— Как ты так живешь, и где твоя жена? — спросила Ольга Викторовна, оглядывая захламленную квартиру сына.
Андрей стоял посреди комнаты, опустив голову и пряча глаза. Вид у него был потерянный, будто нашкодивший пятиклассник перед грозной учительницей. Рубашка измята, волосы всклокочены, щетина на лице. И это ее сын, гордость семьи, перспективный программист!
Сердце Ольги Викторовны сжалось от нехорошего предчувствия. Три недели назад, уезжая в санаторий, она оставляла эту квартиру сияющей чистотой и уютом. Даша, ее невестка, любила порядок и поддерживала в доме чистоту. А теперь тут словно Мамай прошел: брошенная как попало одежда, немытая посуда в раковине, пыль на полках.
Андрей тяжело вздохнул и плюхнулся на диван, обхватив голову руками.
— Даша ушла от меня, мам. Неделю назад. Собрала вещи и свалила к родителям.
У Ольги Викторовны перехватило дыхание. Как ушла? Почему? Еще месяц назад у них все было прекрасно! Она только радовалась, глядя на счастливую молодую пару.
Она присела рядом с сыном, успокаивающе положила руку на плечо.
— Андрюша, да что случилось-то? Вы поссорились? Из-за чего?
Андрей невесело усмехнулся, откинувшись на спинку дивана. В его глазах плескалась боль пополам с обидой.
— Да из-за всего, мам. Из-за твоего санатория, будь он неладен. Из-за ее подружек, которые в аквапарк звали.
Ольга Викторовна непонимающе нахмурилась. При чем тут ее санаторий? И аквапарк какой-то? Ей категорически не нравился тон сына, в нем слышались интонации обиженного ребенка. А ведь ему уже двадцать восемь, взрослый мужик!
— Так, Андрей, давай-ка по порядку, — твердо произнесла она, заглядывая ему в глаза. — С самого начала рассказывай. Что за санаторий? Что за аквапарк? Вы что, из-за денег разругались?
Андрей дернул плечом, отводя взгляд. Ольга Викторовна знала эту его привычку — так он делал всегда, когда пытался увильнуть от прямого ответа. Точь-в-точь как в детстве, когда стрелял из игрушечного пистолета по соседским окнам.
— При чем тут деньги! Хотя… — Он задумчиво почесал небритый подбородок. — В общем-то, из-за них все и началось. Ты же давно на санаторий намекала!
Ольга кивнула. Действительно, давненько она мечтала съездить в хорошую здравницу, подлечиться. Все косточки ломило на погоду, спина отваливалась. Но путевки нынче стоили ого-го, разве на пенсию разбежишься?
— Ну так вот, — продолжал Андрей, прикрыв глаза. — Я тут премию приличную получил, ну и того… Решил тебя побаловать.
Он помолчал, ковыряя пальцем дырку на джинсах. Ольга Викторовна затаила дыхание. Она чувствовала — сейчас будет самое важное.
— А Дашка возьми и надумай в этот же момент в аквапарк с девками рвануть, — глухо произнес Андрей. — В соседний город, на два дня, с ночевкой. Развеяться ей, видите ли! А я как узнал — психанул. Говорю, никаких аквапарков, денег нет лишних. Я маме путевку в санаторий купил, а тебе с зарплаты выдам.
— Да как же это… — ахнула Ольга Викторовна.
Но тут Андрей поднял на нее покрасневшие глаза и с вызовом произнес:
— А она мне знаешь что заявила? Что, мол, я маменькин сынок и что ты на первом месте, а она так, довесок. Совсем с катушек съехала! Орала еще, что задолбалась ей угождать, что у нее, между прочим, тоже мать есть, а я тебя балую, а ее в грош не ставлю!
Голос его сорвался. Он замолчал, судорожно комкая край футболки. На скулах проступили желваки. Ольга Викторовна растерянно молчала, пораженная до глубины души. Как Даша могла такое ляпнуть? Какое угождать? Они ведь нормально общались, по-родственному. Невестка всегда была сама любезность, особенно при ней.
Видимо, она слишком громко думала, потому что Андрей вдруг горько рассмеялся и с непередаваемой интонацией произнес:
— А ты думала! Ты же у нас вечно права, мам. К тебе не подкопаешься. Дашка уж сколько раз жаловалась, что ты лезешь не в свое дело, указываешь, как жить. Я, дурак, не слушал. Думал, преувеличивает. А она вон, оказывается, до ручки дошла. Психанула и свалила…
Ольга Викторовна почувствовала, как к горлу подступает комок. Неужели это правда? Неужели она сама, того не желая, разрушила семейное гнездышко сына? Своими советами, своей гиперопекой довела невестку до точки кипения?
Нет, не может такого быть! Даша всегда была такой милой, покладистой. Улыбалась, соглашалась, благодарила за помощь. И вдруг — нате вам, ушла! Да еще и сына против матери настраивает!
Ольга Викторовна решительно тряхнула головой и поднялась. Ничего, сейчас она во всем разберется. Быстренько порядок в квартире наведет, потом Дашу на серьезный разговор вызовет. Глупости какие — развод ей, видите ли! Да еще и без причины!
— Так, Андрей, подъем! — скомандовала она, упирая руки в бока. — Быстро в душ, брейся и переодевайся. Сейчас будем твою благоверную возвращать. Ишь чего удумала — мужа бросать! Да без объяснений!
Андрей поднял на нее удивленный взгляд, в котором мелькнула надежда. Неуверенно уточнил:
— Думаешь, вернется? Простит?
— А то! — безапелляционно заявила Ольга Викторовна. — Куда она денется. Сама прибежит, хвостиком виться будет. Это у нее бзик временный. Перебесится и вернется.
