Кто не бежал в укрытие, спасаясь от артналёта, кто не сидел в подвалах во время миномётного удара, кто не хоронил соседа, убитого взорвавшейся во дворе дома ракетой, тот не знает, что такое война. Об этом говорят со сцены актёры донецкого театра словами Анны Ревякинои — поэтессы, рождённой шахтёрско-степной землёй и создавшей в испепеляющем людей этой земли аду 2014 года поэму «Шахтёрская дочь». Она звучит трагично, будто произведение Анны Ахматовой «Реквием», которое тоже было основано на фактах собственной биографии и представляет собой документ эпохи, свидетельство того, через какие испытания прошёл наш народ. Однако в «Шахтёрской дочери» слышна не только вечная скорбь по распятому Донбассу, но и безумный крик Ярославны из «Слова о полку Игореве», с которым метко сравнил поэму нашей современницы российский поэт и публицист Станислав Куняев. Этот надрывный плач по истерзанной русской земле, «заминированных сердцах» и израненных душах донбассовцев исходит и со сцены во время спектакля, он буквально обрушивается на зрителя.
ОНИ ЗНАЮТ, ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА
Спектакль «Шахтёрская дочь» Донецкого республиканского академического молодёжного театра — премьера этого сезона. В его основе — все 33 стиха одноимённой поэмы (по возрасту Христа, как говорит сама Анна), а также иные произведения о военном противостоянии, написанные сегодняшним поэтическим рупором Донбасса, которые выбирали сами актёры. Как отмечает режиссёр-постановщик спектакля Максим Жданович, стояла задача — сделать не стихотворный вечер А. Ревякиной, а полноценный спектакль: создать художественные образы и многое другое. Тем не менее сюжет не изменён: спектакль, как и поэма, заканчивается трагически.
«При этом мы пытаемся рассказать о себе и о нашей вере в то, что ад закончится и свет придёт на залитую кровью донбасскую землю. Наступят спокойствие, мир, элементарное человеческое счастье — с мамиными белыми простынями, утренним какао, сделанным на свежем молоке, тонкими прозрачными занавесками на окнах, которые тихо колышутся от слабого мирного (!) дуновения ветерка. Мы в это верили ещё до присоединения к России. Да и в нашей работе всегда должен быть свет в конце туннеля», — произносит во время пресс-конференции накануне спектакля М. Жданович.
Теперь же, после просмотра постановки, уверена: наиболее достоверно рассказать о трагедии войны может лишь тот, кто сам её пережил. Надрыв, с которым рассказывается со сцены история о шахтёрской дочери, как собирательном образе народа Донбасса, мою уверенность лишь подтверждает.
«Все актёры, кто играет в спектакле, являлись непосредственными свидетелями, участниками событий 2014 года. Многим из них на тот момент было по 10—12 лет. Они выросли на войне. И, конечно, в этом спектакле каждый рассказывает о себе, своих семьях, своих переживаниях и утратах. Мы все, начиная от бутафора и заканчивая режиссёром, знаем, о чём говорим и о чём кричим и плачем. В этом, пожалуй, заключается, уникальность нашего спектакля», — отмечает генеральный директор — художественный руководитель Донецкого республиканского академического молодёжного театра Владислав Слухаенко.
Да, слова Анны обёрнуты в чувства и произнесены со сцены так, как это можно сделать, лишь достоверно зная, каково оно, когда «месяц май неожиданно станет военным июнем, в это жаркое лето прольётся так много свинца» и «вот деревья — сплошные виселицы, вот свеча, что горит всенощно», и когда «здесь — густая трава и беспечные песни сверчков, здесь — разверзшийся ад среди райского лета».
ИСТОРИЯ МАРИИ
Эта история о совсем юной Марии, которая, как говорит автор, «на две трети я» — то есть будто отражение судьбы почти каждого жителя Донбасса.
«У Марии был дом — занавески и витражи, был отец, который ей говорил: «Ложи!»,
Был берёзовый шкаф и была кровать, вот такое счастье: ковать — не перековать.
А теперь у Марии что? На окошке скотч, за окошком ночь и в окошке ночь,
Где бесшумные призраки — конвоиры снов — не находят для этой девочки даже слов.
