Субботнее утро не обещало ничего хорошего. Голова трещала по швам, если бы они на ней были. Во рту все пересохло, а противный писк мобильного телефона заставил Романа сморщиться и заткнуть уши. Разбудили-таки ни свет, ни заря. Интересно, и кто это постарался?
Роман протянул руку к прикроватной тумбочке, нащупал телефон и, еле разлепив веки, крайне удивился, увидев пропущенный звонок от Натали. Ей-то что от него понадобилось, да еще в такую рань? В это время ее может разбудить только распродажа в каком-нибудь бутике вроде Армани или Дольче и Габана.
Перезванивать он не стал. Расстались и расстались. Положил телефон на место и попытался еще чуть-чуть поспать, но не тут-то было! В квартире раздался звонок, кого-то принесло. Роман натянул халат и с мыслью «Хоть бы не Натали» открыл дверь.
В проеме нарисовалась мощная фигура Артёма, друга по несчастью. Его тоже недавно «кинула», причем на бабки, как он сам сказал, его любимая. Но он не унывал. Он вообще никогда не унывал и всем умудрялся поднимать настроение. Только вот с Романом у него этот номер не пройдет.
Настроение у него не просто плохое, оно ниже плинтуса: личная жизнь пошла под откос, творческий кризис набирал обороты, вчера напился, а сегодня не хотелось жить. «Лучше бы я умер вчера», - подумал Роман и тут услышал неунывающего друга.
- Ну что, богема? Как самочувствие? – вопрошал он голосом человека, отродясь не знакомого с похмельем.
- Как у висельника в петле. Табуретку не выбьешь? Буду крайне признателен.
- Так, понял. Что на этот раз? Несчастная любовь или творческий кризис?
- Угадал. Творческий кризис на фоне несчастной любви.
- И кто же виной? Натали, Валери, Вивьен? Где ты находишь своих баб с такими заковыристыми именами? Не удивлюсь, если завтра приведешь какую-нибудь Эвелину.
Роман прошел мимо друга в ванную комнату, умылся ледяной водой, потянулся было за бритвой, но понял, что силы свои явно переоценил, поэтому ограничился умыванием.
- Так, слушай сюда, - уверенно говорил Артём. – Сейчас ты плотно завтракаешь, собираешься и уезжаешь. Мы с ребятами решили, что тебе нужно проветриться, набраться новых впечатлений, короче…
- Ты что, рехнулся, Тёмыч? Куда я уезжаю? У меня выставка через месяц, а я еще ни одного эскиза даже не намалевал.
- Вот как раз и намалюешь. Выставка какая? «Русская глубинка глазами художника», так? Вот и чеши в глубинку. Билет я тебе купил, поезд в два. Собирайся.
Артём умудрился в два счета пожарить ему яичницу и сварить кофе. А сам открыл шифоньер, выволок с антресолей рюкзак и стал укладывать в него вещи Романа, отбирая все самое необходимое.
- Куда я еду-то? – недовольно спросил Роман, прижавшись к дверному косяку с чашкой кофе и наблюдая за сборами Артёма.
- Ты едешь в Лущовку, друг мой. Слыхал такой населенный пункт из двадцати домов? Там прохладно, кстати, где у тебя шерстяные носки?
Роман взирал на происходящее с изумлением такой силы, что не мог выговорить ни слова. Артём переспросил:
- Алё, носки где, спрашиваю? Ты вообще знаешь, что такое шерстяные носки?
При этом он бесцеремонно рылся в шкафу, а Роман удалился на кухню. После третьей чашки кофе в голове прояснилось. Но вот слово Лущовка как-то в ней не укладывалось. И все-таки без четверти два друзья стояли на перроне, ожидая поезд. Артём давал последние наставления.
- С поезда сойдешь, иди вниз по тропинке через небольшой лесок, выйдешь прямо к паромной переправе. Переедешь на ту сторону, вот тебе и Лущовка. А там спросишь, дом Ивана Кузьмича. Это дед мой, отличный мужик. Он тебе места покажет, рыбалка, костерок. Поля какие, загляденье. Там тебе такой пленэр! Закачаешься. Все взял для рисования?