Сын криво улыбнулся, качая головой. Но спорить не стал. Медленно поднялся, поплелся в ванную, на ходу стягивая футболку.
А Ольга Викторовна, проводив его решительным взглядом, направилась на кухню. Закатала рукава, включила воду. Ничего, сейчас она быстренько порядок наведет. И физически, и морально. В конце концов, кто в доме хозяин? То-то же!
Через час квартира блестела чистотой. Андрей, посвежевший и повеселевший, сидел на кухне и дул ароматный кофе. Ольга Викторовна, стоя у плиты, священнодействовала над кастрюлей с фирменным борщом. Ну, Дарья, держись! Сейчас она ей устроит возвращение блудной жены!
Домофон запиликал так неожиданно, что она чуть не выронила поварешку. Андрей вскочил, опрокинув стул, кинулся к двери. Ольга Викторовна замерла, затаив дыхание. Неужели…
— Даша! — раздался в прихожей голос сына, сдавленный и не верящий своему счастью. — Ты… Почему…
Послышалось шуршание, приглушенные рыдания, невнятные восклицания. Ольга Викторовна на цыпочках подкралась к двери, приникла глазом к замочной скважине. Так и есть! На пороге стояла невестка — зареванная, с опухшим лицом, сжимая в руке большую спортивную сумку.
Андрей порывисто обнял жену, прижал к себе. Гладил по спине, что-то шептал на ухо. Даша только всхлипывала, цепляясь за него, как за спасательный круг. Ольга Викторовна затаила дыхание. Вот оно! Сейчас! Сработало!
Но тут Даша отстранилась и, глядя мужу прямо в глаза, решительно произнесла:
— Я только вещи заберу. И мы поговорим. Да, нам нужно серьезно поговорить, Андрей.
Ольга Викторовна почувствовала, как сердце пропустило удар. Какие вещи? Какой разговор? Да они сейчас борща поедят, обнимутся — и все наладится!
Но Андрей только кивнул и посторонился, пропуская жену. Ольга Викторовна метнулась к плите, старательно изображая кулинарные хлопоты. Краем уха она слышала, как Даша прошла в комнату, как зашуршала сумкой, как сдавленно вздыхал в коридоре Андрей.
А потом они вошли на кухню — бледные, напряженные, держась на расстоянии. Ольга Викторовна обернулась к ним, широко улыбнулась:
— Дашенька, солнышко, ну наконец-то! Проходи, садись! Я тут борщик сварганила, твой любимый!
Но невестка даже не взглянула на кастрюлю. Она смотрела прямо на Ольгу Викторовну, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.
— Ольга Викторовна, простите, но мы с Андреем хотели бы поговорить. Наедине.
И столько стали было в ее голосе, что Ольга Викторовна осеклась на полуслове. Растерянно обвела глазами кухню, натолкнулась на виноватый взгляд сына. Он беспомощно развел руками.
— Мам, правда… Не сейчас. Нам с Дашей надо кое-что прояснить.
Ольга Викторовна гордо вскинула подбородок, всем своим видом давая понять, насколько она оскорблена таким пренебрежением. Но спорить не стала. Резко отвернулась, с грохотом швырнула поварешку на стол.
— Ну и ладно! Ну и разбирайтесь! А я, так уж и быть, прогуляюсь. Не буду вам мешать выяснять отношения!
И, сдернув с крючка сумочку, с гордо поднятой головой прошествовала мимо ошарашенной пары. Уже в дверях обернулась и процедила:
— Не смею больше вмешиваться! Сами во всем разбирайтесь!
И хлопнула дверью так, что стекла задрожали. А потом, тяжело дыша, прислонилась к стене в подъезде. Нет, ну каковы! Выставили, как девчонку! Да еще и бровью не повели!
Но Ольга Викторовна была не из тех, кто легко сдается. Она прищурилась, поджав губы. Ничего-ничего, голубки. Посмотрим, надолго ли вас хватит без мудрого совета свекрови. Без моей поддержки. Без моего борща, в конце концов!
Представив хмурые лица молодых за скудным ужином, Ольга Викторовна мстительно ухмыльнулась. Ничего, она подождет. В конце концов, не она завязала этот узел, не ей его и развязывать. Пусть сами разбираются, коль такие самостоятельные. А она пока погуляет, развеется. Глядишь, и голова свежими мыслями наполнится.
С этими мыслями Ольга Викторовна решительно зашагала по улице, цокая каблучками. В голове уже зрел план, как наладить отношения молодых. Ну, или хотя бы вывести их на чистую воду. Не может же быть, чтобы все так запущено! Чтобы из-за какого-то аквапарка семья распалась! Тут явно что-то еще, какой-то тайный умысел. И она, Ольга Викторовна, его обязательно раскроет.
Не в первый раз ей доводилось распутывать подобные клубки. Она и на работе всегда была начеку, всегда чуяла, откуда ветер дует. Особенно когда дело касалось подковерных игр и тайных заговоров.
Вот взять хотя бы тот случай десятилетней давности. Когда ее, лучшего экономиста конторы, попытались подсидеть да с грязцой смешать. И кто? Свои же, коллеги называется!
А все из-за Светки, змеюки подколодной. Давно она на место Ольги Викторовны зарилась. Все ждала, когда начальство на пенсию отправит, чтобы самой в кресло усесться. А Ольга Викторовна все не уходила, работала как проклятая. План перевыполняла, премии получала.
Вот Светка и сговорилась с двумя другими стервами — Иркой из бухгалтерии и Анькой-кадровичкой. Стали они потихоньку под Ольгу Викторовну копать. То ошибку в отчете «найдут», то заявление «потеряют».
Ольга Викторовна сперва и не догадывалась ни о чем. Работала себе, в интриги не лезла. Только стала замечать — как бы ни старалась, а все равно ошибки выходят. То клиент недоволен, то начальство бровь хмурит.
