Фамилия неизвестна, - сколько таких было в начале войны неизвестных героев... сколько их было на моей войне в Афганистане. Сколько сейчас... неизвестно. Но об дном из них, памятью строки, чтобы помнили! чтобы помянули сегодня. Не будет побед ярче, чем та, которая в памяти, та, которая выстрадана народом, ту, которую положили на алтарь "любой ценой"!
Крепкие были подковы на немецком сапоге, но и те стерлись на земле русской..
Братья Тур — творческий псевдоним писавших совместно советских писателей Л. Д. Тубельского и П. Л. Рыжея. Работали вместе с 1925 года. Члены Союза писателей СССР с 1938 года. Для их творчества характерно сочетание публицистики и детектива.
КРАСНАЯ ЗВЕЗДА ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ОРГАН НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР № 97 (5161) 25 апреля 1942 г., суббота.
Фамилия неизвестна
В те дни летчики бомбардировочного полка под командованием майора Гребенчука не имели ни секунды передышки. Небритые, заросшие до глаз, с выпершими от усталости углами скул, они между вылетами изредка вздремывали на траве под плоскостями или же по-птичьи клевали носом в кабинах, опустив головы на штурвалы и держа ноги на педалях. Не было времени даже поесть или переодеться.
Едва прилетев и наскоро перезарядившись, они снова взлетали на задание. Зеленая мурава аэродрома была вытерта колесами самолетов, как кожа старого коня под шлеей. А когда они заходили на посадку, к полю спешила санитарная машина, чтобы увезти штурмана или стрелка с простреленным в воздухе сердцем. Другой отважный молча садился на место павшего товарища и через четверть часа взлетал в воздух.
В те дни воздух над нашей страной гремел и выл, раздираемый винтами, простреливаемый трассами зенитных спарок. «Юнкерсы», тяжелые, как пеликаны, ходили над городами. Нашим истребителям надо было днем и ночью летать им наперехват, прикрывать дивизии на переходах, подстерегать и сжигать противника на всех курсах воздушного океана.
Вот почему не всегда скоростные бомбардировщики майора Гребенчука шли на задания под прикрытием истребителей. Нередко МИГи и «Чайки» с соседних баз были заняты на других делах, а ждать, пока они подоспеют, не было времени.
Так жили и воевали в эти дни летчики майора Гребенчука на своем маленьком полевом аэродроме, среди соловьиных перекатов и громадных артиллерийских пожаров, стоящих стенами до самой Большой Медведицы. Ничто не нарушало смертельного распорядка войны.
Но однажды, проснувшись росяным утром и вылезши из-под плоскостей, летчики с удивлением увидели неизвестно откуда взявшийся маленький истребитель с простреленными, как сито, плоскостями.
Вскоре рядом с машиной появился и сам ее хозяин, небольшого роста крепко сваляный парень с курносым широким носом и ясными глазами, похожими на маленькие озерки, какие остаются после половодья в полях. Ранними утрами в таких озерках можно сосчитать камешки на дне. Когда он снял шлем, обнаружился веселый хохолок, стоявший на макушке этакой задорной запятой.
— Как дела, ребята? — опросил он деловито, как старый знакомый, глядя на подошедших летчиков ясными до дерзости глазами.
— Ничего, — ответил лейтенант Шумидуб. — А ты откуда взялся? Что гриб после дождя.
— Просто, ребята, нравится мне у вас природа. — весело сказал парень. — Соловьи свищут. Хорошо, Ивановна! У кого закурить найдется?
И не спеша, затянувшись папироской, истребитель рассказал, что вчера в бою у него обрезал мотор. Пришлось сесть прямо на огород. («Обратно, хозяйке капусту помял. Жутко неудобно...»). Пока латал бензопровод — свечерело. А утром, когда долетел до своего аэродрома, там уже никого не застал. Полк улетел неизвестно куда. По аэродрому лупила немецкая артиллерия.
— Вот дела, Ивановна. Отбился, выходит, от полка. Не знаю теперь, куда лететь... Где-то мой полчок приземлился? Зарядите, ребята, калику перехожего — нацедите бензинцу. И потом еще, товарищ инженер, бензопровод попрошу исправить. Да и вооружение немножко пошаливает. Одним словом, пожалейте бездомную крошку, которая отбилась от папы и мамы. Есть закурить, ребята?
Летчики рассмеялись этой жалостливой речи с беспрерывным поминанием какой-то Ивановны, служившей, очевидно, странный присловьем.
— Что с тобой поделаешь? — сказал инженер, раскрывая перед ним кисет. — Починим твою калеку...
В этот момент командир скомандовал «в воздух!» Летчики побежали к машинам.
— Кто же их сопровождает? — спросил истребитель у стартера, задумчиво покручивая свой хохолок над пшеничной, позлащенной солнцем, макушкой.
— А нихто,—спокойно ответил украинец-стартер. — Сейчас ястребки уси заняты.
— Вот дела, Ивановна! — сказал истребитель и внезапно побежал, как угорелый. Стартер посмотрел на него с удивлением. Парень несся во всю прыть к бензозаправщику.
