оглавление канала, часть 1-я
Свобода!!!! Вот, что я ощутила в первые мгновения после превращения!! Свобода, пьянящая голову и веселящая душу! Марфа-Варна отодвинулась куда-то в дальний угол сознания, уступив место волчьей сущности. Вой, будоражащий кровь вырвался из моей глотки, и полетели назад от бешеного бега заснеженные деревья, высокие пушистые сугробы и заметенные до самой макушки кустарники. Сердце в груди билось ровно и ритмично. Свобода-а-а…, пела моя душа, не желая слушать голоса разума человека. Но в этом и крылась опасность. Я знала такие случаи, когда Знающие при превращении просто теряли свою людскую сущность, опьяненные этим чувством нереальной физической свободы. И тогда зверь брал верх над человеком. Кончалось все это очень плохо. Поэтому, наши Старцы в первую очередь тренировали нашу волю и выдержку, учили удерживать собственное сознание в рамках, мешающих полностью поддаться влиянию зверя. Моя борьба с сознанием волка была недолгой, но и нескольких минут упоительной воли было достаточно, чтобы в моей душе возникло искушение отринуть все человеческое и навсегда остаться в зверином облике. А еще, ярость, вызванная мыслями о проклятом подменыше, отнюдь не облегчала мне этой борьбы. Но, перед моим внутренним взором встал образ могучего воина с пронзительно-синими глазами, его несколько застенчивая улыбка, разбегающаяся от глаз сеточка мелких морщинок. Это подействовало на меня словно ведро родниковой воды, вылитое на голову. О чем это я?! Злость не поможет победить, она не может стать тем мотиватором, который приводит к победе! В конечном итоге, злость всегда заканчивается страхом. А победу дарует любовь, ради которой только и стоит жить, и только ради нее стоит умирать.
Я умерила свой бег, чувствуя, как вокруг меня, словно облако морозного пара, скапливается сдерживаемая сила. Лютый бежал чуть сбоку, время от времени взлаивая, как при охоте на крупного зверя, созывая стаю. То здесь, то там, подобно призракам, между стволов деревьев мелькали волчьи тела. Волки откликнулись на мой зов, признав во мне своего, доверяя мне свои жизни. Мы мчались словно безмолвная смерть, и тайга замерла, притихла, признавая нашу силу и наше на нее право.
Защиту, поставленную шаманом вокруг лагеря, мы вспороли, как острый клинок вспарывает обветшавшую ткань старой рубахи. Защита была поставлена против людей, а мы не люди, мы – волки! Для того, чтобы мои братья не пострадали от людского оружия, я, почти мимоходом, словно легкую ткань, накинула на людей облако паники. Суета и беготня не давала людям сосредоточиться на собственной защите, и этот переполох не позволял Мормагону с Качедой ни понять, ни защититься от нашей внезапной атаки. Главной моей целью был полковник. Мне потребно было поставить ему внутреннюю защиту так, чтобы подменыш не смог ее даже распознать, а для сего, нужен был непосредственный контакт с этим человеком. Мои планы чуть не нарушил внезапно появившийся Глеб. Он мешал моей сосредоточенности, мешал не волку, мешал Варне. Но я с этим справилась, и сущность зверя мне в этом была подмогой. Но все же, я не утерпела. И, рискуя быть распознанной Мормагоном, послала Глебу мысль, о том, чтобы они уходили отсюда немедленно. Мой любый узнал меня. А как же иначе? Истинная любовь видит не глазами, видит сердцем. И облик волчицы не обманул Глеба. Тем лучше. Я очень надеялась, что он меня послушает.
Внушенная ранее Качеде мысль о том, что всех остальных людей, кроме самого полковника нужно оставить здесь, давала свои плоды. И я предполагала, что, приняв это решение, Мормагон наложит на людей свой морок. Поэтому, существовала весьма ощутимая и реальная опасность, что Глеб с Сергием могут попасть под это заклятие тоже. И времени не было. Если они сей же час не покинут становище, то я уже не смогу их защитить. И так они достаточно долго пребывали в этом месте, которое контролировали подменыш со своим подручным. И как это скажется на их разуме, я даже не бралась предположить.