А Светка так вокруг и вьется, так и заглядывает в глаза:
— Ольга Викторовна, миленькая, да вы никак приболели? Осунулись вся, молчите все. Может, вам того, на пенсию пора? Отдохнуть, здоровьем заняться?
И ведь главное — так участливо спрашивает, так искренне. Только в глазах — злорадный блеск. Торжество прямо-таки.
Ольга Викторовна аж зубами скрипнула. Ах ты ж стерва лицемерная! Не на ту напала!
Стала она приглядываться, принюхиваться. И раскрылся ей заговор-то, как на ладони. Светка со товарки свои все косяки Ольгины в отдельную папочку собирают. Все промахи записывают, все жалобы клиентские. А как материала наберется — так сразу к шефу, мол, видите, Ольге Викторовне на покой пора, не справляется.
Только не на ту напали, ой не на ту! Ольга Викторовна в обиду себя не даст. Выследила она как-то Светку со компанией, подслушала разговор ихний. А наутро — к начальству, как штык. Так, мол, и так, заговор против меня в коллективе. Сживают со свету, подсидеть хотят.
Шеф аж кофе подавился. Вызвал стерв-заговорщиц на ковер, устроил разбор полетов. Куда там Светкиным увертками против железных аргументов Ольги Викторовны! Разнесли их в пух и прах.
А через месяц и вовсе — уволили к чертовой бабушке. За профнепригодность. Ольга Викторовна только усмехалась, провожая взглядом понурые фигуры бывших коллег. Выкусите, голубушки! Не на ту напали!
Чуть что — Ольга Викторовна тут как тут. Всех насквозь видит, все козни распутывает. Не зря ее давно на работе ее «Зоркий Глаз» прозвали. Побаивались, уважали, а когда она на пенсию ушла — расстраивались.
Вот и сейчас — раскусит она Дашкины интриги, как орешек щелкнет. Не уйти теперь невестке, не отвертеться. Все тайное станет явным, все масочки долой!
Тем временем на кухне повисла напряженная тишина. Даша стояла у окна, скрестив руки на груди и постукивая ногой. Андрей мялся у стола, не зная, куда девать руки.
— Ну… Присядем, поговорим? — наконец выдавил он, кивая на табуретки.
Даша покачала головой, пристально глядя на мужа.
— Не о чем тут говорить, Андрей. Я все для себя решила. Ухожу я от тебя. Насовсем.
У Андрея даже рот приоткрылся от изумления. Он схватился за спинку стула, чтобы не упасть.
— Как… Насовсем? А как же… Мы же любим друг друга! Мы же семья!
Даша горько усмехнулась, качая головой.
— Семья? Это которая — ты, я и твоя мама? Где она главная, а я так, приложение?
Андрей шумно сглотнул, порываясь что-то сказать. Но Даша остановила его жестом.
— Не надо, Андрей. Я устала. Устала быть второй, устала подстраиваться. Сколько можно терпеть указания твоей матери? Ее бесконечные советы, как готовить, как убирать, как жить? Она же в каждую щель лезет!
Голос ее сорвался. Даша умолкла, прерывисто дыша и прикрыв глаза. Андрей сделал движение к ней, но жена отшатнулась.
— Нет, Андрей. Хватит. Ты сам все видел, все знал. Но предпочитал не замечать. Думал, я вечно буду плясать под дудку твоей мамочки? Угождать, подносить, улыбаться?
По щеке Даши скатилась слеза. Она резким движением смахнула ее, шмыгнула носом.
— Я ведь тебя предупреждала. Просила — давай жить отдельно. Сами, без советчиков. Но ты все — потом, потом… Мама обидится, мама не поймет. Да она же нас специально рассорила!
— Да ты что! — вскинулся Андрей, бледнея. — Как ты можешь такое говорить! Мама же нас любит, желает счастья!
Даша только рукой махнула.
— Счастья? Ага, как же! Разве счастливая женщина будет мужа с матерью делить? Свекрови угождать? Вот скажи, Андрей, только честно — ты меня любишь? Или маму?
Андрей открыл рот. Закрыл. Сжал кулаки так, что побелели костяшки. Даша смотрела на него в упор, и столько боли было в ее глазах, что он не выдержал.
— Люблю… Тебя люблю. Господи, да разве можно такое спрашивать! Ты же моя жена! Половинка моя!
Даша грустно покачала головой.
— Вот видишь. Ты меня любишь. А действуешь так, будто тебе мама дороже. Ее желания, ее советы, ее одобрение — вот что для тебя главное. А я… Я так, довесок.
— Да нет же! — в отчаянии вскричал Андрей, хватая жену за плечи. — Дашка, да я же… Да я ради тебя… Ну хочешь, завтра же к твоим родителям перееду? Или вместе уедем! В другой город, на край света! Только не бросай меня!
Даша через силу улыбнулась сквозь слезы. Погладила мужа по щеке.
— Мой мальчик… Мой бедный запутавшийся мальчик. Ты же сам не понимаешь, что несешь. Какие мои родители? Зачем нам куда-то ехать? Я просто хочу, чтобы ты меня услышал. Чтобы поставил наши отношения на первое место. А не мамины капризы.
Она вздохнула, прикрыв глаза. А потом решительно отстранилась.
— Я даю тебе неделю, Андрей. Неделю на раздумья. Реши для себя — кто для тебя главный. Я или мама. Третьего не дано. А я пока поживу у родителей. Может, одумаешься. А нет… Что ж, тогда и вправду — прощай.
И, не дожидаясь ответа, Даша подхватила сумку и вышла из квартиры. Андрей так и застыл посреди кухни — потерянный, раздавленный. В голове не укладывалось — Дашка ушла. Бросила его. Неужели навсегда?