— Милый, — умоляюще просил он у шофера БЗ, — будь благородным и великодушным, заправь мою «Коломбину». Хочешь я тебе скажу, что ты очень красивый и даже умный? Хочешь?
Через несколько минут бомбардировщики, идущие боевым курсом на запад, увидели странную вещь. Сбоку к их железному строю пристроился нивесть откуда взявшийся истребитель. Неизвестный самолет прошел под крылом одной из машин, потом взлетел наверх, сделал лихую горку и стал писать круги над эскадрильей, охраняя ее строй. Изумленный Шумидуб узнал машину утреннего гостя.
— Вот дьявол! Один-одинешенек попер на сопровождение!..
Одинокая «Чайка» сопровождала бомбардировщиков до самой цели. Когда на подходах к переправе яростно забили зенитки, охранявшие ее, и махровые шары разрывов окружили бомбардировщиков, «Чайка» неожиданно круто спикировала вниз, чуть не до земли, и заставила замолчать перепуганный насмерть расчет, у которого над самой головой прогудел советский ястребок.
А когда СБ, положив бомбы, шли обратным курсом, маневрируя от шквального огня, открытого обозленными немцами, дерзкий ястребок поочередно подлетал ко всем машинам чуть не впритык и показывал поднятым кверху большим пальцем правой руки:
— Бомбили — во!..
Приземлившись у себя дома, экипажи увидели на аэродроме уже поджидавшего их «сопровождающего», который, сняв шлем и подставив солнцу привольно завивающийся хохолок, радостно встречал своих боевых спутников.
— Ну и работали, ребята. Чисто звери! а гансы то, гансы, как обозлились! Даже из минометов жарили. Прямо карусель. Ивановна!
И он захохотал, показывая широкие, белые, как соль, зубы.
— Ты брось, парень, свою Ивановну,— сказал комэск, стараясь быть строгим. — Ты как смел вылететь, лейтенант? Ведь у тебя же машина не в порядке. Сам говорил — вооружение не в исправности.
— Да, маленько не в исправности, — виновато согласился лейтенант, и лукавая улыбка скользнула на дне его глаз, как серебряный малёк на песке ставка. Комэск подошел к «Чайке», повозился у пулемета и вдруг всплеснул руками.
— Да оно же у тебя вовсе не работает, твое вооружение!
— Правильно, совсем не работает, — смиренно вздохнул парень.
— Давеча в бою перебили...
— Как же ты полетел?
— Так времени не было чинить, товарищ капитан. Сопровождать же надо было. Да, ничего... Я же их на психику брал...
— Ну, ладно. Не мешало бы тебя на десять суток под арест закатать. Но так и быть — прощаю для первого знакомства. Как звать-то тебя?
— Петя.
И истребитель сердечно протянул всем по очереди широкую большую руку.
Всю ночь авиатехники полка чинили Петину «Коломбину», дивясь, как можно было взлететь на этой продырявленной штуке с перевязанным бинтом бензопроводом. Командир запросил штаб ВВС фронта о местонахождении петиного полка. А пока, до ответа, Петя остался ночевать у бомбардировщиков, «на квартирах» второй эскадрильи — на траве под крылом чьего-то самолета. «Приблудился, как кутенок», — говорил о нем замыкающий Шумидуб.
Наутро Петя снова на своей «Коломбине» горделиво сопровождал боевой порядок гигантов СБ. Никто не просил и тем более не приказывал ему лететь, но он вылетел, повинуясь приказу своего сердца. Он был неукротим, жесток и искусен в бою. И возвращаясь с задания, он облетел все машины и показывал пальцем — во бомбили!
— Страсть люблю хороший бой в хорошей компании... — шутливо говорил он сам о себе.
Так прошли сутки или двое. Назавтра Петя должен был лететь к своим. И он в последний раз перед отлетом пошел сопровождать своих дружков.
Слушая, как ревет мотор его самолета, Петя с удовольствием смотрел на «хлопцев», шедших боевым строем к цели. Вот уже видна вражеская колонна и сбоку легли первые разрывы.
И вдруг — скорее чутьем, чем взглядом, — Петя почувствовал за своей спиной опасность, грозящую его друзьям. Он быстро оглянулся. Сзади с высоты неслась на бомбардировщиков, яростно завывая моторами и закрывая плоскостями полнеба, стая «Мессеров» и «Хейнкелей».
«Не дадут хлопцам отбомбиться, ей-богу не дадут...» Петя успел только прошептать: «Ну, и дела, Ивановна» и, развернув свою машину, резким иммельманом вышел «Мессерам» на встречный курс.
Петя вертелся, как плюющий огнем волчок, в самой гущине вражеской эскадры. Вот один «Мессер» клюнул носом и, прочертив дымный погребальный след, пошел к ощерившейся камнями и соснами русской земле. Сейчас примет она незванного гостя в жесткое свое лоно, вмажется он в чернозем или суземок и долго еще проточные воды будут мыть его кости. Вымоют они до известковой белизны его череп, пройдут, журча, сквозь глазницы, в которых сгнили завидущие очи. Бережливая мать-земля унавозит немецким гумном грядущие всходы, и только железные подковки от сапог останутся в почве. Но когда-нибудь прилежный оратай найдет их и покажет детям своим, говоря: «Крепкие были подковы на немецком сапоге, но и те стерлись на земле русской...»