Поставить защиту полковнику оказалось не очень просто. Мне пришлось приложить для этого слишком много сил. Но вот, дело было сделано. Я завыла, призывая моих серых братьев покинуть это место. Волки тенями проскользнули невредимыми мимо заполошно бегающих, а я воочию увидала людское оружие в действии. Да, оно было опасно, очень опасно и производило много шума. Хотя, эти звуки только способствовали еще большей волне паники среди тех, двуногих, что было мне только на руку. Я поймала себя на мысли, что думаю так, будто сама уже не отношусь к людскому племени. Опасно и чреваты последствиями для меня подобные мысли. Но дело было сделано. Теперь, все… Можно уходить. Более я ничего уже не могла сделать ни для Глеба с его другом, ни для остальных людей.
Сразу после этого набега, стая разбежалась в разные стороны, словно их и не было здесь никогда. Одиночные выстрели и тревожные крики еще долго сопровождали нас, но и они скоро затихли. Только Лютый, по-прежнему, сопровождал меня обратно до места, где остался воткнутым в землю мой нож.
После обратного превращения, я некоторое время лежала на снегу, приходя в себя. Боль словно резала все мое тело на куски своим острием, и было тяжело дышать. Волк подошел ко мне и лизнул своим горячим шершавым языком по лицу. Сдерживая стон, и превозмогая боль, я просипела сквозь зубы:
- Ничего, Серый Брат, ничего… Скоро все пройдет… Спасибо тебе за службу. Беги к своей любимой. Не смею тебя более держать вдали от нее…
Волк посмотрел еще несколько минут на меня своим серьезным, немигающим взглядом, а потом, развернулся и неспешно потрусил прочь. Я с трудом поднялась, выдернула нож из промороженной земли, и приладила его на место. Встряхнулась, будто пытаясь сбросить с себя остатки звериной мощи, и побрела в сторону нашего кострища. Нужно было еще многое успеть, подготовиться к встрече, надеюсь, к последней встрече, с подменышем. Концентрация силы была мне сейчас нужна как никогда, а отсутствие до сего времени Глеба и его друга, вносило в мою душу смятение и беспокойство. Я очень надеялась, что моим воинам удастся вырваться из-под влияния Мормагона безо всяких потерь.
Сугробы здесь, на склоне, были невелики, и мне не пришлось прибегать к своим способностям, пропуская сквозь себя воздушные потоки, идущие из самой Сварги. На подходе к нашему становищу меня встретил радостным лаем Шалый. Ёшка, испуганно и настороженно выглядывающий из-за камня со своим оружием наперевес, увидев меня с облегчением выдохнул:
- Ну слава тебе… Живая. А мужики-то где? – И он принялся вытягивать шею, стараясь разглядеть кого-нибудь за моей спиной.
Я грустно усмехнулась.
- Одна я… Надеюсь, что Глеб с Сергием вскорости тоже будут здесь.
Охотник разочарованно выдохнул:
- Я думал, ты их обратно приведешь… Ну, то есть, я хотел сказать, что думал, вы вместе вернетесь.
Я, с легким прищуром глянула на него. Его энергия лучилась ровным оранжевым светом, еще не Знающего, но уже и не слепого человека.
- Они что, бычки на веревочке, а я им пастух, что должна была их «привести», будто они от стада отбились?
Ёшка насупился.