На негнущихся ногах он добрел до спальни, рухнул на кровать. Уткнулся лицом в подушку, еще хранящую запах жены. Внутри разрасталась черная дыра. Господи, да как же это… Ведь любит он ее! Души не чает! Ну да, мать, конечно, тоже любит. Но это же другое!
Или… Не другое? Может, Дашка права? Может, он и правда разрывается? Пытается усидеть на двух стульях, угодить всем? А сам себя потерял, свои истинные желания.
От этих мыслей у Андрея даже голова закружилась. Он со стоном перевернулся на спину, закрыл глаза рукой. Что же делать? Как вернуть жену? Доказать, что она — единственная, любимая, желанная?
Память услужливо подбросила картинки из прошлого. Их первая встреча с Дашей, такая забавная, такая судьбоносная. Кто бы мог подумать, что обычная поездка в метро обернется знакомством всей жизни?
А ведь он тогда чуть не проехал свою станцию. Залипал в телефоне, листал ленту новостей. И вдруг — объявление: «Уважаемые пассажиры, при выходе из вагона не забывайте свои вещи».
Андрей вскинул голову, выругался сквозь зубы. Вот же черт, едва не пропустил! Вскочил, заметался, протискиваясь к дверям. И надо же было такому случиться — налетел на кого-то, полетел кувырком.
Чужая сумка брякнулась на пол, вывалился ворох бумаг, покатились ручки-карандаши. Андрей, кряхтя, принялся собирать рассыпанное добро. И тут увидел ее — испуганную, растерянную. С огромными серыми глазами, чуть курносым носиком и россыпью веснушек на щеках.
— Простите, ради бога! Я такой неловкий, такой неуклюжий! — забормотал он, пихая бумаги в сумку. Незнакомка молчала, комкая в руках шарфик. Только в глазах — удивление пополам с любопытством.
Наконец, все вещи были собраны. Андрей поднялся, отряхивая джинсы. Протянул руку, представился. Она несмело улыбнулась в ответ, назвалась Дашей. Дарьей Сергеевной, если быть точным. Учительницей младших классов.
Разговорились. Даша оказалась такой милой, такой интересной собеседницей. Андрей и не заметил, как проболтал с ней до самого дома. А прощаясь, набрался смелости — предложил встретиться еще. Просто так, без повода.
Даша смущенно кивнула, мол, подумает. И улыбнулась напоследок — лучисто, ясно. У Андрея даже дыхание перехватило от этой улыбки. Влюбился, как мальчишка. С первого взгляда, с первого слова.
Потом были бесконечные звонки, эсэмэски. Свидания в кафе, прогулки по парку. Даша оказалась именно такой, о какой он всегда мечтал — доброй, отзывчивой, веселой. С ней было так легко, так уютно. Будто знакомы сто лет, будто созданы друг для друга.
Мама тоже приметила перемены в сыне. Улыбалась одобрительно, подначивала:
— Кто она, Андрюша? Когда познакомишь? Давно пора уже, а то все один да один. В нашем-то возрасте мы уже семьями обзаводились.
Андрей отмахивался, мол, погоди, мам. Дай срок, все будет. И сам в предвкушении потирал руки — скоро, совсем скоро он приведет Дашу в дом. Вот удивится мама, вот обрадуется!
И ведь как в воду глядел. Когда Даша впервые пришла к ним на семейный ужин, Ольга Викторовна прямо расцвела. Засуетилась, забегала:
— Ах, какая милая девушка! Какая хорошенькая! Андрюша, да ты просто молодец! Такую красавицу отхватил!
Даша краснела, бормотала что-то смущенно. Но глаза-то — глаза сияли от радости. Приняли, значит. Одобрили. Теперь все у них будет — любовь, семья, уютный дом.
Андрей смотрел на жену и мать и сам не верил своему счастью. Надо же, как все сложилось! Мама души не чает в Даше, готова последний кусок ей отдать. А Даша — Даша аж светится от этой любви и заботы. Хлопочет, помогает, советуется.
Сперва все и правда было идеально. Ольга Викторовна частенько забегала к молодым — то борщом угостить, то в доме прибраться. Даша встречала ее с распростертыми объятиями. Вместе готовили, болтали, смеялись.
Но постепенно, исподволь стала закрадываться меж ними какая-то натянутость, недосказанность. То Даша слишком резко ответит на безобидный совет, то Ольга Викторовна невзначай шпильку вставит.
Андрей понимал: притираются. Свекровь все-таки, не подружка. Одно дело — вместе посуду помыть, другое — жизнь семейную строить. Тут уж без разногласий не обойтись.
Но верил — справятся. Перетерпят, притрутся. Ради него, ради их любви. Не могут же две самые дорогие ему женщины враждовать? Немыслимо просто!
А оно вон как обернулось. Дошло до точки кипения, до скандалов и ультиматумов. И ведь что самое обидное — из-за чего? Из-за глупостей, пустяков каких-то!
То Даша слишком много на себя берет, то Ольга Викторовна чересчур командует. То борщ недосолен, то котлеты пережарены. Смех, да и только! А страдает кто? Правильно, Андрей. Меж двух огней мечется, уговаривает, мирит.
И ведь главное — обеих любит без памяти. И мать, и жену. Да только по-разному. Мать — она мать и есть. Родная, единственная. А Даша... Даша — его половинка. Любимая, желанная. Без нее и жизнь не мила.
Как объяснить им это? Как донести? Что он не разменная монета, не трофей для битвы самолюбий. Что одну на другую не променяет, из сердца не вычеркнет.
Эх, если бы знать, если бы предвидеть! Разрулил бы как-нибудь, устаканил, что называется. Уговорил, убедил. Семью сохранил, мир в доме навел.