Скоро загорелась и вторая немецкая машина, за ней третья. «Ну, и нарубал дров», — подумал Петя, глядя, как шар огня в предсмертном усилии планировал вниз. «Похвалят меня сегодня за ужином хлопцы. А ну, надо поглядеть, как ребята там действуют...» И он, оторвав взгляд от перекрестия прицела, посмотрел вбок. Краснозвездные машины разворачивались в боевом порядке и спокойно, как над полигоном, клали бомбы на цель.
Но напрасно оглянулся отважный истребитель! Жгучая пуля ударила его в шею, другая зажгла мотор. «Коломбина» вздрогнула и пошла вниз. Все же Петя нашел в себе еще силы выпрыгнуть из валящегося самолета. Крутясь и штопоря, как щепка в океане, он слабеющими руками дернул кольцо парашюта, почувствовал, как его тряхнуло, и он повис под синим куполом родных небес. «Шалишь, Ивановна, кажется, живу!» — мелькнуло у него в голове и только чуял он, как кровь из какой-то жилы на шее бежала у него по спине, по желобку между лопатками...
И вдруг немцы ударили по нему из пулеметов. Три «Месеершмитта». оторвавшись от своих, погнались за падающим летчиком. Хладнокровно делая круги и упершись глазами в деления прицелов, они били по Пете. Он почувствовал, как пуля вошла в его спину, и в последний раз, подняв соколиные свои голубые очи, посмотрел на родное небо, на солнце, на клин журавлей, блеснувший вдали, на милые, родные рощи...
А бомбардировщики меж тем, гудя и набирая скорость, шли, отбомбившись, на свой аэродром. Но никто уже не подлетал сбоку к ним и, сближаясь, не подымал кверху палец — «во, поработали!» Только окровавленный труп славного их друга, убитого черным врагом, но непобежденного, медленно качался в осиротелом огромном небе, озаренный солнцем, видимый на много километров вокруг...
Вечером бомбардировщики ужинали в горьком молчании. Никто не говорил о Пете, но все думали о нем. Повар поставил на столе у его места тарелку с жареной картошкой и сто грамм. И они стояли весь ужин на струганном столе, там, где вчера сидел Петя.
Скоро, когда страна движением могучей и щедрой руки послала в воздух караваны истребителей, десятки и сотни чудесных новых машин, в полку с улыбкой вспоминали о тех днях, когда бомбардировщиков сопровождал один-единственный Петя.
И когда в полк прибыли наградные листы, командование решило представить к правительственной награде павшего героя.
— Значит, пиши, — сказал командир, давая незаполненный наградной лист комиссару — Лейтенант Петр... Подожди, как его фамилия?
— Представь себе, не знаю, — ответил комиссар.—Кажется, Васильев. Или нет— Петров... Смотрел я его документы, но только не помню...
— Нет, по-моему, Григорьев, — подсказал кто-то.
— А может — Иванов?..
Никто в полку, оказывается, не знал фамилии Пети. «Петя» и «Петя»... Иначе его никто и не звал. Так и не вспомнили. И командир, описав в представлении к правительственной награде его величественный подвиг, против графы «фамилия» написал:
— «Фамилия неизвестна»
И пояснил в ответ на недоуменный взгляд своего начальника штаба.
— Затем пишу, майор, чтобы прочел товарищ Сталин о подвиге своего безымянного сына! (Братья ТУР)
Сильнее мечты желание снять художественный фильм о неизвестном советском герое, который предпочёл смерть в афганском плену медленной безвестности. О его подвиге узнали на Западе, а у нас не услышали, не запомнили: Во время постановочных съёмок итальянский журналист был раздавлен советским танком. За штурвалом машины был пленный шурави (советский солдат). Итальянец хотел "красивой" картинки о том, как "зверствуют" советские в Афганистане. Трофейным танком, он упросил моджахедов, для достоверности дать управлять пленному танкисту. Казалось, что может помешать?
В Министерстве культуры РФ несколько лет назад, ознакомившись со сценарием "Парачинар", изумились истории, и один из членов экспертной комиссии спросил меня: "А в чём было геройство этого советского пленного? Он же убил нашего коллегу".
Через некоторое время после начала спецоперации на экраны интернета были выплеснуты сотни пропагандистских фейковых (постановочных) видео роликов о наших пленных. А что наш Минкульт, как вышел на это поле сражения?
Ответом на это до сих пор звучит вопрос из нашего Минкульта: "А в чём было геройство этого советского пленного?" Им не понять! Они не из того теста леплены.
Поздравляю всех с днём победы! Не будет побед ярче, чем та, которая в памяти, та, которая выстрадана народом, ту, которую положили на алтарь "любой ценой"!
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
.