Пожелания местной чудилки перечеркнули радость от прелести мягкого утра.
А уверенность, с какой та посулила ей кару, даже испугала. Мила не могла и представить, чем вызвана столь сильная неприязнь – в объяснение про детскую дразнилку поверить было трудно. Она ведь никогда не бывала здесь. Точно – не бывала. Но как тогда объяснить загадочное наследство? И узнавание местных? И внезапно накрывающие её видения?
Вода в реке вспыхнула золотом, искорки затрепетали от лёгкой ряби, и Мила увидела загорелого дочерна пацанёнка, скачущего по бережку. Он обернулся и, помахав ей рукой, закричал: «Милка! Милка! Иди, секрет расскажу! Про красную берёзу, что в маре растёт! У неё вместо сока – кровь, а в корнях сердце!»
Солнце осветило его со спины, заключив на мгновение в золотистый ореол, и ослеплённая Мила зажмурилась. А когда снова открыла глаза – мальчишка пропал.
- Красных берёз не бывает, - шепнула Мила растерянно, и в ответ зашуршали камыши.
Взлетела в небо парочка птах, стебли заходили волнами, и из зарослей вывалилась Янка. В руке она тащила длинный стебель с коричневым початком на конце и, подойдя к напрягшейся Миле, протянула его девушке.
- Для тебя сорвала. Забирай цветочек!
- Спасибо. Обойдусь. – холодно поблагодарила Мила. Захотелось вскочить и уйти от этой ненормальной, но она приказала себе сидеть.
- Возьми, возьми! От подарка не отказываются! – сморщенное личико стало кривиться. Янка взмахнула стеблем и сунула Миле в лицо коричневую тугую трубочку.
- Что ты ко мне привязалась! – Мила не могла больше сдерживаться. – Подари свой камыш деду.
- Это рогоз! – Янка разломила стебель напополам и бросила Миле под ноги. – Правильно тебя от нас услали! Ты злая, Милка!
Взмахнув коротеньким подолом, она побрела по берегу на тоненьких спичках-ногах, и только когда разросшийся ивняк полностью скрыл понурую фигурку, Мила смогла расслабиться.
Нужно было возвращаться, чтобы узнать, не освободилась ли баба Жоля. Мила уже решила, что расскажет ей всё, ничего не утаивая, и пусть та решает - верить ей или нет.
Нащупав в кармане джинсов конверт, помедлила – доставать или не стоит, и всё же достала, чтобы ещё раз взглянуть на присланные ей предметы.
Внутри лежали старый ключ и фотография без каких-либо приписок. Это был нерезкий снимок небольшой части дома – старые ступени, почти потерявшиеся среди бурьяна, потемневшие доски двери со струпьями облезлой краски и прямоугольник почтового ящика с сохранившемся адресом на корпусе.
Мила не смогла разобрать расползшиеся буковки даже с помощью лупы, спасибо отправитель повторил адрес и на конверте: Калтусовский лесхоз. Дрыгва, д. 13. Он не потрудился вложить даже коротенькую записку, только фотокарточку и ключ, и тем самым сильно заинтриговал Милу.
Поначалу она подумала, что это чья-то глупая шутка. Но быстро отмела это предположение, поскольку не видела в нём смысла. Немногочисленные знакомые знать не знали ни о какой Дрыгве. И не были замечены в подобных розыгрышах.
Мать, когда она переслала ей переснятое фото, посоветовала не заморачиваться, а лучше подумать над тем, чтобы, наконец, выбраться к ним.
Они – мать и её заокеанский бойфренд - давно зазывали Милу в гости. Мать прочно осела в чужой стране, десять лет назад «встретив свою судьбу». Она уехала без сожалений, как только дочь выпустилась из университета, и не могла понять дочкиного упрямства и упорного нежелания их навестить. А Мила в свою очередь не понимала – как можно принять и полюбить равнодушный океан, скучные пальмы, с веером топорщащихся листьев и колючими стволами, и такое ослепительное, словно надзирающее за всеми солнце. Она бы точно не смогла жить среди других запахов и видов, среди чужой речи и чуждого уклада.
«Ты не в нашу породу пошла! – сокрушалась мать, и Мила не спорила.
Отца она не знала, родители развелись перед её рождением. Что побудило сделать это, мать не рассказывала, а Мила предпочитала не спрашивать. Только в душе копилась обида на человека, который их бросил и ни разу не попытался узнать, как живет его дочь.
Разглядывая полученное письмо, она было подумала - не от него ли оно, но тут же отругала себя за эту глупую мысль. Отец априори не мог ей ничего прислать.
Так и не определившись с возможным отправителем, Мила полезла искать информацию в интернете.
Запрос по карте показал ей глухую пущу на северо-западе Беларуси. Территория лесничества была обширной и включала в себя леса и протяжённую марь. Самой ближайшей точкой к нему оказалась деревня Вяликая Вёска, в которую, после недолгих размышлений, решила отправиться Мила.