Да только разве ж угадаешь? Вон оно как вышло-то. Жена ушла, мать скандалит. Того гляди, совсем один останется. Ни Даши, ни мамы. Сирота казанская, вот те крест!
От отчаяния Андрей чуть не взвыл в голос. Сжал голову руками, заметался по комнате. Господи, да за что же ему такое? Чем провинился, в чем виноват?
Может, и правда — в маменькином сынке? В том, что до сих пор меж двух берегов мечется? Выбрать не может, определиться?
Так ведь любит же! Обеих любит! По-своему, по-разному, но всем сердцем! Как тут выберешь, как решишь?
«А придется», — шепнул внутренний голос. Жестко, неумолимо. — «Придется выбрать, Андрюша. Или мама, или жена. Третьего не дано».
Андрей застонал, сполз на пол. Обхватил колени руками, раскачиваясь из стороны в сторону. Перед глазами — лица. Дашино — светлое, любимое. Мамино — усталое, с горькими складками у рта.
Как? Ну как он может? Разве ж сердце напополам разорвешь? Разве ж две половинки его поделишь, разграничишь?
Выбрать... Отдать предпочтение... Кому? За что? Почему вдруг?
Если маму — так Дашу потерять. Самое дорогое, самое ценное. Жизни своей лишиться, смысла ее.
А если Дашу... Маму предать, что ли? Родную, единственную? Ту, что на руках его растила, ночей не досыпала? В муках и тревогах поднимала?
«Нет!» — взвыл внутренний голос. — «Невозможно! Нельзя так! Надо их помирить! Убедить! Вразумить!»
Андрей застонал сквозь зубы. Помирить, убедить... Легко сказать! Он уже пробовал — раз, другой. Да только без толку все. Характер у обеих — ого-го! Лбами сшибаются, на своем стоят. Ни в какую уступать не хотят.
Эх, бабы... Горе луковое! Сами себе и ему жизнь портят! А еще любят, называется! Где ж она, любовь-то? В чем проявляется?
Он вдруг вспомнил Дашины слова. Как резанули, как в сердце впились.
«Ты маменькин сынок, Андрей. Ни своего мнения, ни характера. Что мама скажет — то и свято. А я... Я так, довесок. Красивая игрушка».
Маменькин сынок... Довесок... Игрушка...
Андрей вскочил, заметался по комнате. Нет! Не правда это! Не игрушка она! Не довесок! Жена она ему! Любимая! Единственная!
«Так докажи», — шепнул внутренний голос. — «Не словом — делом. Реши уже что-нибудь. Определись. Не маменькин сынок ты, в конце концов. Мужик! Хозяин дома своего!»
Мужик... Хозяин... Андрей застыл посреди комнаты. Выпрямил плечи, расправил грудь. Да. Он мужчина. Муж и сын. Его долг — семью хранить. Мир и лад в доме блюсти.
А для этого — решение принять. Твердое, бесповоротное. Чтоб раз и навсегда. Чтоб все точки над i. Чтоб Даша поверила, мама смирилась.
Любит он их. Обеих. Одинаково сильно. Но по-разному.
Мать — это опора. Корни. Прошлое. То, что всегда с тобой, что не вычеркнешь.
А жена... Жена — это настоящее. Будущее. Самое важное, самое главное. То, ради чего стоит жить, бороться, меняться. И он будет. Будет меняться, будет бороться. За Дашу, за их любовь. За семью, которую сам и разрушает своими метаниями.
В дверь позвонили. Андрей нехотя поднялся, поплелся открывать. На пороге стояла мать — красная, взъерошенная. В руках — пакеты с продуктами.
— Ушла, да? — с порога выпалила Ольга Викторовна, протискиваясь мимо сына. — Не стала борщ есть?
Андрей поморщился. Господи, да при чем тут борщ! Тут жизнь рушится, а она со своей едой!
— Мам, Дашка насовсем ушла, — устало выдохнул он, прислоняясь к стене. — Сказала, ей надоело быть на вторых ролях. Мол, или она, или ты. Представляешь?
Ольга Викторовна застыла с пакетом в руках. В глазах — искреннее недоумение.
— Вторые роли? Это она о чем? Да я ей всю душу отдала! Учила, помогала, заботилась! А она — неблагодарная!
— Мам, да подожди ты! — не выдержал Андрей. Внутри все клокотало от боли и негодования. — Может, хватит уже указывать? Учить она, видите ли, устала! От твоей гиперопеки задыхается!
У Ольги Викторовны даже рот приоткрылся от возмущения. Она шумно втянула воздух, готовясь разразиться гневной тирадой. Но Андрей не дал ей и слова вставить.
— Все, мам. Решено. С меня хватит. Поеду к Дашке, на коленях буду вымаливать прощение. А ты… Ты, будь добра, не лезь. И меня не трогай. Сам разберусь.
С этими словами он решительно отодвинул мать и вышел за дверь. Ольга Викторовна так и застыла на пороге, сжимая пакеты. В голове не укладывалось — это что ж такое делается? Родной сын, кровиночка — и так с матерью? Из-за какой-то вертихвостки?
Нет уж, не бывать этому! Не позволит Ольга Викторовна какой-то соплячке сына от себя отлучить! Вот сейчас Андрей образумится, приползет назад. А она его встретит, обласкает. И все наладится. А Дашка — никуда эта Дашка не денется. Куда она без них-то?
С этими мыслями Ольга Викторовна решительно скинула пальто и направилась на кухню — борщ разогревать. Мужики — они завсегда к еде тянутся. Поест Андрей маминого борща и одумается. Мать — она завсегда мать.