При этом он покосился на его кейс с альбомами, карандашами и красками. А тут и поезд подошел. Друг проводил до самого купе, сунул ему конверт с письмом и деньгами для деда и распрощался, пожелав удачи.
Места поразили своей красотой сразу же, как только Роман вышел из поезда и спустился с платформы на тропу, ведущую к лесу.
Было действительно прохладно для мая месяца, но зато при этом ощущалась этакая легкость, особенно после продолжительного сна в поезде. По сторонам росли какие-то кустарники, о которых Роман понятия не имел.
Правда папоротник угадал, в школе искусств в Дрездене, где он проходил стажировку, они рисовали папоротники. Но тут все выглядело иначе, величественно, первозданно! А пестреющие там и там цветы красочно разбавляли темно-зеленую палитру леса. Впереди блеснула река. Добрался!
И это зрелище, сверкающая на неярком солнце речная гладь, его заворожило. Берег порос изумрудной, будто плюшевой травой. На противоположном берегу виднелись утесы, на которых росли деревья с причудливо изогнутыми стволами, а по реке плыл паром, словно игрушечный. Плыл медленно, будто скользил по воде.
Роман спустился с холма и направился к переправе. Крепкий седой старик подогнал свою баржу к самому берегу, и ее дощатая палуба мягко уткнулась в песок. Несколько человек сошло на берег, не стесняясь, оглядели Романа с ног до головы, поздоровались даже кивками. Он ответил и шагнул на покачивающийся паром. В обратном направлении больше никто не ехал.
- Здравствуйте, - громко сказал он паромщику, но старик не удосужился даже голову повернуть в его сторону.
Тогда он продолжил беседу и спросил еще громче, вдруг старик глуховат:
- Лущовка на той стороне? Мы прямо к ней причалим?
- Ну чего орёшь-то, - вдруг спокойно ответил дед. – К ней и причалим. Вверх поднимешься от реки, вот тебе и Лущовка. К кому прибыл-то?
- К Ивану Кузьмичу, знаете его?
Но дед снова промолчал. Да, разговорчивым его не назовешь. Но Роман уже достал альбом и стал делать первые наброски. На середине реки пейзаж был завораживающим: скалистый берег, деревца, легкая рябь на воде, пушистые облака и… простор! Такой простор, какой городским жителям только снится.
Старик-паромщик тоже попал в его поле зрения, и его профиль Роман запечатлел на фоне скалистого берега, такого же древнего, как и он сам. Получилось очень колоритно!
Наконец причалили к противоположному берегу. Роман ступил на крепкий настил, который приветливо скрипнул под ногами и зашагал прочь, попрощавшись с молчуном-дедом.
- В деревню войдешь, направо иди. Ворота с коваными петлями и штакетник. Там Кузьмич живет. Не заплутаешь, чай.
- Спасибо, - крикнул ему Роман и стал подниматься по скалистому склону.
Дед Артёма встретил Романа приветливо. Обнял даже, в избу завел, самовар включил, электрический. А сам уселся читать письмо от внука, засунув деньги в конверте под клеенку на столе. Читал и усмехался в густые пышные усы.
- Художник, значит. Ну что ж, места у нас что надо! Только картины и писать. Говорят, даже Шишкин приезжал когда-то, эскизы делал. Теперь вот ты.
- Ну, мне до Шишкина…, - смущенно ответил Роман, принимая от мужчины глиняную кружку с чаем.
На столе появилась миска с бубликами, пряниками и печеньем. Сахарница и вазочка с вареньем. После чаепития Иван Кузьмич пригласил его на прогулку.
- Пойдем, покажу тебе места, а потом пообедаем. Настя обещала рыбы нажарить и картошки наварить.
Они шли по широкой улице с красивыми палисадниками. Домов действительно было не так много, но все добротные, ухоженные. Люди встречались редко, но все кланялись, приветствуя Ивана Кузьмича и с интересом поглядывая на его щеголеватого гостя.