Всё сплошное лязганье, грохот, треск, у Марии есть мать, у матери есть компресс,
А ещё икона, на которой позолоченный Николай обещает Марии тихий небесный рай».
Мария из войны с тоской вглядывается в мирное время, и те элементарные житейские радости сегодня ей кажутся самым прекрасным, что было в её жизни. Она так любила родителей, она боготворила отца. Он был шахтёр, он любил свою дочь, «он любил её смешить». И вдруг «над Марией молчит луна, коногонкою в небе буром — немигающий глаз отца». Героиня произносит:
«Наша хрустальная люстра накрыта тряпкой, в доме от запаха смерти темно и зябко, воздух сгустился в лёгких и стал бетонным, ты не боишься, но страх, что во мне, огромен», и «Скоро-скоро опять бомбёжка и глазной неуёмный тик».
«А потом война забирала в строй самых смелых и самых правильных из людей». Уходит в ополчение и отец Марии — Николай. Тоска разрывает её душу: «Воротись, отец, воротись, боец, станем сказки плесть, вот — добро, вот — честь. Станем пить огонь, вот моя ладонь, вот наш старый дом, словно в горле ком». Несмотря на мольбы: «Смерть идёт по чьему-то следу, дай-то Бог, чтобы шла в обход», отец героини не возвращается. Ведь «это был страшный август четырнадцатого года, два народа шли в лобовую. Николай с лицом чёрным, как добываемая им порода, прикрывал собою горящую передовую».
И вот оно — «предчувствие скорой беды, словно запах гниющей воды».
«И Мария, шахтёрская дочь, занавешенных мимо зеркал проходила в траурный зал и глядела на лоб мертвеца, на холодные губы отца, на его восковеющий лик, на немой неподвижный кадык, на пурпурный распахнутый гроб, словно двери в кровавый окоп, где он денно и нощно сидел, где живой он вчера помертвел, где последнее небо его выедало из глаз вороньё».
Что дальше? А дальше в зале ни единого шороха. Герои со сцены будто пригвоздили каждого из нас, и невозможно пошевелиться, немыслимо издать ни звука. Ощущение, словно в зале реально появился сладковато-аммиачный запах смерти. Страх и ужас витают в воздухе. Кажется, все понимают: вот чего удалось каким-то чудом избежать Крыму! Вот что ждало бы каждого из нас, если бы вовремя не вернулись в «родную гавань».
А в Донбассе — «воронки, вороньё, война». И звучит уставший и одновременно пронзительный голос Марии:
«А мы войны святые дети, а мы войны священный крест несём и, в общем-то, не ропщем, и в ополченье из невест уходим через эту площадь».
ГДЕ БРАТ? ГДЕ ВРАГ?
Пожилые люди не выдерживают и в антракте уходят. Спрашиваю молодёжь: страшно такое видеть? «Очень!» — отвечают и... возвращаются в зал.
А там «лицом сурова, черна глазами, стоит Мария под образами». Ей будто демон из преисподней: «Держись, Мария, за бортик детства <> и за винтовку, что из трофейных. Смотри сквозь оптику в эти звёзды с земли, изъеденной чёрной оспой, с земли, где поле пропахло тленом, где все вдруг стали военнопленными. Где мать — вдовица, а дочь — сиротка, где брат вгрызается брату в глотку».
И уже со стальным холодом в голосе Мария произносит: «Я убью всякого, кто посмеет подойти ближе, чем эти низкорослые горы. Я — Мария, и всё, что у меня есть, это горе. Горе!».
«У Марии в блокноте крестики — безымянные пацаны. И они почти все ровесники развязавшей войну страны».
«Кто принудил тебя к оружию, кто послал убивать своих?» — ведёт мысленный диалог с очередным врагом, которого держит на прицеле. А ведь Мария могла с этим красивым парнем играть в детстве в одной песочнице или, повзрослев и познакомившись в мирное время, выйти за него замуж и. родить детей. Она так хочет родить или девочку, или мальчика, и если мальчишку — то похожего на её отца!