Тем временем Андрей мчался по улице, ловя такси. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Мысли путались, разбегались. Одно он знал точно — надо вернуть Дашу. Любой ценой. Иначе и жизнь не мила.
Едва не выпрыгнув на ходу из машины, Андрей взлетел на третий этаж. Рванул дверной звонок раз, другой. Дверь распахнулась. На пороге стоял Дашин отец — хмурый, встрепанный. Смерил зятя тяжелым взглядом.
— Ну? Чего приперся? Дашку терзать?
Андрей сглотнул. Виновато шмыгнул носом.
— Я… Мне поговорить надо. С женой. Очень надо, Михал Саныч.
Тот помолчал. Тяжело вздохнул.
— Поговорить, значит? Ну давай, заходи. Только смотри у меня! Дочь обидишь — шею сверну!
Андрей кивнул. Шагнул в квартиру. Дверь за ним захлопнулась. В гостиной на диване сидела Даша — бледная, зареванная. Увидев мужа, она замерла. В глазах мелькнула робкая надежда.
Андрей рухнул перед ней на колени. Обхватил ладонями ее лицо. Заглянул в глаза.
— Прости меня, солнышко. Я дурак. Слепой дурак. Не понимал, что творю. Ты для меня всегда на первом месте была, клянусь! Просто запутался я. Растерялся. Ты одно тянешь, мама — другое. Голова кругом шла.
По щекам Даши покатились слезы. Андрей бережно смахнул их, поцеловал жену в лоб.
— Больше этого не будет, обещаю. Я с мамой поговорю. Она поймет. Все, Дашенька. Теперь только ты и я. Семья наша. А мама… Мама — это мама. Но ты — моя женщина. Любимая. Единственная.
Даша всхлипнула. Обвила руками шею мужа, уткнулась лбом ему в плечо.
— Правда, Андрюша? Правда, понял? Я так боялась… Так устала бороться. За тебя, за нас…
— Правда, милая, — прошептал Андрей, гладя жену по волосам. — Прости, что заставил страдать. Больше не повторится. Веришь?
Даша отстранилась. Заглянула мужу в глаза — долгим, испытующим взглядом. А потом слабо улыбнулась сквозь слезы.
— Верю. Потому что люблю. И ты меня любишь. А остальное… Остальное приложится.
Андрей рассмеялся — легко, свободно. Вскочил на ноги, подхватил жену на руки, закружил.
— Люблю, Дашенька! Сильнее жизни люблю! Одну тебя! А с мамой мы уж как-нибудь… Договоримся. Жизнь-то одна. И счастье тоже.
Даша счастливо рассмеялась, обнимая мужа. В груди разливалось долгожданное облегчение. Наконец-то! Наконец этот глупый мальчишка понял! Расставил приоритеты! Выбрал — ее, жену!
Теперь все будет хорошо. Теперь они настоящая семья. Крепкая, дружная. А свекровь… Что ж, свекровь — она на то и свекровь. Потерпит, никуда не денется. В конце концов, они взрослые люди. Сами разберутся. Без ее указки.
Тем временем Ольга Викторовна сидела на кухне, нервно постукивая ногтями по столу. Борщ давно остыл, аппетит пропал. В голове крутилась единственная мысль — где Андрей? Неужели и правда к этой вертихвостке поехал? Бросил мать, кинулся за юбкой?
От этих мыслей у Ольги Викторовны даже слезы на глаза навернулись. Вот ведь как! Столько лет растила, холила, лелеяла. А он — неблагодарный! Променял на первую встречную!
Нет, так дело не пойдет. Надо что-то делать. Надо мириться. Не с Андреем — с Дашкой. Показать этой девице, кто в доме хозяйка. Кто главный советчик и опора.
С этими мыслями Ольга Викторовна решительно поднялась. Одернула кофту, поправила прическу. Так, теперь звонить. Невестке, конечно. Кто еще сына вразумит?
Трубку Даша взяла не сразу. А когда взяла — голос был настороженный, напряженный.
— Ольга Викторовна? Вы мне? Что-то случилось?
Ольга Викторовна на секунду замялась. Слова примирения, еще минуту назад крутившиеся на языке, вдруг куда-то испарились. Гордость взыграла с новой силой.
— Случилось, Дарья. Еще как случилось. Сын из дома ушел. К тебе побежал. Ты довольна?
На том конце повисла пауза. А потом Дашин голос — ровный, спокойный:
— Андрей уже здесь, Ольга Викторовна. Мы поговорили. Он все понял. Мы помирились.
У Ольги Викторовны даже дыхание перехватило от возмущения. Это что ж такое делается? Победительницей себя возомнила, пигалица?
— Ах вот как? Помирились, значит? И мать не спросили? Моего благословения не надо?
В трубке зашуршало. Послышался приглушенный мужской голос. А потом Даша вздохнула и твердо произнесла:
— Ольга Викторовна, давайте начистоту. Мы с Андреем — взрослые люди. Сами разберемся, как нам жить и что делать. Я его жена. И он меня любит. А вы… Вы его мать. И он вас тоже любит. Но по-другому. Понимаете?
Ольга Викторовна стиснула зубы. В груди клокотала обида вперемешку с негодованием. Да как она смеет? Как смеет делить ее сына, отлучать от матери?
Но Даша, словно услышав ее мысли, мягко добавила:
— Ольга Викторовна, я не враг вам. Я вас уважаю. Ценю. Но и вы меня поймите. Я жена Андрею. Его опора, его тыл. Нельзя нам врозь. Нельзя ставить одного выше другого. Мы — семья. А вы… Вы наша мама. Наша, Ольга Викторовна. Общая.
От этих слов у Ольги Викторовны вдруг защипало в глазах. Горло сдавило спазмом. Она шумно втянула воздух, смаргивая непрошенные слезы.