- Так я не это имел ввиду… - Голос его звучал несколько конфузливо. – Я к тому, что опасаюсь, кабы они там, куда ушли, дров бы не наломали. Уж больно горячие головы, все в бой рвутся, доказать тебе стараются, что они воины. Вот бестолковые… Доказывать нужно только то, в чем человек сам не уверен, то, что он сам, в первую очередь, подвергает сомнению. Вот, к примеру, - он сел на своего любимого конька и принялся философствовать: - На кой ляд, медведю доказывать, что он медведь? И так всем это понятно. А коли уж начинаешь доказывать, значит, ты сомневаешься в себе. А это всегда пагубно, особенно перед боем. В бою – главное быть уверенным в своей правде, иначе – не победишь. И никакое оружие тебе в этом не подсобит, и никакие мускулы тебя не спасут. – Потом, будто спохватившись, запричитал: - Ох… Чего это я? На тебе словно черти воду возили… Отдохнуть тебе надобно, сил набраться. А иначе, какой из тебя боец? Пойдем, пойдем…, - захлопотал он, - Я там сварганил кое-чего. Похлебку. Не весть какое яство, конечно, но горяченького похлебать в походе – первое дело. Пойдем, девонька, пойдем… Тебе сразу полегчает…
Сопровождаемая псом, следуя за охотником, я добралась до нашего костерка, и там, почти без сил повалилась на подстилку. Глядя, как Ёшка суетится вокруг костра, над которым висел старенький, помятый по бокам котелок, в котором что-то зазывно булькало, я с грустью подумала, что вот, ради таких спокойных моментов и стоит жить. Едва эта мысль коснулась моего сознания, как все мое существо воспротивилось ей. Нет, не только ради таких моментов! Ради борьбы, ради восхода солнца, ради бушующего бурана и гремящих грозовых фиолетовых туч. Каждый момент жизни – это уже счастье. Пусть, иногда отдающее горечью степной полыни, но счастье. Усмехнулась своим мыслям. К чему это меня потянула на вечное? Перед боем – не очень хороший признак. Хотя, это скорее всего, от усталости, не иначе.
Охотник, держа дужку котелка спущенным рукавом, мелко семенил от костра, стараясь не расплескать горячее содержимое. Поставил передо мной варево, вытащил откуда-то ложку, обтер ее тщательно тем же рукавом и протянул мне:
- На-ка… Подкрепись… А то, поди, скоро опять куда-нибудь упорхнешь…
Я, стараясь спрятать улыбку, при взгляде на его серьезную, озадаченную хлопотами физиономию, обрамленную, нелепо торчащими во все стороны волосами обильно присыпанными солью седины, с благодарностью взяла из его рук ложку и осторожно зачерпнула из котелка горячую, обжигающую похлебку. Аккуратно, чтобы не обжечься попробовала губами, и похвалила кашевара:
- Вкусно… - Ёшка расплылся в довольной улыбке. А я спросила: - А почто сам не ешь? Тут много, всем хватит…
Охотник смущенно замялся.
- Дык… Мужики-то, поди, голодные вернутся…
Упоминание о «мужиках», которые «голодные вернутся» прогнало мое улыбчивое настроение, опять обволакивая меня, будто дымом от костра, беспокойством и тревогой. Я съела несколько ложек вкусного варева, и, протерев ложку снегом, протянула ее обратно кашевару. Тот огорченно покачал головой:
- И поела-то, словно воробьишка клюнул. Тут ить на всех хватит! – И добавил, обращаясь к самому себе. – Вот я пенек трухлявый!! Все, что ни брякну, все не в строку!!
Я поспешила его успокоить:
- Не кори себя понапрасну… Ты тут не при чем. Я уже наелась. Нас приучали с малого жить в походах. Так что мне, того, что съела, на целый день хватит.
Ёшка только горестно вздохнул, да головой покачал.
Приближался уже рассвет. Небо слегка светлело, но звезды еще не утратили своей яркости, просвечивая сквозь редкие прорехи в ползущих по небу с запада облаках. Охотник проследил мой взгляд, и озабоченно проговорил:
- Однако, сёдни буран к обеду соберется. Не ко времени… Ой, не ко времени…
А мне, почему- то подумалось, что может и ко времени, может и в подмогу… Я с малолетства привыкла понимать язык природы, и чувствовала все ее изменения, как их чуют дикие звери. И приближающийся буран, почему-то веселил мне сердце.