Это продолжение цикла постов об истории границ в Прибалтике. Начало – здесь.
Еще в начале войны элиты национальным окраин ожидали перемен – и Империя намекала на то, что они будут. После Февральской революции эстонцам и латышам стало очевидно, что перемены можно и нужно приближать активными действиями. Целью была автономия в составе Российской республики, не более того. Наибольшую активность проявили эстонцы, которым и повезло больше всех: эстонские земли не познали разрушений, оккупации и исхода беженцев. Тем не менее, десятки тысяч эстонцев сражались в составе Русской армии, а мирное население несло все на себе все военные тяготы.
8 апреля 1917 г. в Петрограде состоялось многотысячное шествие эстонцев (зайдите в питерскую Яаникирик, там есть неплохая экспозиция на эту тему), а четыре дня спустя Временное правительство приняло декрет о самоуправлении на землях, населенных эстонцами. Властью в Эстляндской автономии (название условное, никто ее так тогда официально не называл) в составе Российской республики стали Временный Земский совет и комиссар Временного правительства. Комиссаром был назначен Иван Иванович Поска, популярный в народе городской голова Ревеля, православный эстонец (как и многие другие деятели будущей Эстонской республики).
В автономию вошли Эстляндская губерния (без Нарвы, которая будет присоединена позже) и населенные эстонцами части Лифляндской:
Таким образом, границы Эстляндской автономии оказались максимально приближены к границам современной Эстонии. В том же апреле 1917 г. началось формирование эстонских национальных частей, ставших костяком будущей эстонской армии.
Создание Эстляндской автономии взволновало латышей. Но их положение было куда хуже. Во-первых, примерно половина земель, населенных латышами, была под немецкой оккупацией. Во-вторых, примерно половина этого населения покинула свои дома и была рассеяна по России. В-третьих, латгалы еще не до конца определились, с кем они: некоторые местные деятели хотели латгальской автономии (но в конце концов решили входить в состав латышской). В-четвертых, большевики были самой популярной силой на неоккупированной части будущей Латвии (латышские большевики, вестимо: представители будущей титульной нации).
А большевики трактовали национальный вопрос инструментально. Изначальной позицией было то, что разговоры об автономии, федерации, национальном самоопределении – вредные вещи, отвлекающие ресурсы от решения социальных вопросов. Лучше всего эти вопросы решать в рамках унитарного государственного организма, полагали они. Но быстро изменили мнение, когда выяснилось, что уступки национальным меньшинствам дают им тактические и стратегические преимущества. В полной мере этот сдвиг парадигмы проявил себя в Прибалтике, но об этом позже.
В итоге Временное правительство дало самоуправление и латышам. Но только в рамках Лифляндской губернии, сократившейся после создания Эстляндской автономии.
Курляндия была под немецкой оккупацией, а Латгалия (находившаяся в составе Витебской губернии) была признана слишком отличной в этническом и культурном смысле от латышских земель. Это было обидно: эстонцам разрешили объединить их земли в рамках одной автономии, а латышам – нет. Но так же, как и эстонцам, им дали Временный земский совет, во главе которого встал меньшевик Андрей Предкальн, а его заместителем стал Карл Улманис, лидер Латышского крестьянского союза.
Максим Бахто в своем великом цикле о белорусских землях показывает обстановку на фронте и в Прибалтике в это период:
А что там у литовцев? В 1915 г. Литва была оторвана от Империи, но никакого ажиотажа среди литовцев это не вызвало – даже среди католического клира, который трудно было назвать ее союзником. Вот что пишет историк А. Каспаравичус.
Настоятель Каунасского кафедрального собора Пранцишкус Карявичюс, на требование кайзеровского генерала фон Эйзенхарта Роте (von Eisenhart Rothe), чтобы все католические священники были полностью лояльны кайзеру Вильгельму II, поскольку Литва уже навеки соединена с Германией, гордо ответил: «Ваше превосходительство генерал! Литва и в самом деле оккупирована немцами, но еще не объединена с Германией, и мы себя считаем подданными России, (...) и вы не можете от нас требовать того, что противоречит обязанностям подданных».
Но к 1917 г. настроения национальных деятелей изменились. Связь с Россией была прервана, а немцы были тут, и намекали, что готовы содействовать независимости Литвы. Ранее они уже провозгласили марионеточное Польское королевство на оккупированной территории Царства Польского. Кстати, каким бы марионеточным оно ни было, именно с него началась, по сути, межвоенная Польша: подчиненный немцам Регентский совет воспринимался поляками как легитимный орган власти, и именно он передал властные полномочия Пилсудскому, что считается началом польской независимости.
Нечто подобное было предложено и литовцам. В сентябре 1917 г. был с разрешения немцев избран Литовский совет («Тариба»), который на Рождество примет декларацию о восстановлении независимости Литвы и «вечных союзных связях Литовского государства с Германией».
Еще в 1916 г. немцы разделили территорию Ober Ost, находившуюся под военной администрацией, на 3 административных района: Литву, Курляндию и Белосток-Гродно. Карта дает представление о том, какими они видели очертания будущего литовского государства:
Таким образом, к моменту Октябрьской революции кристаллизовались векторы устремлений национальных движений в будущих Эстонии, Латвии и Литве. Автономия в составе России в первых двух случаях, «независимость» под протекторатом Германии – в третьем. Однако ситуация на фронте вызывала все больше вопросов по поводу судьбы самой России.
Продолжение: Прибалтика в 1917-1918 гг.: От Октябрьской революции до Брестского мира