту холостяцкую провожала, а потом еще утром... на
посошок… Выспаться совсем не дали!
—Димка, хорош... а какую он штуку придумал —мурчащим голосом, закатывая глаза, попыталась поделиться Дарья…
—Ой, нет, уволь меня, пожалуйста — от ваших ночных приключений—покраснела Ольга и продолжила —
раз Димка, так хорош... не пойму, почему тогда —Борюсик? Ты же не любишь —Борю!
— Я, и Димку —не люблю, отлюбила... я , еще в свои шестнадцать.
Ольга вспомнила, как подруга страдала, после того, как ее бросил Ромка. Он был первой любовью ее соседки. Вот видно стал и последней.
—Хватит с меня этой любви... я теперь в часовой механизм встроена... научилась идти по часовой стрелке, а не против.
— Это как?
—Тик так... тик... так...
—Все шутишь?
— Ага, хотя, в каждой шутке —есть доля правды... не нужно идеализировать мир... Диме и Боре нужно от меня —одно... тик так... и так, и вот так— подруга повернулась задом.
— Я им даю... тик так... и от них беру... тик так, что мне нужно...
—Мы крутим маятник жизни... просто... без лишних заморочек— Дашка попыталась закружить подругу в танце.
—Баркова, иди ты уже хоть по часовой, хоть против, у тебя ,, косметичка’’ во сколько должна прийти? В 10?
— Да!
—Посмотри на часы, на часовую стрелку! Дарью, словно ветром сдуло, Ольга сделала себе кофе. Вылила остатки шампанского обратно в бутылку, помыла фужеры.
Нужно успеть сбежать в душ, после Дарьи визажистка наведет марафет, и на ее лице.
Мама вышла замуж по любви —и прожила жизнь так, и не узнав, что такое женское счастье… Дарья выходит замуж по расчету— и уверена, что именно так —выглядит женское счастье!
А есть ли оно вообще? И какое оно? Наверное, для каждой свое...
—А для меня какое? —спросила себя Ольга.
Неожиданно быстро ответила —дети, любящий муж—и запнулась... Улыбнулась, ее представление о женском счастье —оказалось куцым.
Свадьба у Дарьи была роскошной, свадебные организаторы отработали деньги Борюсика на полную катушку.
Все сверкало, искрилось, источало роскошь. Ольге, на свадьбе подруги, было немного не по себе, она робела перед всем этим великолепием.
И даже попала в курьезную ситуацию, оторвалась застежка у туфли. Мужчина по -соседству помог ей решить эту проблему, используя свою запонку.
Он вставил ее вместо отлетевшей застежки.
Так они познакомились с Владимиром.
Он —не ворвался в ее жизнь, как пишут в романах, он —вошел в ее жизнь — спокойным, но уверенным шагом.
Был заботливым и внимательным— она нашла в нем то , чего ей не доставало в отце. Вернее ей так показалось…
— Соберись— оглушительно кричит внутренний голос,— не будь тряпкой.
Ей страшно, как тогда в шкафу … и рядом нет … Верного.
— Александр Васильевич, мне хотелось, чтобы Вы лично посмотрели вот эти документы — она протягивает папку первому заму.