У неё как раз намечался отпуск и очередной вояж с подругой Ариной на море. Она ездила туда по привычке, чтобы не проводить свободное время в одиночестве. И даже обрадовалась возможности отменить всё. Арина негодовала и называла старой авантюристкой, и когда Мила объявила, что всё-таки поедет в деревню, сочла её пропавшей для общества и укатила отдыхать с сестрой...
Писк ласточек вывел Милу из задумчивости. Птицы носились у самой воды, хватая в воздухе синих стрекоз. У берега с негромкими плесками ныряли утки.
Чуть дальше, ближе к середине реки, торчало из воды что-то похожее на сдувшийся мяч. Мила заметила его только тогда, когда он медленно и лениво начал перемещаться в её сторону. А когда подобрался совсем близко, распугав недовольных уток, различила бледную рыхлую кожу, под которой что-то колыхалось как студень.
Девушка ещё не успела подумать – что это может быть, а мяч вдруг слегка приподнялся и завис, уставившись на Милу. Застыла и она, только теперь сообразив – что находится перед ней.
То была человеческая голова!
Комья слизи налипли на лысую черепушку, несколько пиявок присосалось к тому месту, где когда-то было лицо. Среди них мутными шариками пучились рыбьи глаза и гипнотизировали Милу!
Когда вокруг головы река взялась пузырями, и что-то плюхнуло с силой, подняв тучу брызг, Мила отмерла и, зачем-то схватив стебель рогоза, замахнулась на т.в.а.р.ь, а потом припустилась бежать. Спотыкаясь и оскальзываясь на траве, задыхаясь с непривычки, она неслась к деревне и не сразу поняла, что её не собираются преследовать.
Дед Новик всё так же дремал у забора, и когда она рухнула рядом, чтобы отдышаться, пробормотал в бороду: «Рогозину выбрось. В дом её не таскай».
- Почему? – выдохнула Мила.
- Да чтобы баламутень за ней не пришёл. По солнцу, положим, не решится. А ночью может и навестить.
- Я... сейчас... видела...
- Баламутня. По утрам он любит всплывать, подглядывать за людьми. Но на бережок не суётся - от солнца ему сильный вред. Зато ночами полная свобода, ночами, бывает, он и в деревню заходит.
- Но кто это??
- Баламутень же, бестолковая. Из тапельцов*. Здесь их немного – у нас в деревне правила знают.
Слово было незнакомое, но Мила прекрасно поняла его смысл и тихо ахнула, безоговорочно поверив деду. Да и как было не поверить – если только что сама видела в реке это отвратительную т.в.а.р.ь.
- Но как такое возможно? Откуда он взялся?
- В Рубяжах всё возможно, - подхрюкнул дед и, выпростав руку из складок одёжки, звонко прихлопнул Милу по лбу.
Ладонь у него оказалась сухая и горячая. Кожу сразу ожгло кипятком, но отстраниться Мила не смогла – какая-то сила удерживала её на месте словно магнит.
- Забыццё дужа моцнае... Постаралась, но свести можно. Ты не боись, унучка, – забормотал дед непонятное.
Мила деда не слышала – из глаз брызнули слёзы, до того больно сделалось голове.
- Отпусти её, старый пянёк! – баба Жоля спешила к ним по дорожке. – Изведёшь мне дзяўчынку! Она уже и с лица сошла!
Дед Новик ещё продолжал удерживать Милу, когда она подбежала да шлёпнула его по руке, и боль тут же прекратилась.
- Ишчо и пятно ей наставил – точь-в-точь как Янкина мета! Чего удумал? Зачем это всё?
Не дожидаясь ответа, баба Жоля приложила Миле ко лбу чистый прохладный платочек, и, приникнув к нему губами, зашептала быстро-быстро.
- Что ты там шэпчэ зря, - не открывая глаз, поинтересовался дед – Забыццё на ней. Забыццё.
- Забвение? – бабка обхватила ладонями лицо Милы, пристально вгляделась в глаза. – То-то я смотрю – не такая ты, Милушка. Вроде и говорю с тобой, а отклика не чую.
- Что на мне? Какое забвение? – Мила вывернулась из бабкиных рук и помотала головой. Боль от дедова прикосновения хоть и прошла, но соображалось ещё плоховато.
- Забыццё. Память тебе отчекрыжили.
- Как это – отчекрыжили?
- А так. Раз - и усё. Нету.
- Забвение, Милушка. вроде замка. Или тебя не помнят, или ты забываешь. Его чаще перевязом срабатывают. А иные стиранием. Перевяз размотать можно. А стирание уже навсегда.
- Перевязка на ней, - дед улыбнулся, пошевелив бородой. – Узелок-бусина красиньким горит.
- Ты хоть понял, чья то работа?
- Чего ж не понять. Санька и сделала. Она умелицей была. Таких больше нету.