— Эмм, как прикажешь мне реагировать? — теряется шеф.
Я бы тоже растерялась. Понимаю, что реально веду себя более, чем странно, нет, не так — нереально неадекватно веду себя. Вон и среди вас парочка человек меня, видимо, в сумасшедшие записали и отписалась от рассказа о моих приключениях. Нет, я согласна, всё у меня стало как-то неладно или не в склад и не влад, поцелуй корову в зад. Тут уж, извините, такая вот полоса в жизни нарисовалась, что не сотрёшь и не попишешь. Но я по-прежнему и не иначе на оптимизме, не сомневайтесь! Ибо я кто? Оптимистичная блондинка на шпильках, кстати, пока в офис ехала, прикупила себе ультра-модные сапожки. Загляденье, а не сапожки!
Что же, собственно, приключилось на сей раз? Да, в двух словах не расскажешь. Нет, если коротко и неясно, что моя сестра оказалась отпетой мошенницей и чуть было не развела меня на бабки. А поподробнее… Эх, вот так вот ростила, ростила мама Виолку, попой вперёд рожала эту пухлощекую очаровашку. А она… Молодёжь, что с них взять? Хотелось бы мне думать подобным образом, ну про молодёжь. У нас же как обычно оправдывают взбалмошное поведение, абсурдные поступки? Либо ты старик с деменцией, и тебе всё можно. Либо ты милейший малыш, мамина бусинка, и познаёшь мир, и тебе всё можно. Либо представитель молодёжи, подросток с разбушевавшимися гормонами, и тебе всё-всё-всё...сука...литературно выражаясь...и тебя ещё надо пожалеть такого бедного и разнесчастного, непонятого обществом, родителями, сбившегося с пути в вечном поиске себя. А остальным человекам, людям да гражданам у нас НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ, тем, кто в возрасте между детством и юношеством, и после молодости между старостью. Я как раз попадаю под категорию тех, кто должен вести себя соответственно возрасту, только в душе не чаю, если честно, как это соответственно, и тех, кто должен понимать других. Я пытаюсь, прям тужусь всей своей понимающей, милосердной душой понять сестру и не могу. Ну ни в какие ворота не лезет то, что она сотворила. У меня же из-за похищения Виолы реально чуть сердце от переживаний не остановилось. А она! Я уже ведь и порыдала, и поржала истерично, и коньячку махнула пару рюмок, и поикала, а меня никак не отпускает, что НИКАКОГО ПОХИЩЕНИЯ НЕ БЫЛО. Видите ли, ей, той самой представительнице молодёжного движения, которой можно всё, взбрело в её юную и сообразительную головку, что она может развести меня на бабки, чтобы сделать ремонт в своей комнате. И как, скажите на милость, я должна была отреагировать? Отлупить? А смысл, поздно пить боржоми, да и воспитывала Виолку не я, чтобы теперь вставлять ей люлей. Хотя желание вставить люлей в первые минуты шока у меня возникло, чтобы у этой креативной особы с ГЕНИАЛЬНЫМИ идеями мозги на место встали. Чую, снова подбирается икота и гомерический хохот. Не знаю почему, но меня история с сестрой одновременно и злит, и огорчает, и веселит, хотя смешного мало. Однозначно, я взбодрилась, а то заскучала без приключений, как без пряников.
— Поцелуй меня, — несу я Аркадьевичу полный бред на полном серьёзе.
— Эмм, чего, Белозёрова?
— Нам надо с тобой дружно пройти диспансеризацию, Лавряшин, пора по возрасту. У меня вон зрение ухудшилось, прибор дальнего видения счастья сбоит. У тебя со слухом проблемы.
— Илон, тебя Григорий там накачал что ли чем-то? — шеф осматривает меня, вертит в разные стороны.
— Оу, ролевые игры? Ты — доктор, а я — пациентка? — гогочу и захлёбываюсь слезами. Фух, где Альбина с капельницей, пора меня остановить. Иначе я за себя не отвечаю.
— Белозёрова, я не собираюсь с тобой заигрывать, — мрачнеет шеф.
— Ах да, ты же этот, — я растягиваю слова, успокаиваюсь на мгновение, — верный муж Лилии. Тебе нельзя со мной заигрывать, а то жена заругает и меня опять обвинит в сексуальных домогательствах и посягательствах на кое-что у кое-кого.
Лавряшин снимает с себя дутую чёрную куртку с металлическим отливом, пока мы с ним препирались, он так и не разделся отчего-то, видать, планировал быстрее уладить вопрос со мной. Но я была бы не я, чтобы просто и быстро отпустить любимого шефа.
— Илона, хватит, — он вытер со лба влагу, запарившись стоять в тёплой куртке и жарком, вязаном свитере, — давай по домам. Я отвезу тебя, собирайся.
Ммм, а Лавряшину идут оленята, такой он симпапулька сразу, домашний...родной. Видит Бог, я пробовала забыть и разлюбить Костю, но не выходит у меня. Выше это моих сил! Наваждение по имени Константин Лавряшин.
— Нет, мы только начали, милый Костик. И домой я точно не хочу. Во мне стооооолько кофе. И вообще я сейчас на таком адреналине. Так что, доктор Лавряшин, вы осмотрите меня? — я расстёгиваю верхние пуговицы блузы, но шеф останавливает меня.
— Я не собираюсь с тобой заигрывать, — он вздыхает устало и садится на стул, — Ты не в себе, ты сама не знаешь, чего хочешь, и ты прекрасно любовничала с Гришенькой каких-то три часа назад. А с женой я в разводе, там другое дело.
— Какое дело? — я с любопытством поглядываю на Аркадьевича и наконец-то начинаю приходить в себя.
— Что с Виолой? Ты из-за сестры на взводе? Твой рыцарь помог? — переводит Костя тему.
— Не увиливай от темы. Что за дела с твоей бывшей женой? — говорю это и прям смакую на кончике языка словосочетание бывшая жена.
— Дела давно минувших дней, когда я молод был и зелен, и наворотил на свою голову, что теперь, — шеф опускает голову и замолкает.
Я присаживаюсь на корточки перед Костей, забыв, что юбка треснула, слышу, как рвётся ткань, но не обращаю на это внимания.
— Одна голова хорошо, а две ещё лучше, — я глажу шефа по колену, успокаиваю, даю понять, что я снова рядом, неизменно рядом с ним, ибо мы в одной упряжке прошли огонь, воду и треклятые медные трубы. Да и одним приключением больше, одним меньше на мою светлую головушку, ничего, побегаю! От меня не убудет, если я поддержу своего канувшего в лету рыцаря, может, у него просто доспехи заржавели? А из Григория, что принц, что рыцарь никудышный вышел. Но об этом я вам расскажу в следующий раз!