Рубеж восьмидесятых и девяностых. Перестроечная нищета. Талоны на мясо. Животные, которых хозяева выкинули на улицу.
Помните, как это было?
В Ленинграде появилась Армия Спасения. Группами и поодиночке они появлялись на чердаках и в темных подвалах, осматривались, осваивались, а потом выходили на улицы и во дворы. Они учились избегать автомобильных колес и спасаться от бездомных собак, не попадаться жестоким мальчишкам и добывать себе пищу на помойках. Они терпеливо сидели у подвальных оконец, или у мусорных контейнеров, или в пустых унылых сквериках, ожидая, когда их заметят и позовут с собой. С виду кошки как кошки: серые, черные, полосатые. Лишь глаза необычно серьезные, вдумчивые. В них читалась надежда, что однажды – ведь не может быть, чтобы этого не случилось! – кто-нибудь наконец их заметит. И возьмет к себе домой. И тогда они смогут выполнить то, ради чего покинули родную страну.
Задача их была проста: прибиться к людям, прижиться в домах и учреждениях – а после всем своим существом, каждым усом и шерстинкой нести голодным, озлобившимся, одиноким людям тепло, радость и утешение. Они ждали. Они надеялись. Но люди проходили мимо – озабоченные, усталые, сердитые, равнодушные. Им не было дела до других людей. Тем более они не замечали кошек.
Лишь изредка солдаты Армии Спасения ловили на себе сочувственный, горестный взгляд:
- Ах ты, бедняга! Голодная... Да ведь нечего тебе дать, совсем нечего...
А им ничего и не было нужно. Они подходили, и выгибали спинку, и громко мурлыкали, и терлись головой о ноги, торопясь отдать хоть немного тепла. А человеческие глаза наливались тоской. И тогда они отходили, сконфуженные, ведь человек страдал – оттого, что не может помочь голодной бездомной кошке. Армия Спасения была в растерянности.
Миррана Каммиата, втиснувшись на подоконнике между цветочными горшками, вылизывала заднюю лапу. Было грустно. Хозяйка, Анастасия Григорьевна, вернулась из магазина чуть не плача. Кассирша облаяла. Вечно они торопятся, молодые. А старая бабка с трешками, которыми выдали пенсию, возится, считает их, путается. И пенсия тает – глазом не успеешь моргнуть. Рыбы дешевой уж не найдешь...
Миррана Каммиата с урчанием вгрызлась в шерсть, словно у нее блоха, как у настоящей кошки. Хозяюшка, милая, не нужно рыбы, я и кашки поем, и булочки; ты только не огорчайся.
- Ох, девочка моя... – вздохнула Анастасия Григорьевна. – Горе мне с тобой. Чем же кормить-то?
Миррана Каммиата спрыгнула с подоконника и стала тереться о хозяйкины ноги – распухшие, в уродливых черных венах. Великие боги, как она вообще ходит?
- Кушать хочешь? Сейчас я тебе, девочка, кошечка... что-нибудь... – старушка шмыгнула носом, отерла слезинку. – Пойдем, милая, пойдем.
Миррана Каммиата поднялась на задние лапы, уцепилась передними за хозяйкину юбку. Хозяюшка, не жалей! Не жалей ты меня, пожалуйста. Ведь это я должна любить и жалеть тебя – старую, немощную, одинокую. Я здесь ради тебя: буду греть твои ноющие ноги, буду рассказывать свои сказки, доставать закатившуюся под кровать катушку ниток, подносить в зубах пузырек с лекарством, если тебе станет плохо...
- Умница, - улыбнулась хозяйка. - Понимаешь, что баба Настя голодной не оставит. Да уж пойдем, дам тебе. Наголодалась на помойках-то... Кто ж тебя выбросил?.. Ох, люди, никого не жалеют.
На кухне Миррана Каммиата опять вспрыгнула на подоконник и выглянула во двор. Снизу, с открытого мусорного контейнера, на нее глядели три кошки. Одна – обычная, две – из Армии Спасения. Миррана Каммиата выгнула спину и задрала хвост. Те, снизу, подали знак: счастливица, поздравляем! Она скребнула лапкой по стеклу и соскочила на пол.
Хозяйка положила в блюдце кусочки булки и полила их водой, в которой вчера варилась сосиска.
- Мур-р...
- Кушай, девочка моя, кушай. Одна ты у меня...
А во дворах, в скверах, на улицах ждали и надеялись кошки.
Где вы, люди, - те, кому мы нужны?
По прошествии этих десятилетий мы все еще живем. И не так уж скверно.
Но как же, по-вашему, мы сумели выжить ТОГДА?
---
Автор: Елена Ворон