Ведь права Дашка. Как есть права. Не чужая она. Своя. Родная. Семья. Мать мужа — это ведь тоже мать. Пусть и не по крови.
Ольга Викторовна вдруг как наяву увидела другую кухню, другую невестку. Себя — молодую Оленьку, пылкую, со сжатыми от обиды губами. И напротив — она, свекровь. Строгая, неприступная Анна Федотовна.
Сколько же они воевали — годами, десятилетиями! Не успела Оля войти в дом мужа — как началось. То не так сварено, это не так поглажено. Тут не доглядела, там прощелкала. И все шепотки за спиной, все косые взгляды — мол, не хозяйка, не жена.
А Оля-то старалась! Из кожи вон лезла, чтоб угодить. Мужа любила без памяти, очаг семейный берегла. Только разве свекрови докажешь? У той один разговор — сын мой, я главная.
Так бы и жили — как кошка с собакой, если б не беда нежданная. Мужа Олиного в одночасье не стало. Только и успела, что проститься. Думала Оля — все, конец. Как жить теперь, как сына растить? Не было б печали — так свекровь добавит. Затюкает, загрызет.
Только не тут-то было. Пришла Анна Федотовна на следующий день после похорон. Села напротив, сухонькая, тихая. Долго молчала, на фото сына глядя. А потом вдруг слезу смахнула и говорит:
— Прости меня, дочка. Не знала я, как любовь свою к сыну показать. Думала, коли построже буду, поучу вас — лучше вам будет. А оно вон как вышло. Нет теперь сыночка моего. Одна ты у меня осталась. Ты да внучок.
Замерла Оля. Глазам, ушам своим не верит. А Анна Федотовна встала, обняла ее, к сердцу прижала:
— Не чужие мы теперь. Родня. По сыну моему, по мужу твоему. Одна у нас кровь, одна боль. Так что прости, если обижала. Невдомек было. Отныне заодно будем. Андрейку растить, жизнь его беречь.
Разрыдалась тогда Оля. Уткнулась свекрови в плечо, выплакала все обиды, все горести. А та гладила ее по голове, утешала. Впервые — как мать, как родную.
С тех пор и пошло. Сдружились они, сроднились. Вместе сына подняли, в люди вывели. Не было меж ними больше свекрови и невестки. Были две матери, два сердца любящих.
До самой смерти своей Анна Федотовна Оле, Ольге, Ольге Викторовне как мать была. Мудрая, терпеливая. Всему научила, все тонкости бабьей доли показала. Извелась вся, пока болела, все твердила:
— Ты, Олюшка, Андрейку-то не брось. Не оставь советом, лаской. Скоро сам семьей обзаведется. Так ты уж того, невестку не обижай. Помни, каково мне с тобой было. Люби ее, учи. Опорой будь. Семью храни.
Обещала тогда Ольга. Со слезами обещала — мол, не брошу, не оставлю. Всех любить буду, всех жалеть.
Да вот, поди ж ты. Забылось обещание-то. Затерялось меж бытовых забот да ненужных обид. Права была Анна Федотовна: трудно свекровью-то быть. Трудно мудрость свою молодым передать.
Выплыла из воспоминаний Ольга Викторовна. Поняла вдруг, о чем покойница-свекровь толковала. К чему вела.
Нельзя стеной меж мужем и женой вставать. Нельзя на старости в одиночестве куковать. Семью беречь надо. Теплом да заботой окружать. Тогда и тебя не оставят, не забудут.
— Даша, — пролепетала Ольга Викторовна, и голос предательски дрогнул. — Дашенька, прости меня, старую дуру. Любила я тебя, а показать не умела. Вот и брыкалась, кусалась. Думала, отобрать хочешь, разлучить. А ты, вон оно что, приблизить хотела. В семью принять.
По щеке Ольги Викторовны скатилась слеза. Она досадливо смахнула ее, шмыгнула носом.
— Прости, дочка. За все прости. За советы невпопад, за командирство мое. Старая я уже, глупая. Молодости твоей не понимаю. Живи, как знаешь. С Андреем живи. А я… Я рядом буду. Помогать, если надо. По-матерински. Не лезть, не командовать. Веришь?
Даша молчала так долго, что Ольга Викторовна испугалась — а ну как бросит трубку? Не простит? Но тут в динамике послышался всхлип. А следом — голос невестки, дрожащий от слез:
— Верю, мама. Конечно, верю. Спасибо вам. За понимание, за доброту. Я так боялась, так переживала. Думала, все — конец семье нашей. А вы вон как… По-матерински.
Голос ее дрогнул, сорвался. Ольга Викторовна заулыбалась сквозь слезы, чувствуя, как отпускает сердце. Слава богу! Вразумил Господь! Надоумил!
— Ну что ты, девочка моя. Что ты. Это я должна прощения просить. Прощаешь?
— Прощаю, — слабо засмеялась в трубку Даша. — Теперь-то уж точно все хорошо будет. Теперь мы одна семья. Большая, дружная.
— Это точно, — улыбнулась сквозь слезы Ольга Викторовна. — Одна. На всю жизнь одна.
В трубке зашуршало, послышались голоса. А потом к уху Ольги Викторовны прижалась другая трубка. Андрей. Сыночек.
— Мам, ты? Вы поговорили? Помирились?
Ольга Викторовна рассмеялась — весело, спокойно.
— Помирились, Андрюшенька. Куда ж мы друг от друга денемся? Семья мы. Одна на всех семья.
В трубке раздался облегченный смех сына. Потом — Дашин голос, такой родной, такой теплый:
— Мам, так мы домой? На борщ? А то остынет ведь.
Ольга Викторовна всхлипнула и утерла слезы краем передника. Надо же! Про борщ-то она и забыла! Любимое блюдо сына, между прочим.