Но «за спиной две сотни жизней, на груди православный крест. Снег молочный безукоризнен, снег из рая для адских мест». Разве она может теперь выжить? Она — снайпер, и она — уже неотъемлемая часть этого ада. И для неё уготован иной исход битвы: падает «с неба не снег, а серые лепестки пепла. Мария лежит, и горы над ней огромны, но Мария не видит горы — она ослепла, врастая хребтом в донецкие чернозёмы». А ангел с неба шепчет: «Спи, моя дорогая, спи в теле большой планеты. Пусть твои мёртвые сны будут о вечном лете».
Но авторы поэмы и спектакля, рассказывая, что «Донецк — это не просто город, это вселенная, Донецк — это шахтёрские девочки и песня их лебединая» с надеждой смотрят в завтрашний день. И пусть не в этой жизни, но они дают встретиться отцу и дочери и натянуть сетку для любимого ими бадминтона, теперь «и у них не будет другого занятия, кроме счастья». Но. «Донецк навсегда останется с нами — погостами, розами и крестами».
«Мы пытались ответить на вопрос: возможно ли остаться человеком в таких страшных обстоятельствах, не трансформироваться в зверя с налитыми кровью глазами, когда всю твою душу заполняет лишь одно чувство мести?!» — говорит М. Жданович.
СЕРДЦЕ ДАЁТ ПРАВИЛЬНЫЕ ОТВЕТЫ
Спектакль завершился надеждой, памятью и великой скорбью в наших сердцах — тех, кто смог досмотреть его до конца. Зрители стоя аплодировали, а потом подходили к создателям этой сильнейшей с точки зрения эмоционального накала постановки и благодарили за уникальную возможность прочувствовать, что значит слышать, как «За окнами майский гуляет ветер. Ветер перенасыщен нелепой смертью», и в очередной раз сказать спасибо России за то, что не допустила подобного на земле Тавриды. При этом каждый крымчанин, на мой взгляд, должен понимать глубину поэмы Анны Ревякиной «Шахтёрская дочь», ведь мы так близко стояли у подобного «Рубикона» и вполне могли стать частью ещё одной горестной фразы поэтессы: «Мы — идея национальная, мы — форпост затяжной войны? <> Утром встанем, посчитаемся, похоронимся, поревём».
А в Донецке всё так и было в 2014—2015 годах: люди считали убитых и задавали много подобных вопросов, поскольку тогда, как заметил В. Слухаенко, совершенно не понимали, куда движется Донбасс. Но «музыка донбасской войны», как называют поэзию А. Ревякиной, многое разъясняла, ведь порой сердце может дать гораздо больше правильных ответов, чем разум.
Но кто-то после спектакля негодовал, мол, почему в спектакле звучит «брат против брата», а не против фашистов? Думаю, так поверхностно могут рассуждать только те, кто не смотрел на своего врага в прицел снайперской винтовки. И, значит, есть ещё те, кто не хочет разобраться в том, что собой представляет гражданская война (а именно так охарактеризовал события на Донбассе в тот период Президент РФ).
Это сейчас нам понятно, кто есть кто и почему так, а не иначе. А в 2014-м звучал один главный вопрос, опять же сформулированный Анной: «Что с нами будет, привыкшими жить в тепле и ездить к морю? Знаешь, я в детстве пела в церковном хоре, сейчас же мой голос подобен гнилой культе».
И всё же большинство зрителей всё правильно поняли, вернее, почувствовали. И это даёт надежду не только на скорую нашу Победу, но и на дальнейший мир, который не прервётся. Хотя работать тут нужно без устали, и такая сложная тема, представленная донецким театром, — яркое тому подтверждение.
«В некоторых регионах России, особенно в удалённых, увы, многие не хотят знать, что происходит в Донбассе, и не желают понимать истоки происходящего, — в заключение пресс-конференции отмечает директор концертного агентства Роман Смотров. — Поэтому мы рады, что получили президентский грант, который используем на организацию гастрольной деятельности. Если врач лечит физические недуги тела, то театр исцеляет души от чёрствости, безразличия и нравственной пустоты».
Ольга САФРОНОВА.