- А Настя кто? – спросил вдруг Роман. – Артём сказал, что вы один живете и управляетесь с хозяйством.
- Сиротка соседская, учительница у первоклашек. Родители погибли три года назад, в город поехали грузовиком, а водитель уснул за рулем, слетели они в обрыв. Одна девка осталась. Всем селом ее выхаживали после горя такого. Она мне готовит. Я вчера рыбы наловил на вечерней зорьке, ей отдал. Она сегодня нажарить обещала.
Обойдя близлежащие места, посидев на берегу озера и слегка замерзнув, они вернулись в дом. Романа, дрожащего всем телом, потянуло в уют, в тепло. А пахло в доме так аппетитно!
Стол был накрыт на две персоны, стояла большая тарелка с соленостями, чугунок с картошкой, из которого шел легкий пар. И длинное блюдо с рыбой, покрытой хрустящей коричнево-золотистой корочкой.
- Настенька, ставь еще тарелку. Трое нас, обедать будем. Вот, знакомься. Это Роман, друг Тёмки моего.
И тут он увидел ее, Настю. Вернее, сначала увидел ее удивительные глаза. Они смотрели внимательно и с интересом. Мысли Романа инстинктивно метнулись к альбому и карандашу. Запечатлеть бы это взгляд! А она уже протягивала ему руку для знакомства.
Сели за стол и приступили к еде. Роман был гурманом по натуре. Он обожал хорошую кухню, вкусную, если не сказать изысканную, еду. Но вот такой рыбы ему пробовать не приходилось! Как сказал бы его друг Артем – это что-то с чем-то!
Вкусно было так, что он не мог отказать себе еще в одной и в третьей рыбешке, с хрустящей корочкой сверху и нежной мякотью внутри, тающей во рту. Картошка была рассыпчатой, обильно политая настоящим, не рафинированным подсолнечным маслом. И соленые помидоры… Их вкус он даже описать бы не смог словами.
Иван Кузьмич еще и самогоночки налил по стопке, но Настя отказалась:
- Мне еще тетради проверять, дядь Вань. Чаю попьем и я пойду. Уберете сами?
Настя всего пару раз взглянула на Романа во время еды, хотя разговаривали они довольно активно. Она про школу и учеников рассказывала, он про свои художества, выставки. Иван Кузьмич про жизнь в деревне.
Держится, мол, она, Лущовка, на честном слове их бывшего председателя. Он выбивает и дрова, и уголь, и корм скоту. Так и живут потихоньку. Пока на плаву, а там как Бог даст. Сколько уж их разорилось, таких деревень!
Вскоре Настя ушла, оставив после себя какую-то необъяснимую ауру. Они тоже вышли подышать свежим воздухом. Уже вечерело. Иван Кузьмич уселся на лавочку и спросил вдруг:
- Ты женат, Рома?
- Нет, Бог миловал пока, - ответил он со смешинкой, вспомнив взбалмошную Натали с ее вечными упреками и недовольством.
- Миловал, говоришь… Значит, душа не лежит к семейной жизни. Вот и Тёмка такой же. Мы-то, бывало, в двадцать лет уж и мужья, и отцы, в сорок дедами некоторые становились. А вы…бог миловал. Эх! Мне бы ваши годы, я бы за счастье почёл, если бы такая дивчина, как Настя, на меня бы свой взор обратила.
- Так и я бы почёл, Иван Кузьмич. Но ведь не обратила она на меня свой взор.
Он лишь головой покачал и пошел устраивать гостя на ночлег, пока тот мыл посуду в эмалированном тазике.
***
Роману не спалось. Тихо урчал в углу старенький «ЗиЛ», рядом громоздился старинный шкаф с резьбой, печь занимала огромное пространство. В углу дверь в спаленку Кузьмича, а Роман спал на раскладушке под лоскутным одеялом.
Сам так решил, чтобы не сгонять хозяина с его кровати. В окно заглядывала любопытная луна и был виден угол Настиного дома по соседству.