— Жду, дочка. Сейчас только переоденусь!
В трубке радостно загомонили. Ольга Викторовна со смехом отключилась и заспешила в комнату — переодеваться. Надо торопиться. Надо спешить. Для своих, родных. Единственным.
Дверь кухни захлопнулась за ней с веселым стуком. В тихой квартире разлился аромат борща. Того самого, фирменного. По рецепту Анны Федотовны. По рецепту любви, счастья и понимания. Рецепту, проверенному годами, десятилетиями, поколениями.
На кухне весело свистел чайник. Дверь едва слышно скрипнула. На пороге стояли они — Андрей и Даша. Обнялись, сияют.
— Мам, ну скоро борщ?
Ольга Викторовна рассмеялась. Ведь семья — это главное. Все остальное — приложится. Были бы здоровье и любовь. А большего и не надо — для счастья-то.
Полтора года спустя вся большая семья собралась в уютной гостиной Ольги Викторовны. Повод был самый что ни на есть замечательный — день рождения главы семейства, любимой мамы и бабушки.
Ольга Викторовна сидела в своем любимом кресле-качалке, бережно баюкая трехмесячного внука Мишеньку. Малыш посапывал, уткнувшись носиком в ее плечо, а она все никак не могла на него наглядеться. Сидит, нянчит кровиночку свою, сердце радуется.
И Дашенька рядом — красивая, счастливая. Хлопочет, гостей встречает… Ольга Викторовна с улыбкой обвела взглядом комнату. Вон Дашины родители — Михал Саныч с супругой. Тоже притихли, внука разглядывают. А ведь еще недавно на дух друг друга не переносили, шипели как коты, разъехались, развод готовили.
А все она, Ольга Викторовна, помирила. Взяла да и пригласила на семейный ужин. Сказала — мол, хватит враждовать, пора мосты наводить. Ради детей, ради внуков будущих.
Михал Саныч поначалу артачился, бурчал что-то про «вечно лезущих не в свое дело баб». Но Ольга Викторовна — не лыком шита. Обаяла, очаровала, почти насильно за стол усадила.
И ведь помогло! Разговорились, помирились, да и с Ольгой Викторовной общий язык нашли. Теперь вот чуть ли не через день в гости ходят. А уж когда Мишенька родился — настоящие дед с бабкой стали, молодым родителям помогают.
Ольга Викторовна тихонько рассмеялась своим мыслям. Вот ведь как жизнь-то повернулась! Сама в бабушки угодила, а туда же — романы крутит.
Это она про Валерия Петровича — друга и коллегу Михал Саныча. Статный такой мужчина, видный. Глаза — как васильки, улыбка — как у Гагарина. И ведь надо же — почти сразу Ольгу Викторовну заприметил, стал ухаживать.
Поначалу она отнекивалась, мол, какие мои годы. Какие уж тут амуры! Да и не до того, внука нянчить надо.
Но Валерий Петрович оказался не робкого десятка. Приходил, цветы дарил. На танцы приглашал, в театр водил. Даже с Мишенькой возиться помогал — то памперс поменяет, то колыбельную споет.
Растаяла Ольга Викторовна. Впустила в сердце весну, позволила себе снова стать молодой и влюбленной. А чего, имеет право! Столько лет одна куковала, семейное гнездо берегла. Пора и о себе подумать.
Конечно, сплетен было — не обобраться. И завистники находились, и злопыхатели. Мол, старая кошелка молодого окрутила. Так она и внимания не обращала. Знала — ее совесть чиста. Заслужила она и любовь, и уважение. Всю жизнь другим отдала, теперь и себе кусочек радости урвать не грех.
Тем более, что дети-то — вон они, рядом. Поддерживают, одобряют. Андрей так вообще чуть ли не сам их с Валерием свел, он-то с отцовским коллегой давно знаком был. Мол, давно пора, мам. Хватит в монашках ходить, личную жизнь устраивай.
Вот она и устроила. Неспешно, достойно. Без излишеств, но с чувством, с толком, с расстановкой. И теперь вот — именинница. Сидит, внука качает, а рядом — любимый мужчина суетится. Тортик разрезает, гостей потчует.
Красота, да и только! Ольга Викторовна прикрыла глаза, вдыхая аромат пирогов и кофе. Господи, спасибо тебе за все! За семью, за друзей, за этот миг тихого счастья.
А уж сколько их еще впереди — таких мгновений! Дни рождения, праздники, юбилеи. Ей ли жаловаться на судьбу?
Ольга Викторовна открыла глаза и встретилась взглядом с Дашей. Та улыбалась — светло, понимающе. Подмигнула весело, кивнула на притихшего Мишеньку. Мол, спит кроха.
И столько любви, столько нежности было в этом взгляде, что у Ольги Викторовны защипало в носу. Вот оно, счастье бабское — все родные лица вокруг. Все друг за дружку горой, все переплетены, повязаны.
Крепкой ниточкой любви, дружбы, взаимопонимания. И никакие бури им уже не страшны — устоят, переждут. Рука об руку, сердце к сердцу.
Так оно и будет. И через год, и через пять, и через десять. Большая дружная семья — три поколения за одним столом. Детский смех, взрослые разговоры. Бабушкины сказки, дедушкины шутки.
Правду люди говорят — не дом хранит человека, а человек — дом. Вот и Ольга Викторовна свой дом сохранила. Уберегла, укрепила. Теперь пусть молодые подхватывают, учатся, перенимают. А она — она всегда рядом будет. Мудрым советом, а если совет ни к чему — добрым словом.
И любовью, конечно. Огромной, всепоглощающей. На всех хватит — и детям, и внукам. И себе, любимой, тоже кусочек отломит. В самый раз — для полного и безоговорочного счастья.