Роман вспомнил свою квартиру с посудомойкой, стеклянными столами, кожаной мебелью, навороченной ванной комнатой, и она показалась ему какой-то неестественной что ли. А вот тут все настоящее, будто он вышел из компьютерной игры и попал в реальный мир.
Утром Роман проснулся рано, петухи разбудили. Вышел во двор. Было прохладно, но он все же зачерпнул ведро воды из колодца и облил свой голый торс. Стал растираться жестким полотенцем и тут увидел Настю на соседнем крыльце. Она поздоровалась издалека и зашла в дом. Он и слова не успел сказать.
После завтрака дед занялся хозяйством: куры, огород, а его гость отправился на поиски своего вдохновения, прихватив альбом и карандаши. За день Роман изрисовал почти весь альбом, вдохновение как-то само собой вернулась. Прав был Артём, что выпихнул его сюда. Но к концу дня потянуло домой, к Ивану Кузьмичу.
Тот встретил его блинами с медом и ватрушками с жирной сметанкой. Блины сам пек, а ватрушки Настя принесла. Но сама она в этот вечер так и не показалась, а Роман подсознательно ждал ее прихода, ее общества.
Он задавал себе этот вопрос: зачем? Но ответа не находил.
Прожил он у Ивана Кузьмича целую неделю и наработал столько художественного материала, что хоть садись и пиши картины, одна краше другой! Тут тебе и луга, и озеро, и река со скалистыми берегами, и паромщик. И даже деревушка с ее пряничными домиками, цветущими палисадниками, рассветы и закаты.
А еще она, Настя. Все ее редкие приходы он старался запечатлеть. Портретов было несколько, хотя он и не портретист. И один из них, самый удачный, Роман решил подарить ей на память. Иван Кузьмич посмотрел внимательно и сказал:
- Хороший рисунок. Живая она здесь, настоящая. Иди, дари. А то вы все вокруг да около ходите, а так, глядишь, да и разговоритесь. Вижу, что по нраву друг дружке, а зажатые, как два кукурузных початка, каждый в своей шелухе. Иди, порадуй Настёну.
Роман взошел на крыльцо и тихо постучал в дверь. Настя открыла сразу, и ее щеки покрылись румянцем.
- Вы ко мне? Что-то случилось? – спросила она.
- Да, случилось. Я уезжаю завтра, работу свою завершил. Хочу подарок вам сделать, - как-то несмело сказал он.
- Заходите, что же мы у порога-то, - ответила Настя и пропустила его в дом.
Чисто, уютно. Как и сама хозяйка, опрятная, милая, с улыбкой на лице. Роман протянул ей портрет, и Настя охнула:
- Надо же! Как здорово, спасибо вам. У меня как раз рамочка есть. Хотите чаю?
Весь вечер они проговорили. Уже не было ни робости, ни стеснения. Общались как хорошие знакомые, смеялись, шутили. И наконец Роман посмотрел на часы, было около десяти. Но он еще не все сказал, хотелось в чем-то признаться, что-то спросить. Но что?
- Мы еще увидимся? – задал он глупый вопрос, но Настя лишь пожала плечами.
- Вы приезжайте к нам... с Тёмой. И я, и дядя Ваня будем очень рады.
***
И он приехал, приехал сразу после выставки, на которой получил заслуженную награду за самую колоритную пейзажную живопись. Настя все это время ждала его, хотя в этом призналась намного позже, уже на их свадьбе.
Артём со своей новой пассией были свидетелями. И он хитро подмигивал другу.
- Я знал, куда тебя отправляю, дружище. Настюха девушка что надо. Только мне вот как сестра, каждое лето вместе проводили. А тебе в самый раз. Рад за тебя!
А Роман был не просто рад, он был счастлив! Наконец в его жизни появилось все: и любовь, и счастье, и вдохновение. И все это в лице одной единственной, любимой женщины, которая тоже не скрывала своих чувств рядом с ним: любила, ценила и, что самое главное, вдохновляла.
- Спасибо за прочтение! Буду признательна за ваши комментарии, отзывы и пожелания, дорогие читатели.
